Барчестерские башни

Бедный мистер Хардинг прекрасно понял намек архидьякона, — в отличие от Элинор. Она никак не могла понять, почему архидьякон считает, что ему навяжут скверное общество, если он ради ее отца снизойдет до короткого разговора с мистером Слоупом.

— Вчера я говорила с мистером Слоупом почти час,— произнесла она с достоинством,— и не вижу, чем это могло меня унизить.

— Возможно,— ответил он.— Но позвольте мне самому решать, как вести себя в подобных случаях. И вот что, Элинор: ради вашей же пользы научитесь следовать советам ваших друзей. Иначе в один прекрасный день окажется, что у вас нет друзей, советам которых вы могли бы следовать.

Элинор покраснела до корней волос. Но даже теперь она не поняла, что имел в виду архидьякон. С тех пор как она овдовела, мысль, что ее могут полюбить и что может полюбить она сама, еще ни разу не приходила ей в голову. И, уж во всяком случае, не мистер Слоуп вызвал бы подобную мысль.

Тем не менее, Элинор густо покраснела, так как почувствовала, что ее обвиняют в чем-то недостойном,— и ей стало еще больнее оттого, что отец не встал на ее защиту, хотя только ради него она смирилась с ролью поверенной мистера Слоупа. Она передала отцу все подробности их беседы, и, хотя он не вполне согласился с ней в том, что касалось планов мистера Слоупа относительно богадельни, все же он, по-видимому, не считал, что она поступила дурно, приняв капеллана.

Она слишком рассердилась, чтобы смиренно промолчать. Впрочем, она не привыкла смиряться перед свояком и они не были друзьями.

— Я не поняла вас, доктор Грантли,— сказала она.— Кажется, я не повинна ни в каких поступках, которых не одобрили бы мои друзья. Мистер Слоуп был здесь для того, чтобы узнать, хочет ли папа вернуться в богадельню, и я ответила ему, так как считала, что намерения у него самые хорошие.

— Самые хорошие! — насмешливо повторил архидьякон.

— По-моему, вы очень несправедливы к мистеру Слоупу, но я уже говорила об этом папе, а так как вам, доктор Грантли, по-видимому, неприятны мои слова, я, с вашего разрешения, оставлю вас с папой.— И она спокойно вышла из комнаты.

Все это очень расстроило мистера Хардинга. Он видел, что его зять и старшая дочь не сомневаются в намерении Элинор выйти замуж за мистера Слоупа. Сам он не мог этому поверить, и все же нельзя было отрицать, что общество мистера Слоупа ей как будто приятно. Она постоянно виделась с ним, и он был единственным холостяком, чьи визиты она принимала. Она защищала его, когда при ней возмущались им, хотя и знала, как антипатичен он ее близким. Кроме того, мистер Хардинг сознавал, что, пожелай она и в самом деле стать миссис Слоуп, у него нет нравственного права ее отговаривать. Она сама себе госпожа, а он не мог бы сказать, что брак со столь респектабельным священником, как мистер Слоуп, ее опозорит. О том, чтобы поссориться с Элинор из-за этого брака и порвать с ней, как грозил сделать архидьякон, мистер Хардинг просто не думал. Если Элинор решит выйти за этого человека, ему придется преодолеть свое отвращение к нему. Его Элинор, делившая с ним былые счастливые дни, осталась бы его любимой дочкой, зеницей его ока. Пусть другие отрекутся от нее, он этого не сделает. Если ему суждено на склоне лет сидеть за одним столом с единственным в мире человеком, внушающим ему жгучую неприязнь, он смирится и с этим. Все, что угодно, лишь бы не потерять дочь!

Это смятение чувств мешало мистеру Хардингу стать на сторону Элинор против архидьякона или на сторону архидьякона против Элинор. Правда, он мог бы и не подозревать ее ни в чем подобном. Да, мог бы. Но, увы, мистер Хардинг не был совершенен. Нерешительный, слабовольный, склонный подчиняться чужому влиянию, не уверенный в себе, он был далек от совершенства. К тому же этот брак, который внушал такое отвращение архидьякону и который был бы столь же отвратителен нам, хорошо знающим мистера Слоупа, не казался мистеру Хардингу чудовищным, ибо в своей душевной кротости он не возненавидел мистера Слоупа так, как ненавидел его архидьякон или ненавидим его мы.

