Демократы

— Мы придумаем ее за обедом. Я помогу тебе ее составить. — Она встала в позу и, приложив руку к сердцу, заговорила: «Мы весьма польщены тем, что ваше величество снизошло до посещения нас, стольного города Словакии».

— Желка, пароход не стоит, он, вероятно, уже приближается к Комарно, — напомнил ей Ландик, как перед этим напоминал Шкврнитому. — И время не ждет.

— Я сейчас переоденусь, а после обеда зайду к подругам. Сейчас вряд ли кого застанешь дома. До часа еще много времени.

Она ушла и скоро вернулась в красном кимоно. Лицо ее выражало озабоченность.

— Слушай, а понимает этот Багадур по-словацки? Речь, пожалуй, нужно сказать по-английски или по-французски! Понимает он?

— Не знаю!

— Скажи ее по-французски.

— Но я не знаю французского.

— Это пустяк! Я тебя научу.

— Я не выучу.

— Неужто ты хуже нашего попугая?

Прежде чем принесли обед, речь была готова. Ландик диктовал ее, Желка писала.

— Ваше величество, милостивый король…

— …Милостивый король… Поворачивая глобус, мы легко находим на нем великую Индию.

— Индию, — писала Желка.

— Но с трудом…

— С трудом — вместе или отдельно?

— Конечно, отдельно!

— С трудом мы находим нашу маленькую Словакию.

— Яник, я лучше сразу переведу речь на французский.

Ландик согласился. Речь получилась короткая, но выразительная. В ней, как мы уже рассказали выше, говорилось о великой Индии и маленькой Словакии, о великом человеке и маленьком человеке, о великом почете, оказанном этим великим человеком маленькому человеку. Это посещение — великий дар, за который маленькая страна может только благодарить слабыми, но зато горячими, искренними словами.

В этих слабых, но горячих словах — наша великая благодарность за великий дар и уважение, оказанное нам. Желаем и т. д.

Желка с помощью маленького словарика перевела речь.

Желка написала речь и в словацкой транскрипции, и Ландик за кофе, держа бумажку в руке, заучивал произношение и запомнил уже два предложения. Не все, правда, было переведено так, как он диктовал, но речь все-таки получилась хорошая. Правда, сразу же после приветствия, за «soyez bienvenu», стояло «bon voyage», то есть это звучало примерно так: «Мы рады приветствовать тебя. Черт тебя побери, скатертью тебе дорога». Последнее предложение для ясности выбросили.

Желка смеялась над произношением Ландика и то и дело поправляла его:

— Не гнусавь так сильно. «Р» не так твердо… Не «пррезант», а «пвеза́»… Не морщи нос!.. Не «поурр», а «пув»… Не «рремеррсьон», а «вемевсьон». Не «поррте», а мягко — «повте».

— Пвеза… пув… вемевсьон… — старался он. — Так?

— Хорошо.

Тотчас после кофе Ландик распрощался. Собираясь к подругам за костюмами, Желка опять пошла переодеваться.

— Ты приходи, Яник, — пригласила она Ландика.

«Милая, отзывчивая девушка, — думал Ландик, спускаясь по лестнице. — Только вот дурацкий попугай. Очень, конечно, глупо… Гван воа дезэнд… Ну воайон ан сэт визит ан пвезан дэ ву, пув лекель ну ву вемевсьон… Ну ву пу… — вспоминал он. — Ше ну… повтэ ву… До шести часов я это выучу… Как попугай…»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Речь

На Штуровой улице Ландика подхватил людской поток. Приходилось сторониться, уступать дорогу, протискиваться в толпе, придерживать шляпу от ветра, который дул со всех сторон, — где уж тут было думать о речи. Ландик щурился от пыли, поворачивался к ветру спиной, чтобы перевести дух, останавливался на каждом перекрестке, оглядываясь — можно ли перейти улицу, не налетит ли на него шальная машина, велосипед, мотоцикл, трамвай или автобус. Всякий раз его просто передергивало, когда прямо за спиной вдруг верещала сирена автомобиля или отчаянно трезвонил трамвай.

