Прощай, оружие!

– Священнику скучно. Священнику скучно без девочек.

– Мне не скучно, – сказал священник.

– Священнику скучно. Священник хочет, чтоб войну выиграли австрийцы, – сказал капитан. Остальные прислушались. Священник покачал головой.

– Нет, – сказал он.

– Священник не хочет, чтоб мы наступали. Правда, вы не хотите, чтоб мы наступали?

– Нет. Раз идет война, мне кажется, мы должны наступать.

– Должны наступать. Будем наступать.

Священник кивнул.

– Оставьте его в покое, – сказал майор. – Он славный малый.

– Во всяком случае, он тут ничего не может поделать, – сказал капитан. Мы все встали и вышли из-за стола.

Глава четвертая

Утром меня разбудила батарея в соседнем саду, и я увидел, что в окно светит солнце, и встал с постели. Я подошел к окну и выглянул. Гравий на дорожках был мокрый и трава влажная от росы. Батарея дала два залпа, и каждый раз воздух сотрясался, как при взрыве, и от этого дребезжало окно и хлопали полы моей пижамы. Орудий не было видно, но снаряды летели, по-видимому, прямо над нами. Неприятно было, что батарея так близко, но приходилось утешаться тем, что орудия не из самых тяжелых. Глядя в окно, я услышал грохот грузовика, выезжавшего на дорогу. Я оделся, спустился вниз, выпил кофе на кухне и прошел в гараж.

Десять машин выстроились в ряд под длинным навесом. Это были тупоносые, с громоздким кузовом, санитарные автомобили, выкрашенные в серое, похожие на мебельные фургоны. Во дворе у такой же машины возились механики. Еще три находились в горах, при перевязочных пунктах.

– Эта батарея бывает под обстрелом? – спросил я у одного из механиков.

– Нет, signor tenente. [господин лейтенант (итал.)] Она защищена холмом.

– Как у вас дела?

– Ничего. Вот эта машина никуда не годится, а остальные все в исправности. – Он прервал работу и улыбнулся. – Вы были в отпуску?

– Да.

Он вытер руки о свой свитер и ухмыльнулся.

– Хорошо время провели?

Его товарищи тоже заухмылялись.

– Неплохо, – сказал я. – А что с этой машиной?

– Никуда она не годится. То одно, то другое.

– Сейчас в чем дело?

– Поршневые кольца менять надо.

Я оставил их у машины, которая казалась обобранной и униженной, оттого что мотор был открыт и части выложены на подножку, а сам вошел под навес и одну за другой осмотрел все машины. Я нашел их сравнительно чистыми, одни были только что вымыты, другие уже слегка запылились. Я внимательно оглядел шины, ища порезов или царапин от камней. Казалось, все в полном порядке. Ничто, по-видимому, не менялось от того, здесь ли я и наблюдаю за всем сам или же нет. Я воображал, что состояние машин, возможность доставать те или иные части, бесперебойная эвакуация больных и раненых с перевязочных пунктов в горах, доставка их на распределительный пункт и затем размещение по госпиталям, указанным в документах, в значительной степени зависят от меня. Но, по-видимому, здесь я или нет, не имело значения.

– Были какие-нибудь затруднения с частями? – спросил я старшего механика.

– Нет.

– Где теперь склад горючего?

– Все там же.

– Прекрасно, – сказал я, вернулся в дом и выпил еще одну чашку кофе в офицерской столовой. Кофе был светло-серого цвета, сладкий от сгущенного молока. За окном было чудесное весеннее утро. Уже появилось то ощущение сухости в носу, которое предвещает, что день будет жаркий. В этот день я объезжал посты в горах и вернулся в город уже под вечер.

Дела, как видно, поправились за время моего отсутствия. Я слыхал, что скоро ожидается переход в наступление. Дивизия, которую мы обслуживали, должна была идти в атаку в верховьях реки, и майор сказал мне, чтобы я позаботился о постах на время атаки. Атакующие части должны были перейти реку повыше ущелья и рассыпаться по горному склону. Посты для машин нужно было выбрать как можно ближе к реке и держать под прикрытием. Определить для них места должна была, конечно, пехота, но считалось, что план разрабатываем мы. Это была одна из тех условностей, которые создают у вас иллюзию военной деятельности.

