Новая земля

Тидеманъ снова вышелъ. Онъ ходилъ, бродилъ по улицамъ, спустился въ гавань и пошелъ далеко вдоль по набережной. Нѣсколько часовъ спустя онъ вернулся по той же самой дорогѣ. Онъ посмотрѣлъ на свои часы, былъ часъ. Онъ пошелъ къ морю. Тутъ онъ случайно наткнулся на Гольдевина.

Гольдевинъ стоялъ неподвижно на углу въ гавани и высунувъ только голову; когда онъ увидѣлъ, что Тидеманъ направляется прямо къ нему, онъ вышелъ на улицу и поклонился.

Тидеманъ разсѣянно посмотрѣлъ на него.

Гольдевинъ спросилъ:

"Извините пожалуйста, что это не господинъ Иргенсъ идетъ тамъ внизу, — вотъ господинъ въ сѣромъ?"

"Гдѣ? Да, кажется, по всей вѣроятности это онъ", отвѣчалъ Тидеманъ. И опять уставился на мостовую.

"А дама? Онъ идетъ съ дамой, это не фрекенъ Линумъ?"

"Дама? Да, мнѣ тоже кажется, что это фрекенъ Линумъ!"

"Но развѣ она не хотѣла сегодня уѣхать? Я какъ будто слышалъ… Она вѣрно передумала".

"Да", сказалъ Тидеманъ, "значитъ она сегодня не уѣдетъ".

Гольдевинъ быстро посмотрѣлъ на него, — онъ вѣрно помѣшалъ ему, Тидеманъ былъ занятъ своими собственными мыслями. Онъ вѣжливо поклонился и извинился, что помѣшалъ ему.

Тидеманъ пошелъ дальше.

VІ

Нѣтъ, Агата не уѣхала, какъ предполагала раньше. Ей вдругъ пришло въ голову, что нужно повезти домой какія-нибудь бездѣлушки маленькимъ сестрамъ и братьямъ; она не могла пріѣхать съ пустыми руками, а это требовало времени найти подходящія вещи. И, кромѣ того, это было очень занимательно ходить одной, самостоятельно и смотрѣть въ окна магазиновъ; весь день ушелъ на это, а около шести часовъ вечера, когда она со всѣмъ этимъ покончила, она встрѣтила Иргенса на улицѣ. Онъ отобралъ у нея свертки и пошелъ провожать ее. Наконецъ, они взяли экипажъ и поѣхали за городъ. Было свѣтло и пріятно.

Нѣтъ, она не должна уѣзжать на слѣдующій день. И къ чему это? Одинъ день больше или меньше не имѣетъ значенія. И Иргенсъ сказалъ ей прямо въ лицо, что его денежныя обстоятельства очень грустныя въ данную минуту, иначе онъ непремѣнно проводилъ бы ее… нѣтъ, нѣтъ, если и не въ одномъ купэ съ нею, то по крайней мѣрѣ, въ одномъ поѣздѣ, чтобы до послѣдней минуты бытъ близко къ ней. Но какъ онъ уже сказалъ онъ черезчуръ бѣденъ для этого.

Она слушала его. Но вѣдь это просто стыдно, что этому человѣку такъ плохо приходится. Она, конечно, не взяла бы его съ собой, — нѣтъ. Какое впечатлѣніе производитъ на нее то, что онъ такъ откровенно говоритъ о своихъ дѣлахъ. Онъ не старался казаться лучше, чѣмъ онъ есть; у него не было ложнаго стыда. Но ничѣмъ нельзя этому помочь.

"Я, впрочемъ, не знаю, насколько обезпечена здѣсь моя жизнь", сказалъ онъ улыбаясь. "Вы разсказали моему другу, Олэ, что я былъ непослушный по отношенію къ вамъ?"

"Это еще не поздно", отвѣчала она.

Нѣтъ, она ничего не разсказывала, вѣдь она же не ребенокъ. И кромѣ того, она теперь уѣзжаетъ домой, — и конецъ всей исторіи.

Они велѣли извозчику остановиться и они вышли изъ экипажа; они пошли дальше по дорогѣ и болтали, смѣясь и шутя; онъ просилъ ее простить ему его безразсудство прошлаго раза, но этимъ онъ не хочетъ сказать, что онъ забылъ, или что онъ въ состояніи забыть это. На видъ онъ былъ спокоенъ и ничего не говорилъ такого, что можно было принятъ за опрометчивыя слова.

"Я люблю васъ", сознался онъ: "но я понимаю, что это безцѣльно! У меня осталось одно, что меня привязываетъ къ жизни, это — мое перо. Я порой буду писать къ вамъ стихи, и вы не должны на это сердиться. Во всякомъ случаѣ, это не зависитъ ни отъ кого другого, какъ только отъ васъ". И онъ тутъ же спросилъ ее: "Вы недавно сказали, что я долженъ дать вамъ время, вы просили о времени, что вы хотѣли этимъ сказать? Или это были одни слова?"

"Да".

