Агнес Грей

— Отбирать его у вас я вовсе не собираюсь, — ответила я. — Мне совершенно довольно, что у него теперь хороший хозяин.

— Так, значит, вы ничуть не сомневаетесь, что я хороший?

Они ушли, а я вернулась домой, благодаря Небеса за такое счастье и горячо молясь, чтобы мои надежды вновь не были сокрушены.

Глава XXV

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

— Агнес, тебе не следует отправляться в такие длинные прогулки перед завтраком, — сказала мама, заметив, что я выпила лишнюю чашку кофе и не стала ничего есть, сославшись на жару и утомление. Я действительно устала и ощущала что-то вроде лихорадки.

— Ты ни в чем не знаешь меры. Вот если бы ты по утрам совершала небольшие прогулки, и постоянно, это было бы тебе очень полезно.

— Хорошо, мама.

— Но это даже вреднее, чем лежать в постели или сутулиться над книгами. Ты заболеешь!

— Я больше не буду, — ответила я, ломая голову, как рассказать ей о мистере Уэстоне: ведь он же придет завтра! Однако я подождала, пока со стола не убрали, а сама я немножко не остыла и не успокоилась. А тогда, открыв альбом и взяв кисточку, я начала:

— Сегодня я встретила на берегу старого знакомого, мама.

— Старого знакомого? Кого бы это?

— Собственно, двух старых знакомых. Один был терьер… — И тут я напомнила ей про Снэпа, чью историю она знала, а потом описала, как он вдруг подбежал ко мне, сразу меня узнав, как это ни удивительно. — Ну, а второй, — продолжала я, — был мистер Уэстон, хортонский младший священник.

— Мистер Уэстон? Что-то раньше я про него ничего не слышала.

— Да нет же! Я несколько раз про него упоминала. Просто вы забыли.

— Ты рассказывала про мистера Хэтфилда.

— Мистер Хэтфилд приходский священник, а мистер Уэстон был его помощником. И я про него упоминала, потому что он полная противоположность мистеру Хэтфилду, и к пастырским своим обязанностям относился гораздо серьезнее. Но как бы то ни было, я встретила его на берегу со Снэпом, вероятно, он его купил у крысолова, — и он тоже сразу меня узнал… наверное, благодаря Снэпу. Мы с ним немножко поговорили, и он спросил про нашу школу, а я что-то сказала про вас, как вы все прекрасно устроили, и он сказал, что очень хотел бы с вами познакомиться, и спросил, не представлю ли я его вам и нельзя ли ему позволить себе такую вольность и прийти с визитом завтра же? И я сказала, что можно. Я правильно поступила?

— Конечно. А что он за человек?

— Очень порядочный, по-моему. Но вы сами завтра увидите. Он только что получил приход в Ф. и за эти несколько недель, наверное, еще не обзавелся знакомствами и чувствует себя одиноко.

Наконец наступил следующий день. В какой лихорадке, тревоге и надежде провела я часы между завтраком и полуднем, когда он наконец пришел! Представив его маме, я села с альбомом к окну ожидать результатов. К моей огромной радости, они вскоре уже разговаривали точно старые знакомые — ведь меня очень тревожило, как он покажется маме! Посидел он недолго, но когда встал, прощаясь, она сказала, что будет рада видеть его у нас в любое удобное ему время. А когда он ушел, она и вовсе привела меня в восторг, заметив:

— Что же, по-моему, весьма достойный человек. Но, Агнес, почему ты села так далеко и все время молчала?

— Потому что вы так хорошо говорите, мама. И я подумала, что моя помощь вам не нужна. К тому же он пришел в гости к вам, а не ко мне.

После этого он навещал нас довольно часто — несколько раз в неделю. Разговаривал он обычно с мамой, и не удивительно, — она ведь была прекрасной собеседницей. Я почти завидовала непринужденности и легкости, с какой она излагала свои мысли, а также их значительности и глубине. — И все-таки настроение это мне ничуть не портило, потому что, хотя я иногда и сожалела о своем косноязычии, мне было очень приятно слушать, как два самых дорогих мне человека на свете обсуждают что-то так по-дружески, так умно и интересно! Впрочем, я вовсе не всегда молчала и вовсе не чувствовала себя забытой. Нет, ко мне все время обращались, мне говорилось много чудных слов, сопровождавшихся еще более чудными взглядами, меня окружали всевозможными знаками внимания, такими деликатными и тонкими, что их нельзя выразить в словах и, следовательно, описать, — зато проникавшими в самое сердце.

