Гулящая

. Они долго не садились обедать: все ждали - вот-вот приедет... Пообедали, а Пилипа все не было. Уже вечереть стало, а его все нет. Невеселые мысли мучили Приську.

- Что это отца нет? Не дай бог, вьюга в поле захватит...- промолвила Христя.

Приська едва сдержала крик. Слова дочери ножом полоснули по сердцу... Ветер рванул так, что кровля затрещала, забарабанил в окна, заголосил в трубе тонко и жалобно,- сердце у Приськи похолодело.

Ночь спустилась на землю, серая, угрюмая ночь. Сквозь замерзшие стекла едва пробивался свет; по углам столпились тени; густой мрак окутал всю хату.

- Зажги хоть огонь! - печально промолвила Приська. Христя зажгла маленький каганец и поставила его на выступ у трубы. Коптя на всю хату, подслеповато горел фитиль; ветер гулял по хате; сизый огонек мерцал и колебался, словно умирающий водил померкшими очами. Христя взглянула на мать и испугалась: желтая, почерневшая, сидела та на постели, поджав ноги и скрестив руки на груди; голова у нее не держалась, тяжело опустилась на грудь; очипок съехал на затылок и сбился на сторону; серые космы волос свисали из-под него, как засохшие плети; длинная тень ее колебалась на отсыревшей стене.

- Мама! - крикнула Христя.

Приська подняла голову, глянула на дочку, с такой болью, с такой мукой посмотрела... Холод пробежал по спине у Христи от этого взгляда.

- Ветер-то какой по хате ходит! Не протопить ли? - спросила Христя.

- Как хочешь,- ответила Приська и снова опустила голову на грудь.

Христя затопила... Весело забегали светлые язычки огня по тонким стеблям соломы, закружились искорки под черным сводом печи; сноп пламени взвился вверх - осветил всю хату, скользнул по замерзшему оконцу и тут же погас. Христя подбросила соломы... еще... еще... Снова взвилось пламя, свет залил всю хату. Как черный призрак, рисовалась в огне фигура Христи; круглое молодое лицо, как цветок, алело, глаза сверкали... Отблески пламени, падая из печи, скользят по нарам, подбираются к потолку... В углу над нарами, отбрасывая черную тень, висит на жердке одежа - свитки, кофты, юбки; в этой тени Приська сидит, не шелохнется; отблески пламени дрожат у нее на лице, на платье,- ей все равно: сгорбившись, понурившись, она, кажется, слушает бурю, которая так страшно ревет и воет на дворе... И чудится ей, будто топчется кто-то там... кряхтит, скребется, ломится в дверь. Вот и голос человеческий слышен.

- Буря-то какая, господи! - промолвила Христя.

- Тише! - крикнула Приська, поднимая голову. Лицо у нее ожило, в глазах светится радость.

- Эй, вы там!.. Слышите!..- доносится с улицы голос.

Приська вскочила с нар и кинулась в сени.

- Это ты, Пилип? - спрашивает она, всматриваясь через плетенку в мужскую фигуру, осыпанную снегом.

- Что это у вас стоит на дороге?- допытывается голос.

- Кто там?- спросила и Христя.

- Да я.

- Кто я?

- Грицько Супруненко, сборщик. Пустите же в хату... Ну и вьюга! Ну и метель!

С помощью Грицька отодвинули в сени плетенку,