Ураган

Вьюга за окнами продолжала завывать, поскрипывали ставни. Ветер изредка доносил отдаленный лай собак.

Начальник бригады присел к столику, поправил фитиль в лампе, достал из кармана авторучку и склонился над дневником.

«Деревня Юаньмаотунь по размаху работы считалась одной из лучших… — писал он. — Однако большинство активистов переведены на работу в район и руководство крестьянским союзом ослаблено. Успех же во всякой работе зависит от качества руководства».

Сяо Сян остановился. В голове шумело. Перо дрожало в руке.

«Развернувшаяся было работа, — записывал он, — не успела еще дать желаемых результатов. Классовое сознание масс не успело подняться на должную высоту. Результат: в деревне еще сохранились условия для восстановления старых порядков. Необходимо обстоятельно выяснить, что представляет собой председатель крестьянского союза Чжан Фу-ин и каково его происхождение… Каким это образом удалось ему пробраться в крестьянский союз и стать председателем?»

Он хотел продолжать, но не мог. Лоб горел, веки слипались, виски нестерпимо ныли. Да и не удивительно! Весь день в уездном комитете шло совещание. Вечером он проехал на телеге пятьдесят ли, а затем проговорил с Чжан Фу-ином битых два часа.

Сяо Сян достал из кармана часы. Был первый час ночи. Начальник бригады разулся, расстегнул ватную куртку и, уже забравшись на кан, вдруг нащупал в кармане конверт. Он встал, вынул его и заботливо разгладил загнувшиеся уголки. В конверте была «Программа земельной реформы Китая».

Сяо Сян подумал: «Первым делом надо будет окончательно раскрыть лицо Чжан Фу-ина», и с этой мыслью крепко заснул.

Это происходило в одну из ветреных октябрьских ночей 1947 года.

В середине месяца было созвано большое совещание секретарей уездных партийных комитетов, которое подробно обсудило «Программу земельной реформы Китая», опубликованную Центральным комитетом коммунистической партии в газете «Дунбэйжибао». Совещание постановило: руководствуясь программой, содействовать массовому движению крестьян во всех районах уезда и добиться окончательной ликвидации феодальных сил деревни.

Для развертывания работы в уезде создали несколько бригад. Бригады на телегах двинулись к месту своего назначения.

Долго разносил ветер по улицам уездного города скрип колес, долго слышались радостные песни мужчин и женщин, направлявшихся на работу в районы.

Сяо Сян решил вновь побывать в деревне Юаньмаотунь. Он был избран теперь одним из секретарей уездного комитета партии, и в городе его называли «комиссаром Сяо». Однако среди крестьян за ним сохранилось прежнее его прозвище «начальник».

Так как комиссар, или начальник, Сяо крепко спит сейчас на кане в одной из комнат бывшего помещичьего дома, а ныне правления крестьянского союза, мы не будем прерывать заслуженного им отдыха и займемся Чжан Фу-ином, который уже успел вернуться к себе домой.

У Чжан Фу-ина был трехкомнатный дом у южных ворот деревни, доставшийся ему при разделе недвижимого имущества одного помещика. Но так как обязанности Чжан Фу-ина требовали его неотлучного пребывания в правлении крестьянского союза, он жил все время в главном доме большого двора. Чжан Фу-ин сдал восточную комнату собственного дома одному холостяку, известному в деревне под именем Хоу Длинные Ноги, а сам расположился на большом дворе, как полновластный хозяин. Приезд начальника бригады заставил председателя уступить гостю свое место в правлении крестьянского союза и вернуться к себе.

Чжан Фу-ин тотчас растолкал спавшего квартиранта и выгнал его из теплой комнаты в западную часть дома, которая не отапливалась, стянул с ног ботинки, потушил лампу и лег на хорошо натопленный кан.

Председатель был крайне расстроен. Он ворочался с боку на бок и широко открытыми глазами смотрел на стекло окна, разрисованное замысловатыми узорами инея.

Что же теперь делать? Может быть, надеть завтра свое тряпье, в котором он, как и подобало руководителю бедноты, принимал гостей, изредка приезжавших из района? А на кой чорт, спрашивается? Ведь Сяо Сян все равно уже видел его в хорошей одежде. Чему поможет теперь эта маскировка?

Чем больше Чжан Фу-ин думал, тем сильнее разгорался в нем гнев.

— Проморгали, все дело испортили, сволочи! — проклинал председатель пятерых милиционеров, которых он нанял следить за появлением в деревне каждого нового человека.

«Чортовы бездельники! Ведь я платил каждому из них по двадцати пяти тысяч из средств крестьянского союза только за то, чтобы они стряпали обед да сторожили на шоссе. Вконец разленились. Ветра испугались. Забились в свои лачуги, а шоссе без присмотра оставили. Тут этот начальник Сяо и проскочил незамеченным».

Чжан Фу-ин, по прозвищу Непутевый, получив в наследство от отца двадцать шанов земли, умудрился так быстро спустить все состояние, что и оглянуться не успел, как оказался нищим.

Обнаружив, что жить ему больше не на что, он обошел родственников, у всех назанимал денег и открыл харчевню, которая вскоре стала пристанищем мошенников и бродяг. Чжан Непутевый оказался главарем этой подозрительной компании.

Когда Сяо Сян, отозванный на другую работу, уехал, Чжан Фу-ин понял, что настало время показать себя. Он закрыл харчевню и заделался рьяным активистом. В решительности и настойчивости у него не было недостатка, горло также было широкое, он громче всех орал на собраниях, поносил помещиков, требовал расправы над ними, уличал крестьянский союз в бездействии и добился того, что односельчане изменили мнение о бывшем содержателе харчевни.

«Гляди, как получилось, — рассуждали они между собой, — был непутевый, а теперь какой оказался!»

Все стали смотреть на него с уважением, и о прошлом никто больше не вспоминал.

Наконец бывшему содержателю харчевни представился случай отличиться. Когда реквизировали имущество деревенского богатея Цуя, Чжан Фу-ин при обыске нашел у него пару золотых колец и шесть узлов новой одежды.

Чжана выбрали старостой группы, а после того как Бай Юй-шань уехал на учебу в партийную школу, бывший содержатель харчевни занял его место.

Лю Шэна перевели на работу в Южную Маньчжурию. Ли Всегда Богатый вступил носильщиком в Восьмую армию, и Го Цюань-хай остался один. Новый начальник района, он же секретарь районного комитета партии, Чжан Чжун все свое внимание уделял горным деревушкам и в Юаньмаотунь наведывался очень редко и ненадолго.

Воспользовавшись тем, что о деревне почти забыли, Чжан Фу-ин развил бурную деятельность и достиг того, что его избрали заместителем председателя крестьянского союза. Он тотчас поставил своих бродяг старостами групп, и эта свора, связанная с ним одной веревкой, накинулась на Го Цюань-хая.

Го Цюань-хай был молод и неопытен и, если против него интриговали, оказывался совсем беспомощным. Нельзя сказать, чтобы он не умел говорить, однако в пылу спора, теряя свою обычную сдержанность, он так горячился, что слова застревали в горле. Получалось, будто в чайнике варят пельмени. Пельменей внутри много, но попробуй вытолкнуть их через узкий носик!

Зная этот недостаток, ставленники Чжан Фу-ина нарочно раздражали председателя, а когда у Го Цюань-хая от бешенства краснело лицо и слова не могли прорваться наружу, они накидывались на него с бранью:

— Гляди, как шею раздул! Ты змея, что ли? Кого пугать собрался?

— Твоя не берет, так ты, подлец, командовать над нами вздумал. Угнетатель какой нашелся!

— Теперь тебе не Маньчжоу-го. Кого ты запугать хочешь? Кто тебя боится? — кричали наперебой старосты.

Однажды возчик Сунь, расхрабрившись после бутылки водки, вступился было за Го Цюань-хая, но старосты бросились на него с кулаками:

— Кому нужна твоя брехня?! За кого ты себя считаешь, старый хрен?! Нос-то во все суешь, а понятия никакого! Место ли тебе здесь?

— Будешь еще разглагольствовать, мы посчитаемся с тобой.

Старик Сунь струсил.

— Да я ничего… — пошел он на попятную. — Ничего такого и не сказал… Если что сболтнул, так это по неразумию. Посчитайте, вроде как ветер дунул…