— Куда их несет, — громко ворчал он, — сигнал и то не могут придумать нормальный!.. Каждый сидит на каком-нибудь колесике и обязательно выпускает из-под себя гарь и вонь. Разумеется, на каждом мотоцикле рядом с козлом непременно и коза сидит… Как это неэстетично, когда на мотоцикле сидит женщина, выставив голые коленки…

Через площадь Республики Ландик еле перебрался. Он собирался перейти спокойно, с безразличным видом, уверенно, как все, чтобы в нем не узнали провинциала, но два раза вынужден был остановиться из-за машин, которые, хрюкая, как поросята, то и дело обрушивались с холма на площадь. Перед одной машиной Ландик растерянно заметался, не зная, бежать ему вперед или остаться на месте, и затанцевал. Шофер косо посмотрел на него и покачал головой.

— Свинья! — закричал вслед ему Ландик.

В Старом Месте такого безобразия не было. Там можно прогуливаться спокойно, с достоинством. А тут — никакого порядка… Не могут, что ли, пешком ходить, мерзавцы…

Пешеходы и те, кто ездит, люди разной психологии. И те и другие взаимно недовольны друг другом.

В конце концов Ландик все же перешел площадь и по узкому переулку вышел на улицу Гейдука, а оттуда — к Харитасу, где временно устроился в маленькой комнатке на третьем этаже.

Сидя на узкой оттоманке, он прислонился к стене в надежде сомкнуть глаза хотя бы минут на десять. Он встал сегодня в четыре утра, пять часов тащился на поезде, два часа слушал Шкврнитого, хорошо пообедал, выпил крепкого вина, диктовал Желке речь, пробирался по Штуровой улице и по площади Республики (а это потребовало огромного напряжения), — не удивительно, что на него напала дремота.

В комнате было тепло. Косые лучи сентябрьского солнца падали на паркет и желтую стену; на столе сверкал графин с водой, отбрасывая радужные блики на дешевый коврик из разноцветных лоскутков. Эх, завалиться бы и поспать чуточку.

— Соайе бьенвеню, — вернулся он к речи, — э повте ву бьен дан ля пэтит капиталь дэ ля словаки…

«Хотя бы на пять минут… Достанет ли Желка костюмы?.. «Он принес мне выстиранный платок», — вдруг зазвучало в памяти. — А, это пронзительно поет Милка, в такт песне ударяя по столу… Аничка смеется».

Ландик вздрогнул и открыл глаза.

Топ, топ, топ, бум!

У него над головой послышался ужасный шум, словно на четвертом этаже кто-то прыгал и кувыркался.

«Кто-нибудь из «Орла» тренируется, — подумал Ландик, глядя на потрескавшийся плафон. — «Вотв мажестэ, лё гван пув дезен канну тувнон лё глоб…»

Топ, топ, топ, бум!

Справа раздался девичий смех и визг. Какие-то развеселившиеся девушки, визжа, щекотали друг друга. Ландик прислушался. Где-то внизу глухо гудел вентилятор… «Прекратится это когда-нибудь?» — рассердился Ландик.

Гудение не прекращалось. У-у-у… Топ, топ, топ, бум! Хи-хи-хи! Тин-тин-тин-тин, — забренчал кто-то на пианино у него за спиной. «Гаммы! Боже мой! Вот квартирка!» Он сам затопал ногами — пусть порадуются живущие внизу. Швырнув туфлю в стену, за которой был слышен смех, он начал придумывать, как бы просигнализировать наверх, чтобы там перестали прыгать, но, к сожалению, так ничего и не придумал. Тогда он во весь голос запел гамму: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до… Та-та-та-та-та-та… Ха-ха-ха-ха…»

Не помогло. Наоборот, словно в насмешку где-то на первом этаже на полную мощность включили радио: