Сказители

Поэтому он решил, что, как только вернется в Наньвэньцюань, сразу же устроит свадьбу. Сюлянь больше, чем кто-либо в семье, ждала приготовлений к свадьбе. Она словно смотрела представление в театре, желая с лучшего места хорошенько разглядеть, какие же, в конце концов, происходят изменения, когда девушка выходит замуж. Ей хотелось понять, счастлива ли сестра, и таким образом прикинуть, есть ли у нее самой шанс стать счастливой. Как это ее волновало! Многие ночи она не могла уснуть, мечтая разобраться во всем.

Дафэн по-прежнему держалась неприступно и целыми днями молчала. Она не покладая рук шила свадебный наряд. Сюлянь заметила, что сестра иногда сама себе улыбается и задумывается. Она догадывалась, в чем тут дело. Несчастная Дафэн, позабыв обо всем, стремилась оторваться от дома, стать самостоятельной, убежать из этого грязного захолустья, где всем управляла вечно выпившая мать. Желание уйти было настолько сильным, что ее даже не пугала необходимость спать с незнакомым мужчиной.

С каждым днем приближалось радостное событие. Тюфяк целыми днями играл и пил с женой брата. Он прекрасно понимал, что, если она одна будет напиваться в доме, это будет выглядеть уж очень некрасиво. Ему не хотелось, чтобы тетушка позорилась на глазах у всех. К тому же ему было грустно, что уходит Дафэн. Она никогда никому не причиняла хлопот, никогда не истратила ни одного лишнего фыня в доме. Всегда спокойная и уравновешенная, она с удовольствием выполняла всю домашнюю работу. И вот она их покидает.

Обычно тетушка не очень-то заботилась о Дафэн. Тем не менее, даже будучи навеселе, она помнила, что это ее родная дочь, и, если бы адъютант Тао стал к ней плохо относиться, это бы ее сильно огорчило. Материнская любовь как выдержанное вино: со временем становится только крепче.

Сюлянь хотелось сказать матери, что она постарается заполнить собой ту пустоту, которая останется в ее душе и в семье после ухода Дафэн. Однако говорить об этом сейчас было бы некстати. Она не могла забыть, как та плакала и вздыхала, когда Дафэн собралась выходить замуж, и как не уронила и слезинки, когда Сюлянь вынуждали стать наложницей командующего Вана.

Вдруг в соседней комнате послышался шум. Сюлянь подошла к двери и прислушалась. Мать кричала во всю глотку, а отец громко зевал. Услышанное повергло ее в еще большее уныние. Мать кричала:

– Я должна как следует отметить уход Дафэн. Возьму маленького мальчика и буду воспитывать его как родного. Сейчас идет война, сирот сколько угодно, верно? Надо выбрать хорошенького, маленького ублюдка с большими глазами, но не слишком маленького, чтобы не мочился в штаны.

Выходит, мать никогда не будет ее любить, это

было

совершенно очевидно. И это совсем не зависит от того, будет ли она зарабатывать деньги на подмостках или согласится спать с мужчинами. Мать все равно никогда не будет довольна. Сюлянь всего лишь певичка, и у нее нет родной матери. Что, в конце концов, происходит в мире? Что? У нее защемило в груди, ей казалось, что силы ее на пределе, будто кровь у нее застыла, а сердце превратилось в какой-то комок. Папа хороший, душа у него добрая, но какой в этом прок? Он не разрешит ее проблем, не может быть и отцом, и матерью.

Она почувствовала, как подошел отец, и повернулась к нему. Он выглядел бледным, старым, уставшим, но в его глазах по-прежнему светился живой огонек. Он похлопал ее по плечу и тихо произнес:

– Ничего, Сюлянь. Вот когда ты будешь выходить замуж, я закачу свадьбу раз в десять шикарней, поверь мне.

Она не проронила ни слова, повернулась и ушла к себе в спальню. Зачем папа так сказал? Он думает, что она ревнует? Вот уж нет! Она ненавидит эти обычаи и нравы, ненавидит все на свете! Ей захотелось плакать.

