Барчестерские башни

Это общее правило, и отступать от него следует лишь очень немногим женщинам и лишь в редких случаях. Но если женщина когда-либо имеет право, растрепав волосы, размахивать руками и оглушать мужчин воплями, то именно в ту минуту, когда она бросается в битву не ради себя, а ради тех, кого она носила во чреве, кого вскормила грудью, кто ждет от нее дневного пропитания, как человек — от своего Творца. Миссис Куиверфул была обыкновенной женщиной. Она не была ни Медеей, ни Констанцией. Сердясь, она прибегала к простым словам и к тону, который можно было бы слегка понизить, но во всяком случае она была искренна. Теперь, сама того не зная, она поднялась до высот трагедии. — Что же, душечка, мы его не получим.— Такие слова приветствовали ее слух, когда, еще разгоряченная жаром плиты, она вошла в гостиную. А лицо мужа сказало ей все яснее слов.

Такой же вестник, слабый, павший духом,

Смертельно бледный, сломленный печалью,

Во тьме ночной отдернул полог ложа

Царя Приама...

— Как! — воскликнула она, и сама миссис Сиддонс не сумела бы вложить больше страсти в это короткое слово.— Как не получим? Кто это сказал? — И она села напротив мужа, положив локти на стол, стиснув руки и обратив к нему отупевшее, загрубелое, когда-то красивое лицо.

Она хранила гробовое молчание до конца его рассказа, и ему было не по себе от этого молчания. Он запинался, путался, но вскоре она разобралась во всем.

— И ты отказался? — спросила она.

— Но что я мог сделать? У меня нет свидетелей того, что мистер Слоуп дал мне обещание, не говоря уж о том, что его обещание ни к чему не обязывает епископа. Лучше остаться в добрых отношениях с такими людьми, чем требовать того, чего я все равно не получу.

— Нет свидетелей! — крикнула она, вскакивая и расхаживая по комнате.— Разве между священниками нужны свидетели? Он обещал от имени епископа, и я хочу знать, почему это обещание берут назад. Он же прямо сказал, что его послал епископ?

— Да, душенька. Но что в этом толку?

— Очень много, мистер Куиверфул! Свидетели! А ты еще боишься, как бы не назвали бесчестным тебя за то, что ты заботишься о куске хлеба для четырнадцати детей. Обещание есть обещание, и они про это услышат, хотя бы мне пришлось кричать на базарной площади.

— Ты забываешь, Легация, что у епископа немало других бенефициев. Нам просто надо немного подождать.

— Подождать? А ожиданием мы детей накормим? Ожидание поможет Джорджу, Тому и Сэму встать на ноги? Избавит моих девочек от черной работы? Даст Бесси и Джейн образование, чтобы они могли стать хотя бы гувернантками? Заплатит за все, что мы на прошлой неделе купили в Барчестере?

— Но что делать, душенька. Мне это не менее горько, хотя, бог свидетель, больше из-за тебя, чем из-за себя.

Миссис Куиверфул смотрела прямо в лицо мужу, который встал и отошел к пустому камину, и вдруг увидела, как по его морщинистым щекам поползли две жгучие слезы. Ее сердце не выдержало. Бросившись к нему, она разрыдалась на его груди.

— Ты слишком добр, слишком мягок, слишком уступчив,— выговорила она наконец.— А они заставляют тебя таскать для них каштаны из огня, а потом выбрасывают, как худой башмак. Ведь это уже второй раз!

— Отчасти это к лучшему, — возразил он.— Теперь епископ будет чувствовать себя обязанным что-то сделать для меня.

— Во всяком случае, это ему так не пройдет! — объявила миссис Куиверфул, вновь загораясь гневом.— И ей тоже. Она еще услышит об этом! Они не знают Летиции Куиверфул, если думают, что я покорно смирюсь после того, что она говорила мне во дворце. Если она не совсем лишилась совести, я ее пристыжу! — И она вновь стала расхаживать по комнате, тяжело топая толстыми ногами.— Боже великий! Да у нее не сердце, а камень, если она могла так обойтись с отцом четырнадцати голодных детей!

Мистер Куиверфул сказал, что, по его мнению, миссис Прауди не имела к этому никакого отношения.

— Что ты мне рассказываешь! — перебила миссис Куиверфул.— Ведь всем известно, барчестерский епископ — это миссис Прауди, а мистер Слоуп только выполняет ее приказания. Она же обещала мне это место так, словно сама им распоряжается. И это она прислала его сюда, потому что ей вдруг понадобилось взять назад свое обещание.

— Душенька, ты ошибаешься...

— Не будь простаком. Поверь, епископ знает об этом не больше Джемимы (Джемиме недавно исполнилось два года). И если ты послушаешь моего совета, то сейчас же поедешь к нему сам.

Возможно, мистер Куиверфул и был простаком, но на этот раз он остался при своем мнении и начал растолковывать жене, в каком тоне мистер Слоуп отозвался о вмешательстве миссис Прауди в дела епархии. И в голове матроны постепенно зародилась новая мысль, подсказавшая ей новый план действий. А что, если миссис Прауди и в самом деле ничего не знала о визите мистера Слоупа? В таком случае она по-прежнему остается ее покровительницей, ее другом и, возможно, сумеет сдержать свое обещание вопреки мистеру Слоупу. Миссис Куиверфул не стала говорить мужу о вспыхнувшей в ней робкой надежде, однако слушала его терпеливее обычного. Он все еще объяснял ей, что свет, видимо, ошибается, приписывая миссис Прауди значительную власть и влияние, а она уже твердо решила, что ей следует делать дальше. Но вслух о своем намерении не объявила и лишь зловеще покачала головой. Когда же мистер Куиверфул умолк, она поднялась и сказала только, что с ними обошлись жестоко, жестоко. Потом спросила мужа, не согласится ли он пообедать сегодня не в три, как обычно, а позже, и, получив его согласие, начала приводить свой план в исполнение.

Она решила немедленно отправиться во дворец, чтобы успеть туда прежде, чем миссис Прауди поговорит с мистером Слоупом, и либо кротко молить о сострадании, либо требовать, пылая негодованием, в зависимости от того, как ее примут.

Она была уверена в себе. Мысль о еде и одежде для четырнадцати детей укрепляла ее, и она чувствовала в себе достаточно силы, чтобы в случае нужды прорваться сквозь легионы епископских слуг к той, которая причинила ей такое зло. Ее не сковывали ни стыд, ни стеснительность, ни страх перед архидьяконами. И она действительно стала бы кричать на базарной площади, если бы ей отказали в справедливости. Пусть стесняются неженатые младшие священники, пусть обладатель хорошего прихода, приглядевший себе приход еще лучше, соблюдает декорум, но у миссис Куиверфул было четырнадцать детей и она давно уже отучилась стесняться, а декорума не соблюдала и вовсе. Если ее обездолят, как вознамерился обездолить ее мистер Слоуп, это не останется в тайне. Она прокричит об этом на весь свет.

Миссис Куиверфул была не в том настроении, чтобы заботиться о своем туалете. Она завязала под подбородком ленты шляпки, накинула на плечи шаль, вооружилась семейным ситцевым зонтиком и отправилась в Барчестер. Добраться туда миссис Куиверфул было не столь легко, как нашему пламстедскому другу. От Пламстеда до города девять миль, а от Пуддингдейла всего четыре, но архидьякону подали бы карету, и резвый гнедой жеребчик домчал бы его в Барчестер за один час. В каретном же сарае пуддингдейлского священника не было кареты, а в конюшне — гнедого жеребчика. Единственным средством передвижения обитателям этого дома служили их ноги.

Миссис Куиверфул была пожилой тяжеловесной женщиной, не привыкшей много ходить. На кухне и в дортуарах своего дома она хлопотала без отдыха, но дальние прогулки были не для нее. Она просто не смогла бы в разгар августовской жары дойти до Барчестера и вернуться обратно. Но в полумиле ближе к городу проживал добросердечный фермер, который был в достаточной мере наделен земными сокровищами и настолько заботился о собирании сокровищ небесных, что посещал приходскую церковь с похвальной регулярностью. Миссис Куиверфул и прежде обращалась к нему в семейных затруднениях — и обращалась не напрасно. Постучав в его дверь и объяснив фермерше, что ей необходимо быть в Барчестере по неотложнейшему делу, она спросила, не может ли фермер Субсойл отвезти ее туда в своей тележке. Фермер дал согласие, Принц был тут же запряжен, и они тронулись в путь.