Северный свет

Сентиментальность Пейджа смущала Мейтлэнда — в этом и заключалась разница между ними: он просто не мог выказывать свое уважение шефу, сноль бы глубоко оно ни было, как не мог бы, скажем, поцеловать собственный локоть.

— Я скоро вернусь, — сухо сказал он, поджимая губы. И тут же улыбка осветила его некрасивое лицо. — Только смотрите, чтобы прессы работали, пока меня не будет.

К четырем часам статья была окончена, и Хедли — толстяк с вечно смущенной улыбкой, всегда все делавший на бегу, — влетел в кабинет Генри с фотографиями, которые должны были ее иллюстрировать: тут были любопытные снимки новых домов на континенте, аэропортов, мостов и современных заводов. Когда он ушел, Генри только собрался было позвонить мисс Моффат, как вдруг услышал тихий стук в дверь.

— Войдите, — сказал он.

Подняв глаза, он с удивлением увидел Кору.

— Я вам помешала?

На ней было новое коричневое платье, которое он прежде не видел, и нитка жемчуга, подаренная им на рождество два года назад. Никогда еще она не казалась ему такой красивой — особенно хороши были огромные горящие глаза. Словно извиняясь за свое вторжение, она поспешно продолжала:

— Мне надо было кое-что купить в городе… для Дэвида… ну и как же я могла уехать, не повидав вас? Если вы заняты, я лучше пойду.

— И думать не смейте. Садитесь и рассказывайте, как живете.

Робкая и застенчивая по натуре, Кора очень редко заходила в редакцию, и каждое ее посещение было праздником для Генри. А сегодня он смотрел на нее с особым удовольствием: не часто Кора была такой яркой и оживленной.

— Ну, рассказывайте, как же вы живете? — спросил он.

— Я?.. Что ж, я всегда живу хорошо.

— То недомогание, которое вы тогда почувствовали на концерте, совсем прошло?

— Да ничего и не было-то. Просто отвыкла я от людей. Ну и в зале было очень жарко. — Она помолчала, потом спросила: — Главное… как вы то себя чувствуете?

— Вполне прилично.

— А когда вы были последний раз у доктора?

— Эдак с неделю назад… я, право, забыл когда. Вообще я бываю у доктора раз в месяц.

— А таблетки все еще глотаете?

— Н-да… они мне очень помогают.

Будто сомневаясь в эффективности нитроглицерина, Кора покачала головой, но как-то неестественно, словно плохая актриса, разыгрывающая сожаление. Затем она подошла к его креслу, — глаза ее, необычно расширенные, казалось, молили о снисхождении.

— Мы с Дэвидом вчера долго говорили о вас.

— Да? — добродушно протянул он, глядя на нее снизу вверх.

Темно-коричневое платье — в тон глазам — оттеняло нежный цвет ее щек, на которых сейчас играл легкий румянец. От ее участия ему вдруг стало не по себе, особенно когда она с живостью добавила:

— Вы же знаете, как мы любим вас… и мы оба так за вас волнуемся. Очень уж много вы работаете, куда больше, чем нужно. Мы считаем, что для вашего же блага, — тут она быстро перевела дух, — лучше бы вам отдохнуть как следует.

— Что значит «как следует»? — с улыбкой спросил он.

— Ну, — снова мучительная, нервная пауза, — совсем уйти от дел.

Он был так удивлен, что даже слова! не мог вымолвить. Немного придя в себя, он сказал:

— Дорогая моя… и в такое-то время… вы советуете мне бросить газету?

— Да, что ж поделаешь.

— Но ведь я только что выдержал борьбу не на жизнь, а на смерть, именно за то, чтобы сохранить ее.

— Вы выиграли. Это правда. Вы показали себя. Не сдались. Это замечательно. Так вот, воспользуйтесь этим. Ведь они дадут вам столько денег… куда больше, чем в тот раз обещали. — Она взяла его руку с ласковой улыбкой, которая тут же исчезла, и губы ее задрожали. — Отдайте вы эту газету… право, так будет лучше… для вашего же здоровья… и для всех вообще.

Генри поразила не столько эта неожиданная просьба, сколько скрытая настойчивости в ее тоне, и он насторожился. Неужели есть какая-то связь между ее посещением и письмом Смита? Обеспокоенный, он отвел глаза. Не мог он заставить себя рассказать ей про письмо, но и думать плохо о Коре тоже не мог; все же он спросил ее:

— У вас, надеюсь, нет никаких неприятностей?

