Рассвет над волнами (сборник)

— Добавить десять оборотов двигателю! — приказал Нуку механику. — Волны снижают скорость.

— Десять оборотов плюс! — продублировал механик.

Ветер то рвал на клочья, то вновь сбивал в кучу свинцовые тучи, перекрывая мощный гул двигателей, многоголосо завывал в мачтовых опорах. Нуку посмотрел на тахометры, на гирокомпас. «Существуют какие-то пределы, какая-то граница между тем, что можно сделать, и тем, что нужно сделать», — подумал он. Он мог, например, скомандовать: «Полные обороты» — и механик выполнил бы его приказ не задумываясь и ни о чем не спрашивая. Воля командира и исполнение его команд подчиненными — все это объединено одной целью и взаимосвязано как в математической формуле, которую раз и навсегда объяснили и заучили, чтобы не тратить время и силы на абстрактные рассуждения. Но никакие теории не помогут, если командир сделает ошибочный шаг. Ты можешь что-то забыть, чему-то не придать значения, но когда командуешь людьми, то не имеешь права на ошибку, иначе она, распространившись на подчиненных, сделает их соучастниками твоей неудачи.

— Достигли южной границы квадрата Е-4! — крикнул лейтенант Пэдурару из двери штурманской рубки. — Через минуту надо менять курс.

— Хорошо, — сказал Нуку. — Ты учел в расчетах ветер?

— Безусловно. Курс — сто сорок два градуса, и мы выйдем точно на красный буй. Поставить в известность командира?

— Пусть поспит. Не прошло и часа, как он лег. Почти всю ночь провел на мостике. Надо сработать точно, чтобы потом не было стыдно. Машины, половину оборотов!

— Половину скорости! — повторил механик и вернул в исходное положение рычаги машинного телеграфа.

— Переходим на курс один-четыре-два…

— Понял, один-четыре-два, — повторил рулевой.

Скорость упала, но корабль продолжал двигаться по инерции. Палуба сильно накренилась вправо. Ветер, казалось, изменил направление и теперь дул с другой стороны. В какое-то мгновение корабль почти лег на волну. Палуба продолжала крениться. Люди на мостике хватались друг за друга, ища точку опоры. Где-то внизу раздался звон бьющейся посуды. В следующее мгновение корабль выпрямился и люди вздохнули о облегчением. Бледность с их лиц исчезла.

— Такое случается, когда делаешь поворот, — извиняющимся тоном произнес рулевой. — Немного перебрал крен…

Лейтенант Пэдурару вышел из штурманской рубки и крикнул наверх, на мостик:

— Крен — тридцать пять градусов! Я зарегистрировал в бортовом журнале. Такое бывает не каждый день…

— Ничего страшного, — возразил рулевой. — Однажды крен был и сорок градусов. У нашего корабля метацентр очень низко… Хотя, конечно, душа в пятки ушла… Мы легли на курс один-четыре-два.

— Хорошо, так держать! — приказал Нуку. — Впередсмотрящий, будь повнимательнее! Прямо по курсу должен показаться красный буй.

— Понял, — отозвался матрос и приложил бинокль к глазам.

Нуку постепенно успокаивался. Эти тридцать пять градусов были достаточно ощутимы. При таком крене каждый незакрепленный предмет может стать чем-то вроде снаряда с непредсказуемой траекторией полета. Нуку испытывал острое желание пройти по отсекам, посмотреть, как там дела, но должен был оставаться на мостике, чтобы руководить непосредственно действиями корабля, борющегося со штормом. Он взял микрофон:

— Экипажу проверить состояние отсеков и доложить.

И опять стал вглядываться в даль, туда, где едва просматривалась линия горизонта. Море казалось бесцветным и пустынным. Только в промежутках между волнами метались уродливые тени.

— Ветер крепчает, — заметил рулевой. — С трудом удерживаю корабль на курсе. Постоянно тянет вправо. Обычно корабль подчиняется каждому движению рулевого колеса, но из-за этого урагана…

Лейтенант Пэдурару вышел из рубки, держа в руке бумагу, которую трепал ветер.

— Радиограмма с базы! — крикнул он. — Я расшифровал ее и нанес обстановку на карту.

— Держи крепче, чтобы ветер не унес, — посоветовал Нуку. — Что там?

— Приказ стать на якорь в точке, отмеченной красным буем, и ждать новых распоряжений.

— У нас же планировались стрельбы, — пробормотал Нуку.