Глава 17

Выйдя замуж, Дафэн стала другим человеком. За каких-то три дня в ней произошли удивительные изменения. Сюлянь, заметив это, и радовалась, и удивлялась. Такие перемены! Когда только что вышедшая замуж госпожа Тао впервые вернулась домой, ее просто нельзя было узнать. Глаза блестели, лицо сияло, она была переполнена счастьем. Казалось, даже ее фигура изменилась. До замужества она была как-то скована одеждой, скорее, одежда носила ее, а не она одежду. Теперь же платье у нее было и по фигуре, и к лицу, его плавный изгиб с особым изяществом подчеркивал тонкую талию и упругую грудь. Прежде этого никогда не было. Даже ее длинные и тонкие руки стали нежнее и изящней.

Дафэн была все так же немногословна и замкнута, но однажды Сюлянь услыхала, как она сказала матери какую-то грубость. Это было просто поразительно! Разве посмела бы она так выражаться еще несколько дней тому назад, когда была незамужней? Как может изменить человека замужество! Выйдет замуж – и имеет право грубить; выйдет замуж – и становится красивой. Сюлянь приложила немало усердия, чтобы все эти свои наблюдения изложить на листке бумаги.

Когда они остались вдвоем, она поинтересовалась у Дафэн, как та себя чувствует в новом качестве, довольна ли? Сюлянь устроила форменный допрос, но Дафэн будто ее и не слышала. Она разглядывала себя в зеркале и была занята лишь этим делом: поднимет локоток и посмотрит, удобно ли, хорошо ли обтягивает одежда ее начинавшую округляться грудь.

Сюлянь внимательно наблюдала за ней и чувствовала, как и раньше, какую-то опустошенность. Ей не хватало слов, но она все-таки записала несколько вопросов, чтобы потом спросить у Мэн Ляна.

Семья Тан тоже прибыла в Наньвэньцюань. К этому времени заработки у них возросли и как-то сами собой появились дурные привычки. Тан Сые и Циньчжу стали курить опиум и приучили к этому Сяо Лю.

Тан Сые любил поживиться за чужой счет, любил деньги, но больше всего обожал курить опиум. Он курил его постоянно и не только ради собственного удовольствия. Ему казалось, что таким образом можно повысить свой престиж в обществе. Люди узнают о том, что он курит, и скажут: «У господина Тана наверняка много денег», А подобные речи были очень милы сердцу Тан Сые.

Он курил, курили Циньчжу и Сяо Лю. Страсть к курению усиливалась, сами же они становились все ленивее, все грязнее. Все дела вела тетушка Тан, но у нее не было способностей и умения общаться с Людьми. Откровенно говоря, она вызывала у людей неприязнь с первого же взгляда. Даже самый добродушный человек, увидав ее, начинал кипятиться и шуметь, не дожидаясь, когда она пустит в ход свой острый как бритва язык и начнет корчить устрашающие гримасы. Дела се

мьи

Тан катастрофически ухудшались. В Чунцине на курение опиума уходили немалые средства. Местные лиходеи чуть ли не каждый день приходили вымогать деньги, а если повезет, то и немножко покурить. Конечно же, лучший способ покурить на дармовщинку – вымогать деньги у богатых. Пусть раскошеливаются. Богатеи больше всего боятся сесть в тюрьму. Циньчжу уже побывала за решеткой, хватит и одного раза. Для того чтобы ее вызволить, отец затратил немало денег.

Таким образом, после возвращения в Наньвэньцюань семья Тан осталась без единого гроша. Не откладывая дела в долгий ящик, Тан Сые привел себя в порядок, переоделся и отправился к Баоцину. От курения опиума лицо его осунулось, сам он похудел и стал похож на привидение. Однако, что ни говори, способностей у него

было больше, чем у жены. Он умел улаживать дела без скандала. План Тан Сые состоял в следующем; летом обе семьи объединяются и выступают в городке в одной из чайных.

Баоцин не согласился. Дела у него шли прилично. Он репетировал новый текст Мэн Ляна, готовясь исполнять его в Чунцине в сезон туманов. А семья Тан может катиться ко всем чертям, пусть сами работают. Конечно, если разобраться по существу, то трудно было предположить, когда может понадобиться Сяо Лю. Тюфяк вряд ли согласится долго работать. Надежного постоянства здесь быть не могло, как не было и гарантии, что он не заболеет. По правде сказать, Тюфяк был уже не молод, привык жить на всем готовом, и работа давалась ему с большим трудом. Сам же Баоцин любил все делать спокойно и надежно. Тан Сые, войдя к Баоцину, застал его по пояс голым, в широченных штанах. Его смуглая спина и плечи блестели от пота.