Вилла на холме

— Знаете, вы вся — коричневая и золотая, — сказал ей Роули.

Волосы ее были цвета золота высокой пробы, глаза — карими, кожа — бледно-золотистой. Это был особый, присущим только ей колорит; он не давал ее лицу выглядеть безжизненным, что иначе непременно произошло бы, и придавал ему теплоту и одухотворенность. В результате оно казалось очаровательным.

— По-моему, вы самая красивая из женщин, которых я когда-либо встречал.

— Скольким из них вы уже это говорили?

— Довольно многим. Но это не мешает моим словам быть правдивыми.

Мэри рассмеялась.

— Может быть, и не мешает. Но не избрать ли нам другую тему разговора?

— Зачем? Я всегда считал эту тему необычайно интересной.

— Люди говорили мне, что я красива, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, так что это давно уже меня не вдохновляет. Конечно, красота дает человеку немалые преимущества — глупо было бы этого не сознавать. Но она связана и с некоторыми неудобствами.

— Очень уж у вас тонкая натура.

— Вот наконец комплимент, по-настоящему для меня лестный.

— Вовсе не собирался вам льстить.

— В самом деле? Однако же в этих словах прозвучало кое-что очень знакомое. Простодушной женщине дари шляпку, красивой — книжку. Так, кажется, говорят?

Роули ничуть не смутился.

— Согласитесь, вы сегодня чересчур язвительны.

— Извините, если я вас задела. Мне хотелось лишь, чтобы вы поняли раз и навсегда: зря вы стараетесь.

— Разве вы не знаете, что я отчаянно вас люблю?

— Боюсь, «отчаянно» — не то слово. В последние несколько недель, вы вполне ясно дали мне понять, что с удовольствием бы со мною поразвлекались. Красивая и неприкаянная вдова — это в вашем вкусе. Да еще действие происходит во Флоренции.

— Так ли уж я виноват? Наверное, это естественно, что весною молодого человека обуревают мысли о любви.

Сказал он это так обезоруживающе откровенно, что Мэри невольно улыбнулась.

— Я вас и не виню. Только в отношении меня вы ошибаетесь и лишь понапрасну тратите на меня свое время.

— Ну, это пока еще вопрос спорный, правда ведь? К тому же времени у меня хватает.

— С шестнадцати лет мужчины донимали меня признаниями. Старые и молодые, красавцы и уроды — все они, похоже, думают, что я живу на свете только лишь для того, чтобы удовлетворять их вожделения.

— Вы кого-нибудь любили?

— Однажды любила.

— Кого?

— Мужа. Поэтому я за него и вышла.

На мгновение воцарилась тишина. Но вот княгиня что-то сказала, и разговор за столом снова стал общим.

Глава 3

Обед затянулся допоздна. Вскоре после одиннадцати княгиня попросила принести счет. Когда стало ясно, что гости ее уходят, к ним подошел скрипач с тарелкой в руке. Там лежало уже несколько монет и мелких банкнот, которые положили сидевшие за другими столиками посетители. Очевидно, скрипач потом должен был поделиться выручкой с оркестрантами.

Мэри открыла сумочку.

— Не беспокойтесь, — сказал Роули. — Я сам.

Достав из кармана банкноту в десять лир, он положил ее на тарелку.

— Я тоже хочу что-нибудь ему дать, — заявила Мэри и положила поверх других купюр банкноту в сто лир. Удивленный скрипач испытующе взглянул на Мэри, поклонился и отошел.

— Зачем вы это сделали? — воскликнул Роули. — Нелепый поступок!

— Он играл так плохо, и у него такой несчастный вид!

— Он сам даже этого не ожидал — так не делают.

— Да, знаю. Поэтому я так и поступила. Эти деньги, должно быть, много для него значат. Быть может, они помогут ему хоть как-то продержаться.

Итальянские гости княгини отбыли на своих роскошных автомобилях; сама же княгиня вместе с полковником и его женой села в свою машину.

— Подбросьте Роули до отеля, — сказала она Мэри. — Мне ведь совсем в другую сторону.

— Вас это не затруднит? — спросил он.

Мэри заподозрила, что все это было задумано заранее — она знала, как любила эта сластолюбивая старуха способствовать чужим любовным интрижкам, да и Роули ведь всегда был ее любимцем. Однако не было никакой возможности отказать ей в столь обоснованной просьбе. Так что Мэри ответила, что с удовольствием его подвезет.

Они с Роули сели в ее машину и поехали вдоль набережной. Полная луна, окруженная сияющим ореолом, освещала им путь. Оба почти не нарушали молчания. Молодому человеку казалось, что Мэри поглощена своими мыслями и о нем забыла, поэтому он не хотел ей мешать. Однако когда они подъехали к гостинице, где жил Роули, он сказал:

— Какая чудесная ночь! Просто обидно ложиться спать! Может, покатаемся немного по городу? Вам, надеюсь, не хочется спать?

