Зелёная кобыла<br />(Роман)

Он провел бритвой по левой щеке. Ноэль у другого конца подоконника был занят своей правой щекой. Анаис с грустью глядела на дочь. Ей хотелось было защитить от алчности отца любовь, которую она представляла себе неясной и возвышенной, но уже один только звук бегающих по жесткой коже бритв внушал ей робость. Перед тем как перейти к правой щеке, Зеф добавил:

— Да, и справься все-таки о табачной лавке. В конце концов я на нее имею право, я заслуживаю ее но меньше, чем многие другие. У меня трое детей, могут и еще родиться. Я потерял отца и почти взрослого сына. Ну и наконец, надо уметь объяснить. Если ничего не просишь, то ничего и не получаешь. И потом, может быть, есть еще что-нибудь, а не только табачная лавка; тебе удобней об этом справиться.

Мать сделала шаг к окну и нерешительно вмешалась в разговор:

— Ты не думаешь, что лучше было бы подождать, когда они поженятся, чем сразу столько просить у него…

Ноэль, отведя бритву в сторону, с ухмылкой повернулся к сестре:

— Поженятся? Когда рак на горе свистнет!

Зеф посмотрел на него, нахмурив брови. Как и Ноэль, он не обманывался насчет интереса, проявляемого Вальтье к Маргарите, но не хотел, чтобы ему об этом говорили вслух. Надо сказать, что и при иных обстоятельствах он тоже старался делать все втихомолку, поскольку по собственному опыту знал, что самые что ни на есть сомнительные ситуации не помеха, если не очень о них распространяться. Зеф впал цену учтивости и мог всю жизнь притворяться, будто не знает, что сосед его совершил преступление. У него в доме о Вальтье всегда говорили как о женихе Маргариты. Такая удобная формулировка вводила в заблуждение одну лишь Анаис; впрочем, и мать тоже полагала, что речь идет не о помолвке, а о некой престижной для ее дочери любовной связи, официальному освящению которой мешала только разница в социальном положении.

Мужчины надели свои чистые рубашки и в ожидании прихода Жюльетты уселись по обе стороны окна, сконфуженные ощущением собственной чистоты в будний день.

— Сидят прямо как у фотографа, — заметила Маргарита.

Анаис, которая ни разу не фотографировалась и со вчерашнего дня мечтавшая иметь такой же альбом, как у Одуэнов, попросила дочь еще раз описать его.

— И Алексис там есть? — спросил Тентен.

— Конечно, — ответила сестра, — там все есть, даже старики, которые уже умерли.

— Вот бы посмотреть его, этот их альбом, — сказала Анаис.

Зеф проявил не меньшее, чем Анаис, любопытство, он расспрашивал дочь, пытаясь представить себе группы по памяти, и комментировал:

— Жюль был хитрюга и твердый орешек. Так что его сын Оноре на него не похож.

— Оноре я видела в альбоме много раз. Есть одна фотография, где он в форме ополченца.

Зеф встал, чтобы отогнать тягостное воспоминание.

— А вы не были ополченцем, — сказал Тентен с оттенком сожаления.

— Я — ополченцем? — ухмыльнулся Зеф. — Признаться, не был. Негодяи, которые только и делали, что мародерствовали и пьянствовали, — вот что это такое, эти ополченцы. Причем с таким успехом, что, когда пришли пруссаки, люди были даже рады. В Шасне они, кажется, провели три дня в церкви с девками из Сен-Маржлона. Навесили на себя винтовки и сразу загордились! Оноре там очень кстати пришелся, все шастал из деревни в деревню с такими вот бандитами. Он сотню раз заслужил, чтобы его расстреляли…

— Все-таки Оноре неплохой человек, — запротестовала Анаис.

— А я говорю, что заслужил; заслужил и гораздо худшего, и что у него на роду написано, того ему не миновать…

Зеф тихо засмеялся и добавил, понизив голос:

— Да, да, ему не миновать… и, кстати, об этом, может быть, стоит потолковать с его Жюльеттой, а?

И он опять засмеялся своим тихим, зловещим смехом. У Маргариты даже кровь прилила к лицу от сказанного; она тоже засмеялась и, глядя на отца, сказала:

— Вы все только говорите. А вот придет она сейчас, и вы на попятную…

Ноэль встал, сделал шаг в сторону отца, как будто хотел что-то сказать, но снова сел, так ничего и не сказав. В кухне на короткое время воцарилось молчание. Все Малоре были заметно взволнованы. Отец приказал Тентену отрывистым голосом:

— Иди, нечего тебе тут делать.