Вскоре мы оставили всякие церемонии, мистер Уэстон приходил как желанный гость и стал у нас в доме совсем своим. Он даже называл меня «Агнес»: вначале робко, но, убедившись, что это никого не возмутило, предпочел и дальше обходиться без официального «мисс Грей» — чем доставил мне большую радость! Какими скучными и мрачными казались дни, когда он не приходил! Но грустными они все-таки не были, потому что меня подбодряли мысли о прошлом его визите и мечты о следующем. Однако, если я не видела его два-три дня подряд, мне становилось очень страшно — разумеется, без всякого на то основания: ведь у него было много всяких дел в приходе. И я с ужасом думала о конце каникул, когда я тоже буду занята и либо не сумею выйти к нему, либо, наоборот, когда мама будет в классной комнате, останусь с ним наедине, чего дома мне вовсе не хотелось, хотя случайно встретить его на улице и пройтись рядом с ним было так чудесно!

Как-то вечером за неделю до конца каникул он пришел — хотя я его почти не ждала, потому что днем долго бушевала гроза. Правда, теперь тучи разошлись, и ярко светило солнце.

— Прекрасный вечер, миссис Грей, — сказал он, входя. — Агнес, не прогуляетесь ли вы со мной до… — и он назвал крутой холм, обрывавшийся прямо в море, с вершины которого открывался великолепный вид. — Дождь прибил пыль, очистил и освежил воздух, и дали сейчас удивительно ясные. Вы согласны?

— Можно, мама?

— Ну, разумеется.

Я пошла переодеться и через несколько минут спустилась вниз, хотя, конечно, задержалась перед зеркалом подольше, чем если бы просто отправлялась за покупками. Гроза, бесспорно, оказалась очень благотворной, и вечер был восхитителен. Мистер Уэстон настоял, чтобы я оперлась на его руку, но пока мы шли по людным улицам, он почти ничего не говорил, шагал очень быстро и выглядел задумчивым и рассеянным. Я старалась угадать, что случилось, и мучалась предчувствием, что его гнетут тяжелые мысли. Однако эти придуманные страхи рассеялись, едва мы вышли на тихую окраину и увидели впереди старинную церковь, холм, а за ним морскую синеву, потому что мой спутник произнес веселым тоном:

— Боюсь, я заставил вас почти бежать, Агнес. Мне не терпелось скорей уйти из города, и я не подумал, что вам трудно успевать за мной. А теперь мы пойдем не спеша, и вы отдохнете. Те светлые облака на западе обещают великолепный закат, и мы успеем подняться на холм как раз вовремя, чтобы полюбоваться им над морем.

На полпути вверх по склону между нами вновь воцарилось молчание. Как обычно, первым его прервал он.

— Мой дом по-прежнему пуст и уныл, мисс Грей, — сказал он с улыбкой, — и я теперь знаком со всеми девицами в моем приходе, и у меня есть незамужние знакомые в городе, других же я знаю в лицо или по слухам, однако ни в одной из них нет того, что я ищу в спутнице жизни. По правде говоря, во всем мире лишь одна создана для меня — это вы. И я хотел бы узнать ваше решение.

— Вы говорите серьезно, мистер Уэстон?

— Серьезно? Неужели вы полагаете, что я сейчас способен шутить?

Он прикрыл ладонью мою руку, которая лежала на сгибе его локтя, и, наверное, почувствовал, как она затрепетала. Но теперь это уже не имело значения.

— Надеюсь, я не был слишком уж поспешен, — сказал он серьезным тоном. — Но вы же знаете, что я не умею говорить комплименты, нашептывать нежный вздор или даже выражать восхищение, которым полон. И что одно мое слово или взгляд значат больше, чем медовые речи и пылкие клятвы большинства других мужчин.

Я пробормотала что-то о том, что не хотела бы расставаться с мамой и что без ее согласия ни на что не решусь.

— Я поговорил с миссис Грей, пока вы надевали шляпку, — ответил он. — Она сказала, что даст свое согласие, если я получу ваше, а я попросил ее — в случае если удостоюсь подобного счастья — поселиться у нас, так как догадывался, что таково будет ваше желание. Но она отказалась, объяснив, что уже может взять себе помощницу и намерена держать пансион, пока не приобретет ренту, чтобы жить на нее в удобном доме, а до тех пор на каникулах будет гостить поочередно у нас и у вашей сестры, ведь, кроме вашего счастья, ей ничего не нужно. На ваши возражения, касающиеся вашей матушки, я ответил. Есть у вас какие-нибудь еще?