Полоса точного приземления

Тюленев гулял.

Это было едва ли не главной сенсацией наступившего декабря. Как всегда, в это хлопотливое время подбивались бабки, обрубались хвосты, подписывались висящие отчеты. Белосельский охарактеризовал господствующую на испытательном аэродроме атмосферу так: «Конец месяца, конец квартала, конец года, конец света…» И если в том, что касается конца света, он в интересах художественности образа несколько преувеличил, то во всем остальном был безусловно прав.

Как и все в нашей жизни, эти «концы» возымели последствия как неприятные, так и приятные. Первых (опять-таки как чаще всего случается в жизни) было больше: суета, шум, выплывшие на свет божий недоделки и недоработки, напоминания о невыполненных обязательствах. А к числу последствий приятных относилось то, что подбивание бабок финансового характера влекло за собой выплату летных за все законченные работы.

Получил наконец мало-мальски солидные летные и Тюленев.

Первое, что ему захотелось сделать, это расплатиться наконец с долгами. Но не напрасно говорил кто-то из великих циников прошлого (кажется, Талейран), что первого движения души следует всячески опасаться, ибо оно обычно - самое благородное.

Не установлено, знаком ли был Тюленев с высказываниями знаменитого французского дипломата, но первое движение души он успешно подавил. Зато следующее ее движение - по оценке коллег тоже весьма благородное - в полной мере реализовал. Состояло это второе движение в том, чтобы пригласить всех летчиков базы в ближайшую пятницу (к приятной новинке - двум выходным в неделю - уже привыкли) отужинать в знаменитом кавказском ресторане.

В отдельном кабинете было в меру, не до рези в глазах, светло. От облицованных мрамором стен исходила приятная прохлада. Из общего зала доносились звуки кавказского оркестра - в самом зале эти звуки представляли реальную угрозу для барабанных перепонок стоически терпеливых посетителей, в кабинет же доходили, утеряв большую часть своих оглушительных децибелов, однако сохранив в полной мере присущую им минорную мелодичность.

- Хорошо! - выразил, потирая руки, общее мнение Нароков.

Заказывая угощение, Тюленев проявил незаурядную кулинарную эрудицию. В ответ на, увы, довольно часто повторявшиеся заявления официанта вроде: «Гребешков, извините, не имеется» или: «Шашлык только из свининки-с», он на секунду умолкал, сосредоточенно сморщив лоб, после чего тут же выдвигал какой-нибудь другой не менее привлекательный вариант.

- Всякое дело надо делать квалифицированно! - сказал, наблюдая за вдохновенно действующим Митрофаном, Белосельский.

И тут же самокритично поделился с коллегами собственным афронтом, который претерпел на ниве исследования гастрономических проблем:

- Я мальчишкой, когда мушкетеров читал, запомнил, что однажды Портос заказал себе фрикасе из цыплят. Черт его знает, почему въелась в меня эта фраза. Что за фрикасе такое?.. Потом всю жизнь прожил, а фрикасе для меня - жгучая тайна… А года четыре назад прилетел в Берлин. Сделал там все дела - у их «Интерфлюга» по нашей пассажирской «шестерке» вопросы возникли. Гуляю по Берлину. С сорок пятого года не был! Что-то узнаю, чего-то не узнаю. И вот занесло меня на Унтер-ден-Линден, рядом с оперой, в ресторанчик. Разворачиваю меню - батюшки: кюхельхен фрикасе! Фрикасе из цыплят, значит! То самое!.. Тычу в него пальцем. Битте, говорю, гебен зи мир это ваше фрикасе.

Через несколько минут - официанты там попроворнее наших - приносят мне фрикасе. И что же оказывается! Нормальное куриное рагу!..

- Что, невкусное?

- Вкусное. Очень вкусное. Но, понимаете, таинственность рухнула. Мистики больше нет… В общем, я в ту минуту понял, что чего-то лишился… Все-таки это не всегда хорошо, когда спадают покровы: то, что открывается под ними, как-то…

- Хуже?

- Прозаичнее.

