Пожар

Когда Сергея Ивановича положили в гроб, Лидия Фадеевна огласила воздух таким пронзительным криком и, следуя ее примеру, так громко закричали дети, что у всех сжалось сердце и у некоторых дам судорожно передернулись губы.

– Мы сами понесем гроб! Господа, земцы должны выносить!

Неуклюже задвигалась вверху темная масса гроба, который громоздили себе на плечи товарищи покойного; голова его качалась на жесткой подушке. Гроб сейчас же пришлось опустить, чтобы вынести из дверей.

– Полегче, послушайте, легче! Господа ведь так же нельзя!

Толпа с гробом, предшествуемая священником, имевшим убитый, страдальческий вид (о. Митрофан очень хорошо и сердечно служил), вышла на улицу и направилась к церкви. Пели певчие, уныло звонили колокола и заглушали собою плач Лидии Фадеевны.

Дом вдруг опустел. Его сторожили одни только собаки.

Процессия медленно подвигалась на площадь к собору. Провожающие разбились на группы. Все ждали Лидию Фадеевну и удивлялись любви, которую она проявляла к своему мужу, так искренно и горько оплакивая его.

– Сорок лет – помилуйте, какие же это лета. Детей жалко! – говорил седой член управы.

– Знаете что, это так, по человечеству, жалко, – заметил ему Шаповалов. – Но ведь и то надо сказать, что покойник состояньице сколотил кругленькое.

Старик подумал и, раскинув умом, сказал с завистливым выражением своих выцветших глаз:

– Тысяч на сто.

– Пожалуй.

– Воздержанный был человек Сергей Иванович, – со вздохом произнес старик.

– Можно сказать, каждый кусок сахару считал, – пояснил Шаповалов. – Однако же, я вижу, Кононов устал – надо пойти сменить его!

Шаповалов ускорил шаг, сменил Кононова и, подпирая гроб плечом, стал басить вместе с певчими:

«Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!»

Нищие голодной толпой, врассыпную, тянулись за гробом.

Лидия Фадеевна шла за прахом мужа, окруженная детьми. Она была в черном платье, которое сделала себе зимой для визитов, но не успела обновить его из бережливости. Креповая вуаль ниспадала по ее плечам; в руках она держала белый платок, весь мокрый от слез.

Ваня дернул ее за платье.

– Мамаша, мамаша! Отчего это дым?

– Ах, Ваня, молчи!..

– Нет, мама, ты взгляни, вон, направо… Вон и отец Митрофан туда смотрит… посмотри же, мамаша!

Лидия Фадеевна машинально повернула голову направо. Там зловещим, сизым облаком клубился дым. Кто шел ближе к Лидии Фадеевне, тоже повернул голову к дыму. Пожар был сейчас же за городом, и горело что-то легковоспламеняющееся, судя по дыму. Процессия подвигалась вперед, но головы одна за другой поворотились направо. Все стали смотреть туда. Иные отстали от процессии и бросились на пожар.

– Кто-то сено жжет… Это Хаимовы штуки! – послышался голос в толпе.

По обычаю, существующему на юге России, гроб несли открытым. Когда процессия остановилась по пути возле церкви, а священник стал читать молитву, Лидия Фадеевна взглянула на мужа, и ей показалось, что глаза его раскрыты. Голова его от толчков во время несения гроба повернулась направо. Он точно смотрел на пожар. Тогда Лидия Фадеевна вспомнила, что как раз в этой стороне их сено. Этот пожар был точно поруганием памяти покойного. Она крепко сжала руки и скорбно смотрела то на далекий дым, то на Сергея Ивановича.

– Да, да, это горит сено! – стали говорить в толпе вполголоса.

Окончив молитвы, священник повел процессию дальше. От времени до времени он взглядывал на дым, певчие тоже не отрывали глаз от дыма. Может быть, в процессии не было ни одного человека, который бы не смотрел на дым. Все внимание толпы, недавно поглощенное кончиною Сергея Ивановича, теперь исключительно сосредоточивалось на пожаре.

Но вот послышался трезвон соборных колоколов. Гроб внесен был в церковь.

По выходе из собора все невольно, в том числе и Лидия Фадеевна, взглянули в ту сторону, где был пожар. Теперь там едва курился дымок, бледный и почти незаметный. О пожаре стали говорить как о событии дня. Семен приблизился к барыне и объявил, что действительно сгорело их сено. Лидия Фадеевна выслала Семена, печально кивнув головой. Возвратясь домой и слыша всюду разговоры о пожаре и о его причинах, она должна была сознаться, что ее самое мысль об этом сене заняла и развлекла.

Скорбный образ покойного мужа точно слегка поблек. И, взглянув на синее, раскаленное небо, она с ужасом подумала, что самая память о Сергее Ивановиче может когда-нибудь исчезнуть, как исчез, расплывшись в светлом воздухе, дым пожара.