Демократы

Демократы

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Рождение общества «Равенство»

Большие стенные часы в кабачке «У барана» пробили час ночи. Густой, чистый и тоскливый звон долго отдавался в тихом пустом зале.

Все серьезные посетители уже давно разошлись. Только хозяин кабачка, кудрявый, как цыган, лениво слонялся между столиками. Нетерпеливо передвигая столы и стулья, он морщился, бубнил что-то себе под нос, словно осенняя муха, и исподлобья недружелюбно поглядывал на двух засидевшихся посетителей, ярко освещенных газовой лампой. Он стал даже сдергивать со столов скатерти, как бы намекая, что пора бы и по домам, ведь завтра тоже будет день. Но и это не помогло. Тогда хозяин взгромоздил стулья на столы, погасил лампы и открыл окно, проветривая помещение. Усевшись неподалеку, он несколько раз громко зевнул, похлопывая ладонью по губам, — но посетители и на это не обратили внимания, — и задремал. Свежий воздух с улицы разредил духоту. За окном чуть слышно шелестели в листве каштанов редкие капли летнего дождя.

Посетители, казалось, тоже дремали.

Один из них, помоложе, в мягкой шляпе, был худощавый брюнет с резкими чертами лица. Два передних зуба с узким просветом между ними выдавались вперед, как у сурка, полная верхняя губа была чисто выбрита. Зажав между колен трость и положив на нее руки в желтых перчатках, — в тон галстуку бабочкой и бежевому костюму, — он бездумно уставился на стол и время от времени глубоко вздыхал, как во сне. Другой, в кепке, был постарше, лет сорока. Рыжеватый, с бледным веснушчатым лицом и густыми белесыми усами, он был одет в темный засаленный костюм и пеструю рубашку без галстука. Он сидел выпрямившись, чуть попыхивая сигарой.

На столе стояли недопитая бутылка вина и два бокала.

Весь вечер собеседники основывали общество и уже окрестили его: «Равенство». Подводя итоги долгой беседе, оба пришли к выводу, что слишком много всевозможных обществ развелось в таком маленьком городке, как Старе Место, с его пятью тысячами жителей! И плодятся эти организации, как кролики, когда на них не охотятся.

Каких только организаций здесь нет: есть красный «Сокол» {1} и голубой «Орел» {2}, международное «Физкультурное объединение», христианские скауты {3} и еврейские маккавеи {4}, «Организованные туристы» и «Туристы-одиночки», «Матица» {5}, «Просветительное общество», «Земледельческое просвещение», кружок «Самообразование», «Словацкая лига» {6}… Добро бы одна лига! А то ведь есть и «Лига мира», ставящая своей целью предотвращение войны, — уж она-то ее предотвратит, как же! Но еще есть «Лига Масарика» {7}, «Лига летчиков», «Лига борьбы с ревизиями», «Красный крест» и «Белый крест», «Живена» {8}, «Общество словацких женщин» и «Общество славянских женщин», «Либуша» {9}, «Скорая помощь», «Общество спасения падших девушек»… Потом всякие кружки и кружочки… Например, Католический, Евангелический кружок, кружок филателистов, шахматистов, кружок старых холостяков, кружок футболистов, теннисистов, гребцов, любителей кактусов… Ну, и военные: легионеры — левые и правые {10}, словацкие добровольцы 1918 года {11}, словацкие добровольцы 1919 года {12}… Инвалиды… Пожарные…

Сначала собеседники считали по пальцам. Но потом, когда пальцев обеих рук оказалось недостаточно, они стали записывать названия на листке.

— «Охотничье общество»! — обрадованно воскликнул старший после паузы.

— «Кинологическое общество», «Охрана животных», — добавил младший.

— «Союз абстинентов» {13}.

— «Еврейское похоронное общество».

— Считай уж и секретариаты политических партий!

— Правильно! Секретариаты людовой {14}, лидовой {15} партии, аграрной {16}, социал-демократической, национально-демократической {17}, национал-социалистической {18}, народной {19}, коммунистической…

— Потом, что ни столик в кабачке, то новые объединения — чехов, словаков, венгров, евреев, членов различных политических партий, лютеран, католиков, государственных служащих, служащих частных предприятий, нищих.

Они пришли в ужас. Люди живут как враги, таятся друг от друга, словно воры. Будто кто-то раздробил скалу на мелкие части, а камешки скапливаются в кучки и, превращаясь в холмики, окрашиваются каждый в свои национальные, религиозные, сословные, расовые, родовые, классовые, имущественные, партийные цвета, и каждый считает себя лучше, сильнее, значительнее других… Поучиться бы людям у пчел. Пусть у каждого — свой улей, свои соты; пусть они летают в одиночку, собирая пыльцу и заполняя медом сотовые ячейки. Но необходим общий лужок, на котором все встречались бы, как равные, где не будет никаких различий — по положению, должности, принадлежности к партии, религии, расе и т. п. Где все будут равны. Именно в этом суть. Пусть единственным условием вступления на этот «лужок» будет добропорядочность, честность. Это — главное, основное. Общество «Равенство» — да, да, еще одно общество! — должно стать таким чистым лужком для всех.

Они решили основать такое общество. И, готовые продемонстрировать равенство, тут же перешли на «ты». С точки зрения современных им понятий различие между ними было огромно: старший — в кепке и пестрой рубашке — был мясник Толкош, а младший, в соломенной шляпе, доктор прав Ландик, чиновник окружного управления. Но согласно принципам общества «Равенство» они теперь равны, хотя Ландик образованный, а Толкош неученый, один имеет дело с канцелярскими бумагами, а другой — с мясом; один выносит приговоры, пресекая проступки, другой — рубит свиной бок; один иногда оглушает человека, другой — вола. Но разве это может служить помехой общественному равенству? Они чокнулись, похоронив под звон бокалов злой дух неравенства. А когда их примеру последует все общество, «Равенство» расцветет, как розовый куст весной, и в Старом Месте исчезнет все, что разделяет людей!..

Начав говорить друг другу «ты», собеседники разоткровенничались и перешли на более интимные темы. Приставив ладонь ко рту, чтобы никто, кроме Ландика, не мог услышать его, мясник с таинственным видом сообщил, что из всех своих клиенток он охотнее всего обслуживает Гану, кухарку директора банка Розвалида. Такая красивая девушка! Очень ему приглянулась!.. Он бы и женился на ней, да «гонор» потомственного мещанина мешает ему познакомиться с ней поближе. Ландик слушал, но все это его не слишком трогало. Он в основном говорил о приговорах, о том, что множатся преступления, что у него накопилось около пятисот непросмотренных дел. Порой голова идет кругом — столько работы, а шеф ужасно строгий, да и педант, то и дело требует регистрационную книгу и красным карандашом вписывает в нее всякие замечания, испещряя ее вопросительными и восклицательными знаками. Но это не волновало Толкоша. Теперь они сидели молча. Какая-то расслабленность овладела ими, не хотелось ни говорить, ни двигаться. Каждый наверняка думал, что дома под одеялом было бы лучше. Эх, если бы не надо было идти, если б можно было перелететь это расстояние — и сразу очутиться в постели!