Девушки и единорог

Что касается мужей для дочерей, то он считал, что все устроится в свое время. Где они будут счастливее, чем на острове? Он был уверен, что их детство и юность на Сент-Альбане навсегда останутся для них драгоценным даром.

Решение Элис гораздо серьезнее ранило леди Гарриэтту. Но как всегда и во всем, она полностью положилась на мужа и приняла его сторону. Таким образом, нарушение общего мира на острове ограничилось одним воскресеньем.

Дни с четверга до понедельника тянулись для Гризельды бесконечно долго, и каждый последующий из них казался ей более длинным и более мрачным, чем предыдущие. Ей не удавалось найти убежище в тумане неопределенной печали, охватившей ее после болезни, и она чувствовала себя обиженным ребенком, который плачет и не может остановиться. Теперь в ней как будто родилось и постоянно изменялось что-то жгучее, заставлявшее ее терять терпение. Поэтому, когда в понедельник к дому подъехала машина, она была полностью готова за полчаса до ее появления.

Погода в этот день была прекрасной, и Гризельда забралась на свое место рядом с шофером, улыбающаяся, легкая и счастливая, чудесным образом освободившаяся от тревог, радующаяся окончанию затянувшегося ожидания и возможности снова обрести мир звуков, солнца и запаха бензина, мир, не требующий вопросов и объяснений. Шаун направился обычным маршрутом к озерам среди холмов и долин, укутанных в зеленый бархат, на котором пылали кусты дрока, усеянные золотыми цветами.

Горизонт, обрисованный плавными кривыми линиями холмов, размывался отражениями неба в воде, повсюду смешивающейся с землей, с золотом солнца и цветущего дрока. Бескрайний, полный счастья мир, незаметно менявшийся, когда машина, ворча мотором, мчалась вперед. В его пустоте, казалось не было ничего, кроме машины с Гризельдой и Шауном, и птиц.

Неожиданно впереди машины появилось какое-то большое животное, с радостным лаем скачущее перед самыми колесами.

— Ардан! — крикнула Гризельда.

Догнавший их пес, повизгивая от удовольствия, плясал, ловко уворачиваясь от машины.

Гризельда схватила Шауна за руку.

— Остановитесь! Мы раздавим его!

Машина затормозила, недовольно плюясь дымом. Обиженный мотор чихнул и остановился.

Ардан прыгнул к Гризельде, спустившейся на землю, и чуть не сбил ее с ног. Она поворчала на него, потом приласкала, потом потрепала, взяла морду обеими руками и чмокнула его в нос. После этого оттолкнула его и приказала вернуться домой.

Ардан несколько раз гавкнул: «Нет! Нет! Нет!», мотая головой и по-змеиному извиваясь всем телом. Гризельда объяснила ему, что в машине для него нет места и что, если он будет бежать перед машиной, она в конце концов задавит его. Но Ардан снова упрямо пролаял: «Нет! Нет! Нет!»

Гризельда рассердилась Пес мог испортить ей прогулку. Нужно было или возвращаться, или ехать очень осторожно и все время следить за ним.

— Неужели тебе не понятно?

«Нет! Нет! Нет!» — ответил Ардан.

Гризельда показала, куда он должен бежать, и подтолкнула его в этом направлении. Потом сделала вид, что сейчас ударит его. Ардан сделал несколько шагов и сел с довольным видом, свесив язык.

— Ладно, возвращаемся, — печально сказала Гризельда. — В следующий раз придется привязать его.

Она медленно подошла к машине. Сидевший за рулем Шаун прикидывал, где он может развернуться. Неожиданно на дороге вспыхнул язык пламени, налетевшего на Ардана.

— Это Уагу! — воскликнула Гризельда.

Лис сбил Ардана с ног и на сумасшедшей скорости умчался по направлению к острову. Забывший обо всем Ардан кинулся за лисом, пытаясь на бегу ухватить его за кончик хвоста.

Гризельда смеялась, Шаун скупо улыбался. Через несколько мгновений лис и собака скрылись за поворотом.

Эми, раскатывавшая в это время на кухне тесто, засмеялась.

— Старый лис! Бессовестный шалопай! Ну и хитрюга! — бормотала она, качая головой.

