Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки

— А янки, наверно, сегодня не покажутся.

— Зачем? За них работают вот эти сволочи!

— Негодяи! На мерзости только и годятся!

— А сами янки здесь бывают?

— А как же! — отвечает Гранжон. — То и дело заявляются проверять, как идут работы, — тут ведь прокладывают главный проезд к их складу. Правда, что-то не очень быстро у них дело идет, но дорога должна пройти вон там, где стоит свинарник. Собираются ее замостить, а камень будут возить за десять километров отсюда. А у меня вон какая куча камней — видите, за фермой? Сколько уж лет лежит. Но если придется все-таки отсюда уехать, я лучше перетащу все камни на себе, а уж американцам ни за что не продам! Может, добрым людям понадобятся, мало ли для чего, — обложить, например, берег реки в том месте, где полощут белье, или еще для чего, — я бы даром отдал.

Что и говорить! У Гранжона положение будет пиковое, если его выселят. Куда он денет своих коров? А где он с семьей жить будет? И чем ему кормить скотину? Ведь придется оставить в поле и кормовую свеклу и капусту. Да и земляную грушу он только-только начал копать. А шестнадцать гектаров, засеянных люцерной, янки зальют бетоном. Правда, и крестьяне совсем разорятся, даже те, кому оставят дома, — ведь у них отберут землю. Но, как известно, тебе не легче от того, что соседу плохо.

Да, Гранжону не везет: два месяца назад, первого ноября, у него был пожар — сгорела рига, где стояли два быка и корова, которую привели туда для отела, — не успели их вывести. Солома, сено, плуги, сеялки, косилки и прочий инвентарь да еще скот — в общей сложности два миллиона франков пошли прахом. Гранжон хотел поставить новую ригу, купил большой саран, но вот грозит выселение, и он не стал его собирать. Глядите — все части валяются на земле и зря пропадают. Гранжон показал на лежавшую в углу двора под снегом кучу красных металлических стоек, балок и уже потемневших, покоробленных мокрых досок… Столько добра погибает! Просто голова идет кругом!

Всем понятно, чего ждут солдаты — выжидают, чтобы совсем стемнело. Когда прибыли еще два грузовика с охранниками, крестьяне и рабочие, образовав цепь, перерезали двор приблизительно пополам. Встали довольно далеко от дома, а то охранники бросят в окна бомбы со слезоточивыми газами — все их трюки теперь известны! Во второй половине двора выстроились солдаты.

— А ну, возьмем вилы! — крикнул Гранжон.

Порыв, естественный для крестьянина — старая привычка.

— Эй, не горячись! Они могут открыть огонь. Воспользуются предлогом…

— Очень им нужен предлог! И так откроют.

— Что ж, пускай, значит, убивают, а ты и не защищайся?

— Подожди!

— Не волнуйтесь!..

Гранжон все-таки схватил вилы и, выйдя из цепи, сделал шаг вперед.

— Смотрите! — крикнул он солдатам. — Хотите испробовать? У меня в хлеву больше двадцати таких рогатин! Найдется и кое-что другое, если полезете!

Охранники переглянулись с довольно растерянным видом. Сразу перестали зубоскалить. Офицеры подошли к шеренге, дали какой-то приказ.

Атаковать они не решаются, но явно что-то замышляют. Поэтому в глубине души все были рады, что скоро прибегут женщины, а главное, рабочие с верфи и с других предприятий — паренек, посланный в город, уже примчался обратно и объявил, что идет подмога.

— Сидели бы лучше бабы у себя на кухне! — сказал Папильон. — А то только под ногами будут путаться! Да их еще могут ранить!

Неприятно, что так быстро темнеет: только и жди всяких подвохов… Посреди двора разожгли костер, но света от него не очень много. Все хуже видна черная шеренга охранников. Приходится ориентироваться по отсветам огня на их касках и автоматах, да по стуку тяжелых башмаков с подковками.

— Посмотри!.. — говорит Юсуф, повернувшись к Анри.

В конце двора — небольшой пруд, и в нем пробита широкая прорубь. На темной воде дрожат огненные блики…

— А ведь, наверно, мы эту лужу и видели тогда ночью, с подъемного крана. Помнишь?

Очень возможно.

