Долой оружие!

"В прусской Силезии открылась чума рогатого скота и, как слышно, крайне злокачественная…"

– Чума рогатого скота… злокачественная… Нечего сказать, отличные известия! – сказала я, покачивая головой. – Прекрасный вещи, которым следует радоваться в военное время… Хорошо, что на границе стоят черно-желтые шлагбаумы, – по крайней мере, они заграждают к нам путь заразе.

Но отец не слушал и продолжал читать радостные новости.

"Между прусскими войсками в Нейссе свирепствует лихорадка. Нездоровая болотистая почва, плохая пища и дурные помещения в окрестных деревнях, где скучена масса войска, должны были неминуемо вызвать такие последствия. О продовольствии прусских солдат австриец не имеет никакого понятия. Привилегированные классы воображают, что "простой народ" способен перенести все на свете. Поэтому у них полагается ежедневный паек всего по шести лотов свинины на человека, заметьте – не привыкшего ни к форсированным маршам, ни к другим трудностям похода. Далеко такому вояке до закаленного солдата!"

– Вообще газеты наполнены утешительными известиями. Особенно интересны отчеты о славной битве под Кустоццей. Тебе следовало бы сохранять газетные нумера, милая Марта.

И я сохраняла их. Этого правила недурно бы держаться постоянно и, когда наступает новое столкновение между народами, прочитывать не свежие газеты, а те, которые издавались в предшествующую войну. Тогда легко убедиться, насколько оправдались хвастливые пророчества и много ли вышло толку из громких фраз, много ли правды заключалось в различных сообщениях и отчетах. Право, это крайне поучительно.

"С северного театра войны.

"Из главной квартиры северной армии от 25-го июня сообщалось следующее о плане похода (!) пруссаков: "По новейшим известиям, прусская армия перенесла свою главную квартиру в восточную Силезию. (Следует – в обыкновенном стиле военной тактики – пространное изложение проектированных неприятелем движений, поименование позиций, которые он намерен взять; очевидно, "специальному корреспонденту" все это известно точнее, чем даже Мольтке и Роону). Судя по всему, пруссаки намерены помешать нашей армии двинуться на Берлин, что им едва ли удастся, благодаря мероприятиям наших стратегов. (Мероприятия эти также хорошо знакомы "автору газетной статьи", как Бенедеку). Можно вполне рассчитывать на благоприятные известия из северной армии, которые хотя приходят не так скоро, как это желательно нетерпеливо ожидающему их народу, но за то обещают быть тем важнее и богаче содержанием".

"…Интересный случай, имевший место при прохождении через Мюнхен австрийских войск итальянской национальности, передает "Новая Франкфуртская Газета". В числе их находились также линейные батальоны. Их, как и прочие войска, проезжавшие через баварскую столицу, угощали в саду одного ресторана по близости вокзала железной дороги. Каждый мог убедиться, что эти венецианцы с радостной готовностью идут воевать; громким ликованием выражали они свое нетерпение сразится с врагами Австрии. (Пожалуй, также "каждый" мог понять, что пьяные солдаты легко воодушевляются чем угодно, при всяком удобном случае). В Вюрцбурге вокзал был переполнен людьми одного австрийского полка линейной инфантерии. Насколько можно судить, все эти батальоны состояли из венецианцев. Встретив одинаковый с другими радушный прием (т. е. получив одинаковое угощение в виде спиртных напитков), солдаты громко и горячо выражали свой энтузиазм и отважную решимость сразиться с нарушителями мира (каждая из воюющих сторон считает "нарушительницей мира" непременно "другую"). Радостный молодецкие "evviva!" гремели без конца. (Неужели слонявшийся по вокзалу в умилении от солдатского крика этот "господин Каждый" не знал, что нет ничего заразительнее восторженных виватов, что тысяча рычащих разом голосов вовсе не служит выражением тысячи одинаковых мнений, что подобные вещи просто обусловливаются естественною склонностью человека к подражанию?)"

В Бемиш-Трюбау фельдцейхмейстер фон-Венедек сообщил северной армии три бюллетеня о победе южной армии и присоединил к ним такое воззвание:

"От имени северной армии мною послана главнокомандующему южной армией следующая телеграмма: "Фельдцейхмейстер Бенедек и с ним вся северная армия шлют искреннейшие поздравления с новой блистательной победой под Кустоццею славному августейшему главнокомандующему южной армией. Итак, начало нашего похода на юге ознаменовалось славной победой австрийского орудия. Незабвенный день Кустоццы запишется на почетном щите императорского войска и будет сиять там вовеки". Солдаты северной армии! Конечно, вы примите с восторгом это известие и с удвоенным воодушевлением выступите на бой с неприятелем, чтобы и с нашей стороны в скором времени были записаны на том же щите названия славных сражений, чтобы и с севера долетела до нашего монарха весть о победе, которой так жаждут ваши сердца, полные воинственного жара, и которой достигнет ваша храбрость и ваша преданность, когда вы броситесь в битву с кличем: "Да здравствует император!"

"Бенедек".

На вышеприведенную телеграмму получен в Бемиш-Трюбау по телеграфу следующий ответ из Вероны:

"Южная армия со своим главнокомандующим от души благодарит своего бывшего любимого полководца и его армию. Мы убеждены, что и нам скоро придется поздравлять вас со славной победой".

– Убеждены, убеждены!… вот как…

– Ну что, дети, разве у вас не прыгает сердце от восторга при чтении подобных известий?! – воскликнул мой отец. – Разве высокие патриотические чувства в виду таких триумфов не отодвигают у вас на задний план ваши личные интересы, причем вы забываете: ты, Марта, что твой Фридрих, а ты, Лили, что твой Конрад подвергаются некоторым опасностям? И поверьте мне, что они оба благополучно избегнут этих опасностей, да. наконец, если бы они и погибли на войне заодно с лучшими сынами отчизны, то это послужило бы только к их чести и славе. Нет ни единого солдата, который не сложил бы с радостью свою голову, восклицая: "За отчизну!"

– Ну, когда солдат, после проигранной битвы, остается на поле с раздробленными членами и пролежит, забытый всеми, четыре-пять дней к ряду, томясь жаждой, голодом, испытывая нечеловеческие муки, разлагаясь заживо и притом сознавая, что его смерть не принесет никакой пользы отечеству, а для его близких будет тяжелым ударом, – едва ли он умрет с удовольствием!

– Ты грешишь, Марта… Твои рассуждения просто неприличны в устах женщины.

– Еще бы! Правдивое слово, голая действительность греховны, бесстыдны… Только фраза, освященная тысячекратным повторением, "прилична"… Но уверяю тебя, отец, что эта противоестественная "радостная готовность умереть", приписываемая всем мужчинам, хотя и представляется геройством тому, кто ее проповедует, но для моего слуха звучит, как словесное убийство.