Однако когда его дочь вышла из комнаты, на сердце у него было невыносимо тяжело. И как обычно в минуту грусти, он начал наигрывать тихую мелодию на воображаемой виолончели, медленно водя одной рукой взад и вперед, словно она держала смычок, а другой перебирая невидимые струны.

— Она за него выйдет, это ясно, как дважды два четыре,— объявил не склонный к философствованию архидьякон.

— Надеюсь, что нет,— вздохнул ее отец.— А если да, то что я могу ей сказать? У меня нет права возражать против него.

— Нет права! — воскликнул архидьякон.

— Нет права, как у ее отца. Он такой же священник, как я, и, быть может, хороший человек.

С этим архидьякон никак не мог согласиться. Однако громоздить обвинения против Элинор в ее же гостиной было неловко, поэтому они ушли и продолжали разговор, прогуливаясь под вязами собора. Мистер Хардинг сообщил зятю, зачем — а вернее, якобы зачем — мистер Слоуп был у Элинор в последний раз. Однако он сказал, что не верит в дружеские чувства мистера Слоупа.

— Я не могу забыть, как он держался со мной,— сказал мистер Хардинг.— Так скоро его мнение перемениться не могло.

— Все ясно! — воскликнул архидьякон.— Хитрый Тартюф! Он думает купить дочь, оказав услугу ее отцу. Он хочет показать, какой он влиятельный, какой добрый и как много готов сделать ради ее beaux yeux [19]. Да, все ясно. Но с нами ему не сладить. Мистер Хардинг,— сказал он с чувством, наклоняясь к собеседнику и сжимая его локоть,— вам, пожалуй, лучше совсем лишиться богадельни, чем получить ее такой ценой!

— Лишиться? Но ведь я ее уже лишился. И мне не нужно это место. Я обойдусь без него. Я отступлюсь. Я сейчас же пойду и напишу епископу, что я отказываюсь.

Он был бы только рад, если бы ему позволили избежать таким образом всех хлопот и неприятностей. Но этот исход не соответствовал намерениям архидьякона.

— Нет-нет! Ни в коем случае! — сказал доктор Грантли.— Богадельня останется за нами. Я в этом уверен. Но без помощи мистера Слоупа. В этом случае лучше ее лишиться. Однако мы ее получим назло ему. Эйрбин приедет в Пламстед завтра — вам следует поговорить с ним.

Они зашли в соборную библиотеку, которую барчестерские священники превратили в своего рода клубную комнату, где они писали проповеди, а иногда письма, и читали богословские труды, а иногда — газеты и журналы. Пожалуй, богословские труды реже покидали полки, чем могли бы предположить сторонние наблюдатели при взгляде на фасад здания. Там два союзника обсудили план дальнейших действий. Архидьякон написал епископу письмо, резкое, но в рамках приличий, в котором изложил права своего тестя на место смотрителя и выразил сожаление, что ему не удалось утром увидеть его преосвященство. О мистере Слоупе он вообще не упомянул. Затем они условились, что на следующий день мистер Хардинг поедет в Пламстед, и после долгих обсуждений архидьякон решил включить в это приглашение и Элинор, чтобы уберечь ее от ухаживаний мистера Слоупа.

— Неделя-другая покажет ей его в истинном свете,— сказал он.— И можно не опасаться, что мистер Слоуп явится за ней туда.

Элинор несколько удивилась, когда ее свояк вернулся и очень любезно пригласил ее поехать в Пламстед с отцом. Она поняла, что отец вступился за нее. И ради него она решила скрыть свое возмущение и приняла приглашение архидьякона. Однако она объяснила, что на следующий день приехать не сможет, так как приглашена на чай к Стэнхоупам. Она может приехать послезавтра, сказала она, с отцом, если он ее подождет, или одна.

— К Стэнхоупам? — сказал архидьякон.— А я и не знал, что вы так коротко с ними знакомы.

— Я и сама этого не знала до вчерашнего визита мисс Стэнхоуп. Но она мне очень нравится, и я обещала поехать к ним поиграть в шахматы.

— У них будут гости? — спросил архидьякон, все еще опасаясь мистера Слоупа.

— Нет,— ответила Элинор.— Мисс Стэнхоуп сказала, что они никого не ждут. Но она слышала, что Мери уехала на несколько недель, а ей говорили, что я люблю шахматы, вот она и заехала.