Ферма ничем не отгорожена от поля, подоспевшие рабочие сразу присоединяются к своим, только перепрыгивают через канаву, которая идет к пруду… А когда прибегут женщины, то если кто из них и не сможет перепрыгнуть — не беда, вода в канаве замерзла.

Слышно, как в хлеву коровы мирно, безмятежно жуют жвачку. Этот глухой, ровный шум стал особенно явственным: во дворе наступила мертвая тишина, напряженная тишина — предвестник приближающейся опасности. Такая томительная тишина, что трудно долго ее вынести…

И вдруг Дюпюи запел, безбожно фальшивя:

— «О дети родины, вперед!» [11]

— Правильная мысль! — громко воскликнул Гранжон и присоединился к хору. Все поют, стоя лицом к охранникам.

От песни становится легче. И чувствуешь себя сильнее.

— «…вражеской…»

— «…напьются наши нивы!»

Не зря защитники фермы опасались темноты. Мерзавцы охранники всегда стараются напасть врасплох. Шеренга солдат что-то подозрительно утолщается с левого фланга — значит, перестроились. Какой же для них смысл удаляться от фермы? Но именно с левой стороны они и пошли в атаку. Товарищи, находившиеся в том конце двора, сопротивлялись изо всех сил, остальные бросились им на подмогу. Но солдаты вдруг кинулись назад, как будто спасались от чего-то… Сперва никто не понял, что произошло. Раздался звон разбитых стекол и взрывы… Но запаха слезоточивых газов не чувствовалось.

Люди замерли в недоумении, но через секунду все стало ясно. Ах, негодяи! Трудно поверить! В хлеву, где стоят двадцать две коровы и быки, поднялся невероятный шум.

— Они на коров напали!

В борьбе против подлого врага всегда бывают моменты, когда подлость его превосходит все, что можно было предположить. Охранники пошли в атаку только для того, чтобы бросить в хлев бомбы со слезоточивыми газами…

— Убьются коровы!

— Все разнесут!

Теперь понятно, почему солдаты так далеко отбежали.

— Надо двери открыть!

Коровы обезумели. Дико мычат и рвутся с привязи. Слышно, как они бьются в стойлах о перегородки.

— Если открыть, они убегут!

— Пусть бегут!

— Открывай дверь!

— Ну и сволочи!

Но коровы, не дожидаясь, пока их выпустят, сами решили вопрос. С треском вылетела дверь, и в проеме застряло несколько ошалелых от ужаса коров с висящими на шее обрывками цепей. Две коровы пытаются выскочить одновременно, остальные напирают на них сзади. Слышно, как они лягают друг друга, мечутся по хлеву, бьют копытами о каменный пол и так мычат, что становится жутко… Может быть, им вспомнилась страшная картина пожара, когда два вола и корова сгорели живьем! Люди не знают, что делать. Пожалуй, надо спасаться от разъяренного скота. Гранжон, однако, решил броситься наперерез коровам. Зачем? Вероятно, он и сам не знал. Первая же корова, которой удалось вырваться из хлева, опрокинула его. Он поднялся на ноги, но за первой неслась вторая — и сноса сшибла его. Ему опять удалось встать, и тогда он отскочил к стене. По лицу у него текла кровь. Перепуганные животные бежали все скопом. Первая корова перепрыгнула через канаву, другие, оступившись, падали на лед, но все же выбрались, помчались полем и с ревом унеслись в разные стороны.

А в хлеву мычали коровы, которым не удалось оборвать привязь.

— Что же будет с женщинами!

— Вот беда!

— Ведь они идут сюда полем!

Видно, как солдаты в самом конце двора перестраиваются.

— Надо бежать ловить коров!

— Гляди, собираются атаковать!

— Всем оставаться на месте!

— Не расходись, ребята. О коровах потом. Не расходись!

— Охранники только того и ждут!

— Пусть попробуют подойти!

— Мы им покажем!

— Подлецы! Отыгрываются на скотине!

— Но что же будет с женщинами?

— Коровы их не тронут. Они сами-то сейчас людей боятся!

— Вот именно.

— Никак нельзя отсюда уходить!

А солдаты стоят строем. Гранжон, вытирая кровь с лица, выходит на середину двора.