Фантазер

"Ни зачѣмъ. Да, то-есть, я хотѣлъ поблагодарить васъ за вашу услугу. Если бы я не былъ окончательно помолвленъ, я бы влюбился въ васъ".

Она поднялась съ полу, собравъ въ руки его волосы; онъ же все еще оставался на полу.

"Вы испортите свое платье", сказала она и вышла…

Когда кистеръ вернулся, Роландсенъ снова старался выказать оживленіе; показалъ свою остриженную голову, и напялилъ шляпу до самыхъ ушей, чтобы видно было, какъ она стала велика ему. Затѣмъ вдругъ, взглянувъ на часы, объявилъ, что ему пора въ контору, и ушелъ.

Роландсенъ отправился въ лавку, гдѣ попросилъ показать ему булавки и брошки, и притомъ на самыя высокія цѣны. Выбралъ онъ имитацію камеи и попросилъ отсрочки платежа, но не получилъ на это согласія, такъ какъ долгу-де за нимъ и такъ достаточно. Тогда, взявъ дешевенькую стеклянную булавочку подъ агатъ и уплативъ за нее нѣсколько шиллинговъ, Роландсенъ ушелъ изъ лавки.

Это было вчера вечеромъ…

Теперь Роландсенъ сидитъ въ своей комнатѣ и не можетъ работать. Онъ беретъ шляпу и выходить изъ дому посмотрѣть, кто это качается на деревѣ въ лѣсу. Тотчасъ же его охватываетъ львиное бѣшенство: это юмфру фонъ-Лоосъ подаетъ ему знаки и теперь ждетъ его. Какъ бы ему укротить ея жадность!"

"Здравствуй", сказала она. "Какъ ты обкорналъ себѣ голову!"

"Я всегда стригу волосы къ веснѣ", возразилъ онъ.

"Въ прошломъ году я тебя стригла. На этотъ разъ я ужъ оказалась не нужна".

"Я не хочу съ тобою спорить", сказалъ онъ.

"Не хочешь?"

"Нѣтъ. И нечего тебѣ стоять тутъ и трясти весь лѣсъ до самыхъ корней, чтобы весь свѣтъ тебя видѣлъ".

"Да и тебѣ, собственно, нечего стоять и ломаться передо мной", сказала она.

"Тебѣ слѣдуетъ, наоборотъ, стоять внизу, на дорогѣ, и махать мнѣ оливковой вѣтвью", продолжалъ Роландсенъ.

"Ты самъ остригъ себѣ волосы?"

"Нѣтъ, это Ольга".

Да, Ольга, которая, можетъ быть, станетъ когда нибудь женою Фридриха Мокка, остригла ему волосы. Онъ вовсе не желалъ скрывать этого, наоборотъ, онъ хотѣлъ это выставить на видъ.

"Какъ, Ольга?"

"Ну, такъ что же? Вѣдь не отцу же ея было это дѣлать?"

"Ты доведешь до того, что въ одинъ прекрасный день все разстроится между нами", сказала юмфру фонъ-Лоосъ.

Съ минуту онъ постоялъ въ раздумьи. "Можетъ быть, это было бы и лучше", отвѣчалъ онъ, наконецъ.

Она воскликнула: "Что ты говоришь!"

"Что я говорю? Я говорю, что весной окончательно теряешь голову. Посмотри на меня: ну, замѣтно ли, что весна хотъ сколько-нибудь тревожитъ меня?"

"На то ты и мужчина", отвѣчала она коротко и добавила:

"Но я не желаю соперничать съ Ольгой".

"Правда, что пасторъ богатъ?" вдругъ спросилъ онъ.

Юмфру фонъ-Лоосъ отерла глаза и стала снова практичной и благоразумной какъ всегда.

"Богатъ? Я думаю, онъ бѣденъ, какъ церковная крыса".

Еще одна надежда погибла для Роландсена.

"Посмотрѣлъ бы ты всю его одежду", продолжала она. "А потомъ посмотрѣлъ бы одежду его жены. У нея есть двѣ нижнія юбки, которыя… Но онъ безподобный пасторъ. Слыхалъ ты, какъ онъ проповѣдуетъ?"

"Нѣтъ".

"Онъ проповѣдуетъ, какъ лучшіе проповѣдники, какихъ я только слышала".

"Такъ ты увѣрена, что онъ не богатъ?"

"Во всякомъ случаѣ, онъ просилъ отпускать ему въ кредитъ въ лавкѣ".

Въ это мгновеніе весь свѣтъ померкъ въ глазахъ Роландсена и онъ собрался итти.

"Ты уходишь?" спросила она.

"Да чего ты собственно отъ меня хочешь?"

Такъ вотъ какъ обстояло дѣло! Новый пасторъ наполовину возродилъ ее, и она вооружилась кротостью, но прежняя природа въ ней проснулась.

"Я одно скажу тебѣ", заявила она: "ты слишкомъ далеко заходишь".

"Хорошо", сказалъ Роландсенъ.

"Ты наносишь мнѣ кровную обиду".

"Тоже хорошо", опять сказалъ Роландсенъ.

"Я не выдержу этого, я покончу съ тобой".

Роландсенъ опять задумался. И, подумавъ, сказалъ:

"Я когда-то думалъ, что это ужъ навсегда. Съ другой стороны я не Богъ, я не могу этому помочь. Дѣлай, какъ хочешь".

"Ну, вотъ и прекрасно", сказала она горячо.

"Въ первый вечеръ тутъ въ лѣсу ты не была такъ равнодушна. Я цѣловалъ тебя и ничего не слыхалъ отъ тебя, кромѣ легкаго визга".

"Я вовсе не визжала", протестовала она.

"И я люблю тебя больше жизни и думалъ, что ты будешь моей собственностью, моей славной… Гм-гм! Такъ-то".

"Не огорчайся изъ-за меня, — сказала она съ горечью, — но съ тобою-то что будетъ?"

"Со мной? Какъ знать. Это не интересно".

"Только ты не думай, что у тебя что нибудь выйдетъ съ Ольгой. Она выйдетъ за Фридриха Мокка".

"Ахъ, вотъ какъ", подумалъ Роландсенъ: "весь міръ это знаетъ". Полный раздумья, двинулся онъ впередъ, и юмфру Лоосъ послѣдовала за нимъ. Они дошли до нижней дороги и пошли дальше.

"Тебѣ идутъ короткіе волосы", сказала она; "но какъ они скверно острижены, совсѣмъ неровно".

"Не можешь ли ты одолжить мнѣ триста талеровъ?", спросилъ онъ.

"Триста талеровъ?"

"На шесть мѣсяцевъ".

"Я все-таки не дала бы ихъ тебѣ. Вѣдь все кончено между нами".

Онъ кивнулъ головой и сказалъ: "ну, вотъ и прекрасно".

Однако, когда они дошли до забора приходской усадьбы, гдѣ Роландсену нужно было повернуть, она сказала: "Къ сожалѣнію, у меня нѣтъ трехсотъ талеровъ для тебя; будь здоровъ, до скораго свиданія". Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, она еще разъ обернулась и спросила:

"Нѣтъ ли у тебя еще бѣлья, которое нужно помѣтить".

"Откуда?", отвѣчалъ онъ, "я съ тѣхъ поръ не получилъ ничего новаго".

Она ушла. Роландсенъ чувствовалъ облегченіе и думалъ: "Если бы ужъ это былъ послѣдній разъ!"

На столбѣ забора былъ прибитъ плакатъ, и Роландсенъ прочиталъ его: это былъ плакатъ коммерсанта Мокка: четырехсотъ талеровъ за открытіе вора. Даже самъ воръ долженъ былъ получить это вознагражденіе, если явится.

"Четыреста талеровъ!", подумалъ Роландсенъ.

V

Нѣтъ, семья новаго пастора не была богата, она была дальше отъ богатства любой семьи. Бѣдная молодая женщина принесла съ собою только легкомысленныя аристократическія привычки и хотѣла имѣть такой большой штатъ прислуги. А вѣдь ей и самой-то нечего было дѣлать, такъ какъ въ домѣ не было дѣтей. Хозяйству же она никогда не обучалась, и ея маленькая дѣтская головка полна была разныхъ смѣшныхъ и нехозяйственныхъ выходокъ. Милый, прелестный крестъ семьи, вотъ что такое она была.

Господи Боже мой, съ какой кротостью затѣялъ добрый пасторъ эту смѣшную борьбу со своей женой, чтобы внести въ домъ немного порядка, немного осмотрительности. Четыре года тщетно бился онъ съ нею. Онъ подбиралъ съ полу нитки и бумажки, клалъ каждую вещь на свое мѣсто, закрывалъ за нею двери, смотрѣть за печами и слѣдилъ за вентиляторомъ. Когда жена выходила изъ дому, онъ обходилъ всѣ комнаты, чтобы посмотрѣть, въ какомъ видѣ она ихъ оставила; повсюду находилъ онъ ея шпильки; гребень былъ весь въ волосахъ, носовые платки валялись по угламъ, а стулья были завалены платьемъ. Пасторъ огорчался и приводилъ все въ порядокъ. Въ юности своей, когда онъ жилъ въ одной убогой комнаткѣ, у него больше было уютности, чѣмъ теперь.

Сначала его просьбы и упреки дѣйствовали на жену, она признавала, что онъ правъ, и обѣщала исправиться. Она тогда на слѣдующій же день съ ранняго утра принималась за уборку всего дома съ верху до низу; серьезное отношеніе мужа къ жизни трогало и потрясало это дитя: теперь и оно должно было вырости, и дитя доходило до крайности, но вскорѣ снова опускалась, и черезъ нѣсколько дней домъ приходилъ въ такое же состояніе, какъ и прежде. Она вовсе не замѣчала, что все снова принимало такой безпорядочный видъ и поражалась, когда мужъ опять начиналъ указывать ей на ея вѣчныя ошибки. "Я разбила эту чашку, она вѣдь недорогая", говорила она. — "Но вѣдь осколки лежатъ здѣсь уже со вчерашняго утра", отвѣчалъ онъ.