Они пошли дальше и вышли на полянку. Тогда Иргенсъ началъ говорить съ оживленіемъ о синихъ лѣсахъ, о холмахъ, о рабочемъ, который тамъ вдали нагибался и чинилъ заборъ. Агата была благодарна ему; она видѣла, что онъ дѣлаетъ все возможное, чтобъ сдерживаться, онъ не хотѣлъ тревожить ее, она цѣнила это. Онъ сказалъ даже съ грустной улыбкой, что если бы ему не было стыдно, то онъ съ удовольствіемъ записалъ бы нѣсколько строкъ, которыя только что пришли ему въ голову: но пусть она не думаетъ, что это — аффектація.

И Иргенсъ записалъ нѣсколько строкъ.

Она заглянула черезъ плечо, хотѣла видѣть, что онъ пишетъ, наклонилась къ нему и, улыбаясь, съ любопытствомъ попросила позволенія посмотрѣть.

"Да, охотно! Да, это просто пустякъ, она можетъ смотрѣть. Ничего путнаго изъ этого не выйдетъ, пока онъ не придетъ домой и не сядетъ за столъ; тогда можетъ бытъ ему и повезетъ, если все пойдетъ хорошо. Нѣтъ, когда онъ не одинъ, тогда ничего изъ этого не выходить.

— Но у него нѣтъ ничего такого, что онъ могъ бы прочесть?

— Нѣтъ, ничего. Кромѣ того, онъ никогда не читаетъ вслухъ, никогда. Еще ни одинъ человѣкъ этого не слыхалъ; это было противъ его принциповъ; пустъ это дѣлаютъ другіе.

Она соглашалась съ нимъ.

"Знаете ли вы, между прочимъ", сказалъ онъ: "теперь, когда вы стояли такъ близко ко мнѣ, почти прикасаясь ко мнѣ головой, я просилъ васъ въ душѣ, остаться такъ стоять, и вотъ, почему я такъ долго уклонялся показать вамъ написанное".

"Иргенсъ", сказала она вдругъ взволнованнымъ голосомъ: "что было бы, если бъ я сказала — да?"

Пауза.

Они посмотрѣли другъ на друга.

"Было бы то, что… что вамъ пришлось бы сказать — нѣтъ — тому другому".

"Да… Но теперь это слишкомъ поздно, да, слишкомъ поздно… Объ этомъ и думать нельзя… Если это можетъ васъ утѣшить… Не вы одинъ смущены… я хочу сказать, вы дороги мнѣ, но тѣмъ не менѣе…"

Къ этому отвѣту онъ отнесся такъ радостно. Онъ схватилъ ея руку и пожалъ ее молча съ счастливымъ взглядомъ и въ то же самое мгновеніе онъ оставилъ ее.

И такъ они шли по дорогѣ; никогда еще они не были такъ близки другъ другу; когда они подошли къ новому забору, работникъ посмотрѣлъ на нихъ и снялъ шапку. Потомъ они постояли передъ какими-то воротами, посмотрѣли минутку другъ на друга и, не говоря ни слова, повернули обратно. Не говоря ни слова.

Они снова сѣли въ экипажъ. На обратномъ пути Иргенсъ въ рукахъ держалъ всѣ маленькіе свертки, онъ не двигался и не былъ навязчивымъ; она была тронута этой принужденной сдержанностью, у него даже руки были, волей-неволей, связаны, и когда онъ снова попросилъ со не уѣзжать на слѣдующій день, она обѣщала остаться.

Когда нужно было заплатитъ за экипажъ, онъ напрасно рылся въ своихъ карманахъ, онъ не нашелъ денегъ и долженъ былъ въ концѣ концовъ попросить ее заплатитъ извозчику. И она сдѣлала это съ благодарностью, она сама не догадалась это сдѣлать. Такъ досадно, у него былъ такой смущенный видъ. Она, какъ ребенокъ, радовалась тому, что могла достать деньги изъ кармана и заплатилъ за него…

На слѣдующій день они встрѣтились уже утромъ. Они шли по гавани, болтали вполголоса, въ груди каждаго работало сдержанное волненіе, ихъ взоры были нѣжны, они смотрѣли другъ на друга, какъ бы лаская. А когда Иргенсъ увидалъ Гольдевина, стоявшаго на своемъ углу и подкарауливавшаго, то ни словомъ не упомянулъ о своемъ открытіи, чтобъ не тревожить ее. Онъ сказалъ только:

"Какъ досадно, что мы съ вами не простой рабочій народъ, на насъ глазѣютъ, нигдѣ не оставляютъ въ покоѣ. Не судьба мнѣ вести никому незамѣтное существованіе, а это имѣетъ свои непріятныя стороны".

И она согласилась съ нимъ. Она вспомнила, что и рабочій вчера въ деревнѣ стоялъ передъ нимъ съ шапкой въ рукахъ; вѣроятно, онъ зналъ Иргенса, — такъ далеко за городомъ знали, кто онъ такой.

Они уговорились, что вечеромъ пойдутъ въ Грандъ; такъ давно они тамъ не были; дѣйствительно, послѣднее время она такъ мало выходила. Вдругъ онъ сказалъ: