Туфли: международный инцидент

Через десять минут Дилли, в лихо надвинутой шляпке и полуботинках, радостно топала взад-вперед по паркету, готовая начать день сначала. Она не хотела терять впустую ни часу. Надо дать понять Эдуарду, что она готова его простить. Она чуть раздвинула ставни и выглянула: ее взгляд приковала странная группа.

По саду шествовал Эдуард, за ним плелись официант – он нес один конец лестницы, и Анатоль, который нес другой. Девица в зеленых оборках бурно возмущалась, в чем ее всячески поддерживали двое мужчин – один в шляпе, другой в кепке. Именно такая хозяйка и должна быть у этих мерзких туфлешек, с торжеством заключила Дилли. Лицо Эдуарда пылало, положение у него, что и говорить, было незавидное, но она не позволит себе расчувствоваться. Официант прислонил лестницу к пальме и после долгих словопрений полез вверх; Анатоль придерживал лестницу, Эдуард давал указания.

– Je ne sais pas comment c'est arrive, – приговаривал Эдуард. – A gauche, un peu plus a gauche. La – secouez-le… Je ne sais pas comment c'est arrivй. Ca a l'air, n'est ce pas, d'etre tombй. Oui, c'est tombe, sans doute. [22]

Дилли неприятно было слушать, что плетет Эдуард. Покраснев до ушей, она отвернулась от окна, даже ставни затворила, чтобы от всего этого отгородиться. Дилли металась по комнате, стащила шляпку и вдруг остановилась как вкопанная перед зеркалом. Из полутьмы на нее смотрели страдальческие, запавшие глаза; вид у нее был потрясенный. Она попыталась представить себе Эдуардову Дилли: мысли ее бегали по кругу, пока среди этой круговерти ей вдруг не начало казаться, что тут и представлять-то нечего. Она вспомнила, как чета Эхернов не далее как сегодня блаженствовала, сидя vis-a-vis [23] за ресторанным столиком и предаваясь взаимному анализу, и позавидовала им так, как завидуют посторонним. Какие уверенные в себе, какие по-хорошему самонадеянные!

Воспоминания подвигли ее – она натянула шляпу, схватила палку и кинулась к двери, но тут, неожиданно струхнув, повернула назад да так и осталась стоять – ожидая неизвестно чего и кого. Дорожный будильник громко, назойливо тикал.

Наконец Эдуард поднялся наверх. Он отбил на филенке дробь и вошел, покаянно улыбаясь. Вид у него был все еще разгоряченный.

– Ну! – сказала Дилли.

– Всех усмирил! Правда, чем не французский фарс, только что приличный! Видела нас?

– Мельком. Видела эту кошмарную крутобедрую девицу. Нет, скажи, ну не стервы ли эти француженки?

– Да что ты, напротив, она держалась молодцом. Стоило ей заполучить свою туфлю обратно, как она мигом смягчилась и увидела все в смешном свете. В конце концов, Дилли, о вкусах не спорят, но своими туфлями все дорожат. Да и эти ее кавалеры мне тоже понравились; поначалу они, естественно, на меня накинулись: когда дело идет о собственности, французы шутить не любят, но расстались мы по-хорошему. Знаешь, мне кажется…

– А они догадались?

С минуту они глядели друг на друга, ощущая взаимную неловкость.

Эдуард заморгал.

– Не знаю, я их не спрашивал. Конечно же, выяснилось, что туфли занесли в наш номер…

– Послушай, – небрежно прервала его Дилли. – Она наверняка тебе сказала, что ты похож на принца Уэльского. И так оно и есть – особенно в этом костюме.

– Правда? Вот здорово!

Дилли взяла себя в руки. Экий он все-таки жалкий! Будь она заурядной «женушкой», она бы кинулась к нему на грудь, обхватила бы его красивую шею и затрепетала:

– Эдуард, я вела себя так гадко, так глупо…

Дилли была рада, что никогда так не опустится: это бы уронило ее в глазах Эдуарда. Перевести все в эмоциональный план и тем и кончить, ничего не проанализировав, не обсудив, было бы недостойно их.

– Просто поразительно, – перешла она в наступление, – что от этих людей можно чего-то добиться, только если выйти из себя… А уж если истерику закатить… Ты со мной согласен? – наседала она.

Эдуард прошел к умывальнику, громыхнул краном. Окатил лицо водой. Прополоскал рот и сплюнул.

– Что ты думаешь, Эдуард, нет, правда?

– Я не в состоянии думать – совсем запарился.

– Эдуард, ты же не думаешь, что я… Но ведь…

– Ты идешь? – сказал Эдуард и поискал глазами свою шляпу.

Дилли чувствовала себя так, будто ее выпотрошили. Что, интересно, думает Эдуард? Да как он смеет!

– Эдуард, поцелуй меня… Ты веришь в меня? Эдуард, поцелуй же меня!

Эдуард, казалось, был целиком поглощен поисками шляпы. А вдруг их браку конец?

Но тут Эдуард растерянно приложился к ней губами, в полумраке комнаты поцелуй продлился уже не без пыла.

– Бедняжка моя!

– Знаешь, а я ведь их и правда выкинула в окно.

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, детка.

– Но ты же понимаешь, что я правильно поступила? – озабоченно спросила Дилли.

Эдуард задумался, было слышно, как он сопит.

– При таких обстоятельствах ты, конечно, поступила правильно.

– Тебе не было стыдно за меня? – Дилли не отпускала его рукава, пока он не ответил.

– Я понимаю, чего тебе это стоило.

– Просто я не терплю наглого разгильдяйства, – сказала она.

– Ты не могла поступить иначе… Хочешь, пойдем выпьем чего-нибудь прохладительного, а потом посмотрим собор? Biеre blonde [24] или чего-нибудь еще… Ты идешь?

– Да, если тебе так не терпится, – сказала она. И с беспредельной снисходительностью, беспредельной нежностью взяла его под руку.

Мистер и миссис Эхерн – не стесняющие свободы друг друга, совершенно открытые друг для друга – протопали по коридору, нарушив послеобеденный сон доброго десятка номеров. Громогласно рассуждая о латинском складе ума, они, зажмурясь, охнув, вышли на слепящее солнце.