— Думаю, не смогли доставить мишень из порта, — высказал предположение лейтенант.

— Возможно. Смотри, промокнешь. Что, нечего надеть?

Пэдурару усмехнулся, стряхивая капли воды с рукава:

— Моряк воды не боится!

В ту же минуту волна ударила в нос корабля и гроздья брызг разлетелись во все стороны — лейтенант едва успел захлопнуть дверь рубки. Рулевой закашлялся, вытирая ладонью мокрое лицо, и повернулся к Нуку:

— Я служил на буксире и знаю, что такое доставить мишень в заданный район в такую погоду. Однажды мы не смогли даже в порт вернуться и три дня болтались в море с мишенью на хвосте. Сидели на бисквитах и сыре — это все, что оставалось на борту. Уже начали выдавать экипажу питьевую воду порциями: не знали, сколько еще придется болтаться.

— Прямо по курсу красный буй, дистанция — шесть кабельтовых! — выкрикнул впередсмотрящий.

— Отлично! — обрадовался Нуку. — На таком расстоянии увидел — хорошее у тебя зрение.

— И бинокль тоже, товарищ старший лейтенант, — ответил матрос, польщенный похвалой.

— Станем на якорь рядом с буем, — решил Нуку, — и будем ждать новых распоряжений.

— Теперь и я его вижу, — подхватил рулевой. — Когда волны поднимают буй, он хорошо заметен.

— Хорошо рассчитал наш Пэдурару.

— Ничего не скажешь, ас, — вставил рулевой.

— Но и вы точно выдержали курс, — похвалил Нуку рулевого. — В таком походе и выясняется, кто чего стоит.

— Боремся за звание «Передовой корабль», товарищ старший лейтенант! — отчеканил военный мастер и тут же напомнил: — Пора сбрасывать скорость.

— Да, конечно, — поспешно согласился Нуку. — Машины, малый ход! По местам стоять!

Скорость корабля упала. Волны били теперь сбоку. Качка усилилась.

— Кто не переносит качки, тому сейчас конец, — усмехнулся механик Ионицэ.

— Пока не станем на якорь. Тогда корабль сам развернется носом к волне.

— Спасибо за лекцию! — засмеялся механик, и его мрачное лицо покрылось сеточкой мелких морщин, став похожим на штриховой портрет. — Мне известно это еще с тех пор, когда я на лодке с отцом рыбачил.

Нуку снова вспомнил тот первый шторм, в который попал на учебном корабле. И он тогда страдал от морской болезни. А находились они в международных водах. Целый день курсанты возились с картами, определяя расстояние до берега, а под вечер над горизонтом показалось черное облако. Через несколько минут оно стало свинцово-серым и расползлось на полнеба, неожиданно налетел сильный ветер. Порывы его сбивали с ног. Нуку помнил все в деталях, даже запах ветра и горьковатый привкус на губах…

Нуку посмотрел вперед — буй краснел в нескольких стах метрах. Он то появлялся, то исчезал среди пляшущих волн.

— Держи на буй, — приказал Нуку рулевому, — и подойди как можно ближе. Хотелось бы, чтобы мы стали на якорь точно в указанном месте.

Взглянув на пулеметчика, который страдал морской болезнью, Нуку спросил:

— Как чувствуешь себя, Михай?

— Теперь все в порядке, товарищ старший лейтенант. Мне всегда плохо бывает вначале, а потом ничего. Как-нибудь переживем…

— Сходи к фельдшеру, возьми таблетку.

— Нет необходимости. Пройдет и без таблеток.

— Как только станем на якорь, качка уменьшится, — успокоил матроса Нуку.

Он видел, как матрос старается пересилить себя. Лицо у него побледнело, дышал он тяжело. Нуку решил, что лучше оставить его в покое, и снова посмотрел на буй. Они уже совсем близко подошли.

— Надо держаться подветренной стороны, чтобы якорная цепь не запуталась за трос буя.

Рулевой в ответ кивнул.

— Будет обидно, если не доведется стрелять, — заметил старший лейтенант Стере. — Столько готовились…

— Может, ветер за ночь стихнет… Машины, самый малый ход!

— Самый малый ход! — повторил команду механик.

В ту же секунду Нуку увидел фуражку появившегося на трапе командира. Капитан второго ранга Якоб пружинистой походкой поднялся на мостик. Он выглядел отдохнувшим. Нуку подал команду «Смирно» и взял под козырек: