Большие деньги

Новости дня LVI

Марго Доулинг

Когда Маджи подросла, то обычно ходила через дорогу на вокзал, чтобы встретить Фреда. Темными зимними вечерами она несла в руке фонарь. Фред приезжал домой из города на поезде в девять четырнадцать. Маджи была для своего возраста очень маленькой, говорила Энгис, но ее красное пальтишко тонкого сукна с воротничком из овчины, щекочущей ей ушки, все равно было ей мало, и высовывающиеся из рукавов запястья с потрескавшейся кожей обычно леденели на гулявшем по перрону холодном ветру с мокрым снегом, а проволочная ручка от фонаря больно впивалась в замерзшую ладошку. Когда она шла к вокзалу, от страха у нее всегда ползали мурашки по спине, по рукам и ногам, она постоянно боялась, что Фред снова, как это бывало не раз, появится «не в себе», с красным лицом, что он опять будет шататься и спотыкаться и она не поймет, что это он бормочет. Как это ужасно! Мистер Бемис, сутулый кассир, часто шутил по этому поводу, разговаривая с большим Джо Хайнесом, путейцем, который постоянно вертелся здесь, на вокзале, в то время, когда должен был прибыть поезд, а Маджи старалась выйти на перрон из здания, чтобы не слышать их обычных подначек.

– Могу побиться об заклад, что и сегодня Фред явится в таком же разобранном виде и от него будет разить спиртным на милю!

В таком состоянии он, конечно, нуждался в помощи Маджи с ее фонарем, так как до дома приходилось идти по скользкому и узкому дощатому тротуару. Когда она была совсем маленькой, то думала, что он так смешно ходит, выйдя из вагона, потому что очень устал после этой чудовищно тяжелой работы в городе, но когда ей исполнилось то ли восемь, то ли девять, Энгис объяснила ей, что иногда мужчины напиваются, хотя делать этого не следует. Поэтому как только показывались огни поезда, идущего из Озон-парка по длинной эстакаде, всякий раз опасения будоражили ей душу.

Иногда он вообще не приезжал, и она возвращалась домой вся в слезах; но когда все было хорошо, он обычно живо соскакивал с лесенки вагона, такой большой, широкоплечий, в своем широком пальто, пахнущем трубочным табаком, и, наклонившись над ней, быстро поднимал ее и, целуя, сажал себе на плечо вместе с фонарем.

– Ну как ты тут поживаешь, маленькая миленькая папочкина дочурка?

Какой счастливой, какой гордой она чувствовала себя, ухватив его за шею, когда они проходили мимо этого гадкого старика Бемиса, и Фред говорил тому своим гортанным глубоким голосом через толстый вязаный шарф: «Спокойной ночи, командир!» Окна вагонов, освещенные желтоватым светом, медленно удалялись, красные огни состава на хвосте, как глаза гусеницы, становились все меньше и меньше, затем вообще сливались в один, а вскоре и сам поезд исчезал с эстакады и теперь мчался где-то, невидимый, по направлению к Хеммелсу. Она все время подскакивала у него на плече, когда он вдруг, убыстряя шаг, переходил на бег по узкой деревянной тропинке, и чувствовала, как напрягаются его мышцы, когда он сильнее прижимал ее к себе, чтобы она не упала. Он еще издалека кричал Эгнис: «Ну, оставили мне хоть что-нибудь поужинать?» – а Эгнис подходила к двери, широко улыбаясь и вытирая руки о фартук, и большая кастрюля с супом уже дымилась на печи, а на кухне было так тепло, чисто, так уютно, и они разрешали Маджи допоздна сидеть с ними, покуда у нее не начинали слипаться веки, словно этот дрема, песочный человек, пришел посыпать ей песочком глаза, чтобы она скорее засыпала. Ему, по-видимому, тоже хотелось послушать увлекательные рассказы Фреда о бильярде, о тотализаторе, о скачках на ипподроме и об ужасных драках в городе.

Потом Эгнис относила ее в кроватку в холодной комнате, а Фред стоял, склонившись над ней, покуривая трубочку, рассказывал ей о кораблекрушениях у Огненных островов, как он служил в береговой охране, а она его внимательно слушала, слушала, покуда яркий свет, проникавший сюда из кухни через щели в двери, не становился все более рассеянным, и Маджи, несмотря на все свои потуги не засыпать, так как ей ужасно нравилось слышать мурлычущий голос Фреда, уже ничего не могла поделать с собой, – очевидно, этот песочный человек сегодня опоздал на свой поезд и теперь стоял за спиной отца, готовый еще подсыпать песочку ей в глаза, и тогда она все же засыпала.

Она становилась старше, уже училась в начальной школе в Роквей-парк, и былое удовольствие доводилось получать все реже. Фред все чаще и чаще приезжал пьяным или вообще не приезжал. И тогда Эгнис начинала рассказывать ей занимательные истории о давних днях, о том, как тогда было весело, и тут Эгнис вдруг неожиданно обрывала свой рассказ и начинала плакать, но, поплакав и успокоившись, продолжала рассказывать Маджи, какие они были закадычные подружки с ее матерью, о том, как обе они работали продавщицами в магазине «Сигел Купер», торговали искусственными цветами, как ходили по воскресеньям на пляж в Манхэттене, который был куда лучше пляжа на Кони-Айленде, но не такой дорогой, как у «Ориент-отеля», – на тот небольшой пляжик, на котором Фред служил спасателем.

– Видела бы ты его тогда, его мускулистое загорелое тело, он был там самым красивым мужчиной изо всех…

– Но он и сейчас красивый, Эгнис, не так ли? – с тревогой в голосе спрашивала Маджи.

– Конечно, дорогая, конечно, но нужно было поглядеть на него тогда, в те далекие годы…

Потом Эгнис рассказывала ей о том, как ему всегда везло на скачках, скольких людей он спас на водах и все спасенные им, если у них были концессии, ежегодно выписывали ему премию, и у него в карманах всегда было полно денег, и он всегда так весело, так беззаботно смеялся, он такой милый парень.