Она вздрогнула — но ведь это могло быть и от удивления.

— Нет… у меня — никаких.

— А если что-нибудь случится, пожалуйста, скажите мне.

— Конечно, скажу. Только со мной ничего не случилось… ничего. — Испуганная улыбка едва тронула ее губы. — Да и что могло случиться-то?

— Значит, все в порядке, — сухо заметил Генри. — Что же до моего отдыха, то я действительно намерен скоро взять отпуск. Да и вообще собираюсь уйти от дел и передать все Дэвиду. Но не сегодня и не завтра.

Наступило напряженное молчание. К счастью, обоих выручило появление мисс Моффат, которая, следуя заведенному порядку, принесла пятичасовую почту. Хотя она, видимо, не очень склонна была восторгаться представительницами своего пола, однако с самого начала почувствовала расположение к Коре. Она дружески поздоровалась с ней, и они обменялись несколькими фразами. Затем Кора сказала, что ей надо идти.

В мыслях Генри все еще царила сумятица, когда он снова сел за стол, после того как проводил Кору до дверей и у порога она еще раз попросила его подумать об ее словах. Взгляд, брошенный ею на прощание, какой-то жалобный, полный молчаливой мольбы и покорности, настолько взволновал его, что он не сразу мог приняться за работу. На улице чинили мостовую. Звук пневматического бура сверлил мозг, мешая сосредоточиться. В половине шестого Пейдж вышел из редакции в надежде обрести дома покой и собраться с мыслями.

Но не успел он войти в холл, как наткнулся на Алису.

— Какой ты умница, Генри, что пришел так рано! — воскликнула она. — Ты мне как раз и нужен: хорошо, что сумерки еще не наступили.

Она вздумала перекрасить комнату для гостей и, не доверяя местному маляру, решила сама подобрать цвета. Не в силах отказать в ее просьбе, Генри пошел за ней наверх, где она, облачившись в синий комбинезон, добрых три четверти часа с задорным видом смешивала краски, то и дело обращаясь к нему за советом. Под конец, после долгих обсуждений и колебаний, перепробовав все возможные сочетания, она остановила свой выбор на самой первой краске.

Как ни странно, эта возня с красками, которая, казалось бы, могла лишь испортить и без того скверное настроение Генри, произвела на него благотворное действие. В той озабоченности, с какою Алиса выбирала цвет комнаты, было что-то знакомое и успокаивающее, у него сразу стало легче на душе и все тревоги показались выдуманными. И почему он вечно ждет какой-нибудь беды? Смит просто хотел досадить ему. А Кора пришла потому, что они с Дэвидом беспокоятся о его здоровье. Между этими двумя событиями не может быть никакой связи.

На следующее утро в редакции все, казалось, шло своим чередом — ни оскорбительных посланий, ни каких-либо известий от Смита. Генри уже поздравлял себя с тем, что занял совершенно правильную позицию, решив не обращать внимания на письмо, как вдруг в одиннадцать часов ему вручили новую записку, составленную в еще более категорическом тоне:

Выпрямившись в кресле, Генри смотрел на записку, которую держал в вытянутой руке, точно она жгла ему пальцы, и повторял про себя: «Относительно Вашей невестки»… Он мог бы даже испугаться, если бы самый тон этой бумажонки не вызвал у него сильнейшего возмущения. Чем больше он изучал ее, тем омерзительней она ему казалась. Она была без подписи и настолько не соответствовала общепринятым нормам поведения — во всяком случае в его представлении, — что он просто с трудом верил своим глазам. Чтобы он, Генри Пейдж, получил такую угрожающую записку у себя в кабинете в городе Хедлстоне, нет, это просто неслыханно!

Вот теперь уже действительно нельзя больше медлить: необходимо тотчас принять решительные меры. Подумав немного, он велел мисс Моффат позвонить Смиту и сказать, что он готов принять его в три часа. Затем он подумал о Коре: справедливость требует, чтобы она была где-нибудь рядом, под рукой. В домике на берегу моря не было телефона, и связаться с ней было не так легко. А потому он послал ей телеграмму с просьбой прийти в редакцию к тому же часу.