— Нет.

— Поедем тогда в предместья.

— Не поздновато ли для этого?

— Вы опасаетесь туда ехать или боитесь меня?

— Ничего я не боюсь, — сказала она и резко рванула машину с места.

Сначала они ехали по набережной, затем дорога шла через поля, где лишь изредка то здесь, то там мелькали одноэтажные крестьянские домишки и хозяйственные постройки, среди которых в сиянии лунного света торжественно возвышались темные силуэты кипарисов.

Внезапно Роули спросил:

— Итак, вы выходите замуж за Эдгара Свифта?

Она обернулась.

— Вы что, знаете, что я сейчас о нем думала?

— Откуда мне знать?

Молодая женщина ненадолго погрузилась в размышления, потом сказала:

— Сегодня утром перед отъездом он сделал мне предложение. Я обещала дать ответ, когда он вернется.

— Значит, вы его не любите?

Мэри замедлила скорость. Казалось, ей вдруг захотелось поболтать.

— С чего вы это взяли?

— Если б вы его любили, вам не понадобилось бы думать эти три дня. Вы бы ответили ему «да» там же и в ту же минуту.

— Похоже, вы правы. Я его не люблю.

— Но он-то вас любит.

— Они с отцом были друзьями, и я знаю его с самого детства. Он был восхитительно добр ко мне. Я очень ему за это благодарна.

— Должно быть, он лет на двадцать старше вас.

— На двадцать четыре.

— Неужели вас ослепило его будущее положение в обществе?

— А почему бы и нет? Оно ослепило бы большинство женщин. В конце концов, человеческие слабости мне не чужды.

— Думаете, большое удовольствие — жить с человеком, которого не любишь?

— Не нужно мне никакой любви. Я сыта ею по горло.

Она сказала это так страстно, что Роули был поражен.

— Странно слышать подобные слова от женщины ваших лет.

Они давно уже ехали по сельской местности. Круглая луна светила с темного безоблачного неба на узкую ленту дороги. Мэри остановила машину на обочине.

— Знаете, я была без ума от моего мужа. Мне говорили, что выходить за него глупо — он картежник и пьяница, но меня это не пугало. Он так мечтал на мне жениться! В ту пору денег у него было полно, но я бы вышла за него, даже если бы у него не было ни гроша. Трудно представить, как он в те дни был обаятелен и красив, как весел и беззаботен! Нам было так хорошо вместе! Человек он был исключительно жизнерадостный, добрый, деликатный и нежный — в трезвом виде. Если же он напивался, то начинал шуметь и хвастаться, затевал ссоры, делался груб и вульгарен. Это вызывало у меня страшное разочарование: мне было очень стыдно. Но я все равно не могла на него сердиться — он потом так извинялся! Когда мы с ним были дома, он не брал в рот ни капли спиртного; в обществе же других людей его охватывало возбуждение, а после двух-трех выпитых рюмок он вообще не знал удержу. В таких случаях я дожидалась обычно, пока его так развезет, что он позволит мне увезти себя домой и уложить в постель. Я делала все, что могла, чтобы избавить его от пристрастия к вину, но все напрасно — это было бесполезно. Не верю, что от пьянства можно вылечиться. Так что я постепенно превратилась в его преданную няньку и телохранителя. Мои попытки удержать мужа от выпивки выводили его из себя. Но что еще мне оставалось делать? Все это было для меня невыносимо тяжело — я не хотела, чтобы он смотрел на меня, как на какую-то бонну, удерживающую его от дурных поступков, но не могла же я спокойно смотреть, как он тонет в пучине пьянства! Иногда я не в силах была удержаться и осыпала его упреками. Тогда начинались жуткие скандалы. Понимаете, он был страстный игрок и в пьяном виде проигрывал сотни фунтов. Если бы он не умер, то совершенно разорился бы, и мне бы пришлось вернуться на сцену, чтобы его кормить. Мне с трудом удалось сейчас сохранить лишь пять сотен годового дохода и немного драгоценностей из числа тех, что он дарил мне после свадьбы, — это жалкие остатки того, что было. Иной раз он не возвращался домой по ночам, и тогда я знала, что он подцепил первую встречную женщину. Сперва я бешено ревновала его и страшно переживала, но потом мне стало даже казаться, что так лучше — иначе ведь он возвращался домой и занимался любовью со мной, обдавая меня запахом виски, которым был насквозь пропитан; лицо его при этом было искажено, перекошено, и я знала, что возбуждает его не страсть, а алкоголь, один лишь алкоголь. Ему было все равно, кто с ним — я или другая женщина; его поцелуи отравляли меня, а пьяная похоть меня ужасала, просто убивала. Получив удовлетворение, он сразу засыпал, оглашая дом пьяным храпом. Вас удивили мои слова, что я сыта любовью по горло, но ведь я годами привыкала к самым унизительным ее сторонам!