Гризельда, к которой вернулось хорошее настроение, перепрыгнула через канаву и помчалась вниз по склону. Она сорвала с головы платок, сбросила плащ и вскинула его вверх, словно парус, подхваченный ветром. Задыхаясь и смеясь, она остановилась, бросила плащ на траву и рухнула на него. Волосы волной огня и мрака стекали с ее плеч. В долине перед ней облака толпились над ручьем, позади до самого неба поднималась пылающая стена дрока. Казалось, все певчие птицы Ирландии заливались вокруг.

Подняв глаза, она увидела рядом с собой Шауна. Он протянул к ней руку, на этот раз без перчатки, и медленно опустился на колени. Она хотела броситься к нему и в то же время страстно пожелала исчезнуть, скрыться отсюда. Стоя на коленях, Шаун придвинулся ближе. Она почувствовала прикосновение его рук — сначала одной, затем другой. Сердце у Гризельды грохотало так же сильно, как цилиндры мотора, как море, и его стук отдавался в ее голове, во всем теле. Что-то огромное заполнило ее грудь, не позволяя ей вздохнуть. Шаун обнял ее и прижал к себе, едва не сломав кости. Запрокинув голову, она мотала ею вправо и влево, словно Ардан, твердивший «нет. нет. нет.». Обнимая ее, он опустился на плащ, и теперь только их головы возвышались над травой, и отблеск золотых цветов дрока скользил по их лицам. Перед тем как закрыть глаза, она на мгновение увидела его глаза, огромные, с нежностью смотревшие на нее. Она ухватилась за этот взгляд всем существом, чтобы получить, наконец, все, что она ждала, что сейчас нахлынуло на нее и увлекало с собой; это было то, что она всегда видела в мечтах: корабль, его капитан и далекая звезда.

И все, что есть на земле сияющее и безбрежное, стало для них наградой в сиянии весны и аромате дрока. Он видел все, ощущал все, слышал все. И этим всем для него была она.

Она перестала видеть и слышать мир вокруг себя. Она перестала существовать. И в то же время пение ее души было слышно в птичьем хоре.

Прошло два дня. За ужином Амбруаз Онжье спокойно сообщил, что собирается послезавтра уехать.

Элен ошеломленно уставилась на него. Амбруаз обратился к леди Гарриэтте:

— Я так долго стеснял вас, — сказал он. — Прошу меня простить… Увлеченный исследованием, окруженный вашей заботой, я почти забыл, что нахожусь в гостях. Уверен, когда я вернусь в Англию, мне покажется, что я попал в чужую страну.

Леди Гарриэтта, которой понравился комплимент, ответила, что его всем будет не хватать. Обычный обмен любезностями. Ни та, ни другая сторона на деле не думали то, что говорили, и не верили тому, что слышали. Все происходило в рамках приличия и не имело никакого значения ни для Амбруаза, ни для леди Гарриэтты, ни для остальных присутствовавших при разговоре. Но не для Элен. Для нее сказанное показалось страшнее самых ужасных проклятий, которые изрыгали бородатые библейские пророки, предрекая падение небес на землю или конец света.

Гризельда почти ничего не слышала. Со слабой улыбкой на лице, погруженная в мечты, она словно находилась далеко отсюда, согретая изнутри золотым солнцем, которое зажег в ней Шаун. С того момента все вокруг для нее изменилось. Когда она открыла глаза, все показалось ей иным — небо над ней, лицо Шауна, склонившееся к ней с выражением тревожного счастья. А потом иными показались ей и все остальные лица. Все вокруг, каждая веточка всех деревьев, каждая травинка, каждое перышко любой пташки, каждая улыбка сестер, каждый волосок в бороде отца, море и ветер — отныне все это оказалось на своем месте, находясь в равновесии со всем остальным и свидетельствуя об очевидном: жизнь имела смысл, жизнь была прекрасна, жизнь стала радостью.

У Гризельды даже изменился голос; если прислушаться, то он казался более глубоким и более теплым. Но кто мог услышать ее, если Шауна не было рядом? Ее движения стали более плавными, немного более четкими, но кто мог увидеть ее, если серых глаз не было рядом?

— Мы можем надеяться на удовольствие когда-нибудь снова увидеть вас? — вежливо поинтересовалась леди Гарриэтта.