Старый английский барон

Преподобный мистер Рив, происходивший из большой семьи (у его родителей было восемь детей), и сам имел столь же многочисленное потомство, поэтому ранняя начитанность Клары объясняется скорее ее собственной тягой к знаниям, чем особо ревностным попечением со стороны отца. После смерти мистера Рива {75} его вдова с тремя дочерьми {76} поселилась в Колчестере; {77} именно там в 1762 году мисс Клара Рив опубликовала свое первое произведение — перевод с латыни прекрасного старого романа Баркли «Аргенида» (в переводе озаглавленного «Феникс») {78}. Первое оригинальное сочинение мисс Рив (и самое прославленное) вышло в свет в 1777 году. Оно было издано под названием «Поборник добродетели: Готическая повесть» мистером Дилли {79} с Поултри {80} (заплатившим за авторские права десять фунтов). Через год последовало второе издание, на сей раз на обложке впервые стоял заголовок «Старый английский барон». Не беремся судить, чем вызвана эта замена: если считать старым английским бароном Фиц-Оуэна, то нам непонятно, отчего повесть названа в честь персонажа, бездействующего с первых и до последних страниц, меж тем как его судьбу определяют другие. Мы должны заметить, что эта книга посвящена миссис Бриджен, дочери Ричардсона, которая, как сообщают, помогала ее править {81}.

Успех «Старого английского барона» побудил мисс Рив посвятить литературному творчеству еще больше часов досуга; одна за другой были опубликованы следующие ее книги: «Два наставника: Современная повесть» {82}, «Развитие романа: в веках, странах и стилях» {83}, «Изгнанники, или Мемуары графа де Кронштадта» {84} (сюжетная линия этого произведения заимствована из романа мсье д’Арно) {85}, «Школа вдов» {86}, «Планы воспитания, с замечаниями по поводу систем других авторов» {87} (томик в двенадцатую долю листа) и «Мемуары сэра Роджера де Кларендона, побочного сына Эдуарда Черного Принца, с занимательными историями о многих других выдающихся личностях четырнадцатого века» {88}.

К этим трудам следует добавить еще одну повесть, в основе интриги которой лежали сверхъестественные явления. В предисловии к более позднему изданию «Старого английского барона» мисс Рив извещала публику, что по предложению кого-то из своих друзей сочинила книгу «Замок Коннор: Ирландская повесть», в которой речь шла о призраках. Рукопись попала в чьи-то беспечные или нечестные руки и ныне безвозвратно утрачена {89}.

Все многообразные сочинения Клары Рив отмечены ясным умом, высокой моралью и теми качествами, которые необходимы, чтобы создать хороший роман. В свое время ее книги были приняты публикой в целом благосклонно, однако ни одна из них не сравнится по воздействию на умы со «Старым английским бароном» — можно сказать, что слава автора связана сейчас исключительно с этим романом.

Мисс Рив, снискавшая уважение и любовь окружающих, вела уединенную жизнь, не давая материала биографам, вплоть до 3 декабря 1803 года {90}, когда умерла в почтенном возрасте 78 лет в своем родном городе Ипсуиче. Согласно ее личному распоряжению, мисс Рив похоронили на кладбище при церкви Св. Стефана вблизи могилы ее друга, преподобного мистера Дерби {91}. В настоящее время живет и здравствует брат писательницы, преподобный Томас Рив {92}, а также ее сестра, миссис Сара Рив, — оба в преклонных летах. Еще один ее брат служил в военно-морском флоте и достиг чина вице-адмирала.

Никаких других сведений об этой высокообразованной и достойной всяческого уважения женщине нам узнать не удалось — биография ее проста, и таким же, как может предположить читатель, был ее образ жизни и характер. В наши задачи как литературного критика входит поделиться некоторыми мыслями, касающимися исключительно самого знаменитого произведения мисс Рив, с которого началась и благодаря которому, вероятно, не угаснет в будущем ее слава (мы говорим это без намерения умалить достоинства других ее сочинений).

Со слов самой писательницы мы знаем, что «Старый английский барон» является «литературным отпрыском „Замка Отранто“» {93}. Мисс Рив любезно поделилась с нами своими взглядами на механику сверхъестественного в литературе — в отличие от Горация Уолпола она склонялась к иному, более сдержанному подходу. Она осудила некоторые экстравагантные выдумки Уолпола: меч и шлем гигантских размеров, ходячий портрет, скелет в рясе отшельника {94}. По ее мнению, призрак, допущенный на страницы романа, обязан проявлять благонравие; как в жилищах селян, так и в господских домах до сих пор сохранились нормы, регламентирующие поведение подобных созданий, — им он и должен подчиняться.

Не отрицая авторитет мисс Рив, мы должны все же заявить протест против попыток опутать царство теней условностями, принятыми в мире обыденной реальности. Если мы уравняем в правах людей и духов, то последние лишатся таким образом всех своих привилегий. К примеру, если допускается существование бестелесных призраков, то почему не признать за ними способности принимать устрашающие, сверхчеловеческие размеры? Если есть волшебный шлем, почему бы ему не быть гигантским? Если у нас не вызывает возражений поразительный эпизод с падением доспехов (сброшенных, надо полагать, не рукой смертного), то спросим себя, неужели те же сверхъестественные силы не способны внушить Манфреду иллюзию (а ни о чем другом речь и не идет), что портрет его предка ожил и задвигался? {95} Можно возразить — и к такому аргументу прибегла бы, вероятно, и мисс Рив, — что существует граница правдоподобия, за которую не должна выходить даже самая необузданная фантазия; на это мы ответим вопросом: если мы решим наложить на потусторонние силы, действующие в романе, разумные ограничения, то где следует остановиться? В таком случае мы бы потребовали от духов объяснения за те весьма окольные пути, которые они выбирают, чтобы вступить в контакт с миром живых. Можно, например, выдвинуть quo warranto [2] против призрака убитого лорда Ловела за то, что он таился в восточных покоях, в то время как самым разумным было бы подать жалобу на убийцу ближайшему судье или на худой конец посвятить в тайну Фиц-Оуэна, — вернуть наследство своему сыну таким способом было бы куда проще; дух же избрал сомнительный и извилистый путь единоборства. В качестве встречного возражения можно было бы сослаться на то, что таков у духов обычай — обличая преступников, прибегать к окольным путям. Но если все дело в наличии или отсутствии прецедента, то Горация Уолпола, наделившего своего призрака исполинскими размерами, легко оправдать — вспомним об аналогичной величины страшном видении Фэдауна в «Жизни Уоллеса» Слепца Гарри; {96} что касается ходячего портрета, то и ему при желании мы бы нашли соответствие: нам известен портрет, который, как рассказывали, не только ходил, но и издавал стоны, чем крайне пугал одну весьма почтенную семью.