- Это верно, - сказал Федько. - Название для еды - великое дело. От него много зависит. Вот мы с Маратом, когда, помните, эпопея с «четверками» шла, жили на казарменном положении и решили как-то вечером варить рисовый суп. Налили в кастрюлю воды, вскипятили, вывалили в нее консервы «мясо с рисом» - по тем временам деликатес - и стали ждать, чтоб сварилось. Пока ждали, Марат меня заговорил…

- Это ты меня заговорил, - улыбнулся вспомнивший эту историю Литвинов.

- Ладно, будем считать, оба заговорили друг друга. Но только, когда трехнулись, вспомнили о нашем супе, он весь уже выкипел. Катастрофа? Никак нет! Мы переименовали суп в плов - и разделались с ним в лучшем виде. Как суп он уже не проходил, но как плов - отвечал всем кондициям… Нет, это точно: все зависит от названия! В еде, во всяком случае.

- Почему же только в еде? - заметил Нароков. - Такое и в высоком искусстве бывает. Помните, в кукольном театре, у Образцова, шел спектакль «Обыкновенный концерт»? Во, какой спектакль! Первый класс! Но кто-то на него обиделся. Так они, умницы, переименовали спектакль в «Необыкновенный концерт» - и все в порядке! Играют себе свой концерт…

- А те, кто обижался? Перестали?

- У них спроси. Перестали или не перестали, но прицепиться-то не к чему. Ясно сказано: необыкновенный…

…Пиршество затянулось допоздна. Ели, не смущаясь тем, что принято называть отдельными недостатками в ассортименте и качестве яств. Когда Аскольдов заметил, что все-таки снижается класс этого некогда первосортного ресторана и что лет десять назад ни за что не подали бы здесь такое жесткое мясо, Федько заглушил глас критики безапелляционной, хотя, возможно, и не безукоризненно справедливой по существу репликой: «Это не мясо, а зубы у тебя хуже, чем десять лет назад».

Впрочем, главная притягательная сила подобного пиршества состояла не в гастрономических наслаждениях, хотя и к ним ни малейшего отвращения никто из собравшихся не испытывал. Главное заключалось в том, чтобы поговорить по душам. Так было и на этот раз.

Белосельский рассказал, как был в прошлое воскресенье с дочкой своей племянницы в цирке:

- Здорово работают. Особенно одна артистка - прямо узлом завязывалась. Называется: человек-каучук.

- Человек-каучук? - переспросил Федько. - Не такая уж редкость! Сколько их, таких человеков-каучуков, вокруг ходит! Взять хотя бы… - Степан назвал имя, хорошо знакомое собеседникам. Обладатель этого имени славился своей ловкостью, сочетавшейся с крайней неразборчивостью в средствах.

- Все до поры, до времени, - убежденно сказал с высоты своего житейского опыта Белосельский. - Слетит. Обязательно слетит. Вопрос времени.

- Не уверен, - усомнился Литвинов. - За то, что он непорядочный человек? За это не.гонят.

- Не за это, а потому что, - разъяснил Белосельский. - Потому что непорядочный, на какой-нибудь непорядочности и погорит. Скорее всего даже не на служебном, так сказать, поприще, а на чем-нибудь вроде… вроде сокрытия доходов при уплате членских взносов.

Такой вариант был единодушно расценен как вполне вероятный.

- И зачем только этакие люди живут? - задумчиво спросил Аскольдов. - Небо коптят!

- Могу по этому вопросу процитировать Михаила Таля, - ответил Федько. - Его в каком-то интервью спросили: «Какие люди нужны человечеству?» Ждали, конечно, чтобы сказал: энергичные, мол, образованные, деловитые, и так далее. А он ответил: «Подозреваю, что хорошие». Потом подумал и добавил: «Плохие, впрочем, тоже. Для контраста».

С Талем тоже согласились. С той лишь поправкой, что необходимый контраст вполне мог бы быть обеспечен значительно меньшим количеством плохих людей, чем их пока имеется в наличии.

Вскоре компания, как почти всегда в подобных случаях, разбилась на группы по два-три человека. В каждой шел свой разговор:

…- Что ж получается? Просто за стаж очередной класс дали? Так сказать, за бороду!

- Только не за бороду. Она сейчас, наоборот, примета молодости.

…- Стимул, говоришь? А ты, между прочим, знаешь, что это такое - стимул?.. Не знаешь? Ну так слушай, пополняй свою незрелую эрудицию. Древние римляне называли стимулом такую палку с острым концом, которой волов погоняли. Вот так.