Я был весь в пыли и грязи и прошел в свою комнату, чтобы умыться. Ринальди сидел на кровати с английской грамматикой Хюго в руках. Он был в полной форме, на нем были черные башмаки, и волосы его блестели.

– Чудесно, – сказал он, увидя меня. – Вы пойдете со мной в гости к мисс Баркли.

– Нет.

– Да. Вы пойдете, потому что я вас прошу, и смотрите, чтобы вы ей понравились.

– Ну ладно. Дайте только привести себя в порядок.

– Умойтесь и идите как есть.

Я умылся, пригладил волосы, и мы собрались идти.

– Постойте, – сказал Ринальди, – пожалуй, не мешает выпить. – Он открыл свой сундучок и вынул бутылку.

– Только не стрега, – сказал я.

– Нет. Граппа.

– Идет.

Он налил два стакана, и мы чокнулись, отставив указательные пальцы. Граппа была очень крепкая.

– Еще по одному?

– Идет, – сказал я. Мы выпили по второму стакану граппы. Ринальди убрал бутылку, и мы спустились вниз. Было жарко идти по городу, но солнце уже садилось, и было приятно. Английский госпиталь помещался в большой вилле, выстроенной каким-то немцем перед войной. Мисс Баркли была в саду. С ней была еще одна сестра. Мы увидели за деревьями их белые форменные платья и пошли прямо к ним. Ринальди отдал честь. Я тоже отдал честь, но более сдержанно.

– Здравствуйте, – сказала мисс Баркли. – Вы, кажется, не итальянец?

– Нет.

Ринальди разговаривал с другой сестрой. Они смеялись.

– Как странно – служить в итальянской армии.

– Собственно, это ведь не армия. Это только санитарный отряд.

– А все-таки странно. Зачем вы это сделали?

– Не знаю, – сказал я. – Есть вещи, которые нельзя объяснить.

– Разве? А меня всегда учили, что таких вещей нет.

– Это очень мило.

– Мы непременно должны поддерживать такой разговор?

– Нет, – сказал я.

– Слава богу.

– Что это у вас за трость? – спросил я.

Мисс Баркли была довольно высокого роста. Она была в белом платье, которое я принял за форму сестры милосердия, блондинка с золотистой кожей и серыми глазами. Она показалась мне очень красивой. В руках у нее была тонкая ротанговая трость, нечто вроде игрушечного стека.

– Это – одного офицера, он был убит в прошлом году.

– Простите…

– Он был очень славный. Я должна была выйти за него замуж, а его убили на Сомме.

– Там была настоящая бойня.

– Вы там были?

– Нет.

– Мне рассказывали, – сказала она. – Здесь война совсем не такая. Мне прислали эту тросточку. Его мать прислала. Ее вернули с другими его вещами.

– Вы долго были помолвлены?

– Восемь лет. Мы выросли вместе.

– Почему же вы не вышли за него раньше?

– Сама не знаю, – сказала она. – Очень глупо. Это я, во всяком случае, могла для него сделать. Но я думала, что так ему будет хуже.

– Понимаю.

– Вы любили когда-нибудь?

– Нет, – сказал я.

Мы сели на скамью, и я посмотрел на нее.

– У вас красивые волосы, – сказал я.

– Вам нравятся?

– Очень.

– Я хотела отрезать их, когда он умер.

– Что вы.

– Мне хотелось что-нибудь для него сделать. Я не придавала значения таким вещам; если б он хотел, он мог бы получить все. Он мог бы получить все, что хотел, если б я только понимала. Я бы вышла за него замуж или просто так. Теперь я все это понимаю. Но тогда он собирался на войну, а я ничего не понимала.

Я молчал.

– Я тогда вообще ничего не понимала. Я думала, так для него будет хуже. Я думала, может быть, он не в силах будет перенести это. А потом его убили, и теперь все кончено.

– Кто знает.

– Да, да, – сказала она. – Теперь все кончено.

Мы оглянулись на Ринальди, который разговаривал с другой сестрой.

– Как ее зовут?

– Фергюсон. Эллен Фергюсон. Ваш друг, кажется, врач?

– Да. Он очень хороший врач.