Мальчишка хотел выиграть время, но взгляд Зефа заставил его уйти. Почти вслед за ним, прихватив корзину, вышла мать. Маргарита присела на край стола, прислушалась, как затихает звук ее шагов, потом, подняв руку к корсажу, прошептала:

— Она так похорошела, стала такой красивой. Вчера утром, у них в столовой, я прижала ее к себе, понимаете, так крепко прижала…

Миновав ряды яблонь, Анаис вышла на дорогу. Жюльетта Одуэн, которая была уже у дома Меслонов, громко окликнула ее. Анаис покраснела и прибавила шагу. Когда Жюльетта крикнула второй раз, та, не останавливаясь, повернула голову.

— Мне нужно кое-что купить, — прокричала она, помахав корзиной на вытянутой руке.

— А Маргарита?

— Она ждет тебя дома!

Войдя во двор к Малоре, Жюльетта заметила, что ставни кухонного окна закрыты. Она резким движением открыла их и увидела мужчин, сидевших по обе стороны окна к ней спиной. Они одновременно встали, раздосадованные, что их застали в этой попе ожидания.

— Я вижу, вы прихорошились, — сказала Жюльетта со смехом. Она смотрела на них с выражением веселого любопытства. Зеф, казалось, не слышал ее замечания и приветливо предложил:

— Войди на минутку, Маргарита еще одевается. Не на солнцепеке же ее ждать.

Ноэль поддержал отца кивком головы.

— Я не боюсь солнца, — ответила Жюльетта, — но раз уж вы так принарядились, чтобы встретить меня, то, так и быть, войду.

Она отошла от окна, направилась к двери и открыла ее небрежным движением. Когда она вошла в кухню, ставни были снова закрыты, и сердце у нее набилось сильнее.

— Из-за этой жарищи приходится прятаться в холодке, — сказал Зеф.

Мужчины стояли в тени, у окна, и она различала только светлые пятна их рубашек.

— Присядь, — сказал Ноэль, пододвигая ей стул, — не будешь же ты стоять.

Жюльетта вежливо отказалась. Голос Ноэля удивил ее какой-то особой мягкостью, созвучной таинственному полумраку… Ее волновало присутствие этих двух мужчин с медленными жестами, этот глубоководный покой, царивший в темной, прохладной кухне. Забыв о своей гордыне, которую она демонстрировала под палящим солнцем, Жюльетта доверчиво шла навстречу какому-то рискованному посулу. Ноэль шепотом медленно говорил об иссушающей равнину жаре. Светлые рубашки не двигались с места. Жюльетта опасалась уходящего времени и робости двух мужчин, ее охватила паника при мысли, что они, может быть, дадут ускользнуть почти прекратившей сопротивление жертве. Не решаясь подталкивать их словами, которые, несомненно, вырвали бы ее из счастливого оцепенения, она все же хотела дать им почувствовать свое волнение. Зеф вслед за Ноэлем заговорил об убранном в ригу урожае хлеба, и Жюльетта слушала шум их чередующихся голосов, которые наполняли кухню ровным мурлыканьем. Девушка молча сделала три шага в глубь кухни, где она различала отворот белой простыни, выглядывавшей из-под лежащего на кровати одеяла. Остановилась. Оба мужчины оставались на своих местах. Сделала еще три шага, дошла до края длинного стола и прошептала:

— Как у вас тут хорошо.

Когда она приблизилась к кровати, светлые рубашки в другом углу кухни зашевелились. Они перемещались медленно и тоже делали остановки. Двигаясь, оба мужчины продолжали разговаривать все той же монотонной и мягкой скороговоркой. Жюльетта, стоя в углу около кровати, видела, как они приближаются к ней, огибая стол с двух сторон. Не проявляя нетерпения, она, как счастливая сообщница, издала легкий стон, походивший на приглашение. Однако, когда мужчины обогнули стол, она позвала:

— Маргарита!

У Зефа вырвался смешок, и он пробормотал:

— Да-да, зови Маргариту, зови.

Жюльетта сказала еще раз:

— Маргарита…

Они стояли возле нее. Ноэль взял ее обеими руками за голову; она оттолкнула его, но Зеф так сильно сжал ей плечо, что она почувствовала, как ногти входят ей в тело. Другой рукой он сжимал ей грудь и повторял глухим голосом: