Орельен

Сейчас патрон сидел за письменным столом с озабоченно-деловым видом. Лицо у него смуглое, продолговатое, синие, глубоко запавшие глаза сияли, что при желании можно было объяснить усиленной работой мысли. Адриен позавидовал безукоризненному пиджаку Эдмона. «А все-таки он немножко облез», — подумал Арно не без чувства удовлетворения. Гладко прилизанную шевелюру Эдмона пересекали узенькие полоски, словно он расчесывал волосы на несколько проборов, и оттуда проглядывала голая кожа. Но до лысины еще далеко. На столе грудой лежала сегодняшняя корреспонденция. С первого взгляда заметно, что Барбентан к ней не прикоснулся. Впрочем, что он понимает в делах? Не будь здесь Симоно, ему бы несдобровать. Эдмон пожал руку Адриена.

— Сигарету?

— Нет, спасибо. Я только что курил.

Как и всегда, Адриен без обиняков приступил к делу. Эдмон слушал его с рассеянным видом. Неприятно, когда вас не слушают.

— Ты пойми, Эдмон, это же очень серьезно.

Барбентан словно с неба упал.

— Да о чем ты? Извини, пожалуйста… Я как-то упустил нить твоих мыслей…

— То-то и плохо… Если ты не потрудишься меня выслушать, все пойдет к черту… Ты же прекрасно знаешь, что Виснер не сделает первого шага, если ты сам не настоишь; консорциум же слепо выполняет все его желания… Кроме того, группа Пальмеда…

— Ну, Пальмед, это еще не так опасно…

— Верно… Пальмед такой же слепец, как и все прочие. Ты знаешь, что он повсюду сует своего зятя: и в «Недвижимость XVIII округа» и в «Провансальский транспорт»? Впрочем, дело не в этом… Если консорциум не примет моего предложения, через год вся лавочка пойдёт ко дну… только зря деньги бросите. Прямо душа болит.

— Нет, ты просто неподражаем. Деньги-то ведь не твои.

— Пусть твои, но главное — тут вопрос будущего. В таксомоторной компании мы сделаем все, что нужно. Установим бензонасосы. Закупим горючее. Но если другие компании не примут основного условия… надо добиться от них, чтобы они вменили в обязанность своим шоферам покупать горючее на месте, в гаражах, как практикуется у нас… без этого дело не пойдет… Заметь, как у нас все продумано. Выгода очевидна: ты прикинь сколько бензина ежедневно съедают в Париже одни наши такси… Зачем же им покупать бензин бог знает кого, а не у нас? Это значит упускать значительный доход. Если консорциум согласится, мы будем снабжать его горючим… Понятно? Так или иначе мы выигрываем. В конце концов это та же система, принятая еще обществом Виснера в отношении эксплуатации машин… Покупая у него такси, мы выигрываем на цене, поскольку сами являемся акционерами… Ну, а с бензином…

— Постой, ты мне совсем заморочил голову… При чем тут твой Пальмед?

— Я же тебе об этом и толкую. Через одного верного человека, через одного преданного мне маклера я узнал, что Пальмед скупает бензиновые колонки у парижских застав. Только на той неделе он приобрел две колонки на авеню Малакоф и на Орлеанском… Понимаешь, куда он гнет? Стало быть, нужно опасаться…

Но Эдмон уже больше не слушал разглагольствований Арно. Он задумался. Об одержимом Адриене. Какое странное призвание у этого парня. Почти совсем мальчишкой он организовал на шоколадной фабрике Барреля гимнастическое общество для рабочих. Очертя голову бросался в любое самое нелепое предприятие, лишь бы командовать людьми… Если бы отец Адриена в Сериане-Старом не попался во время войны на этой истории с незаконным повышением цен в магазине, Адриен благополучно наследовал бы его дело, и все, возможно, образовалось бы. Но, оставшись после родителей без гроша и вернувшись с войны, которая была для него самым нормальным образом жизни, Арно к тридцати годам отрастил себе волчьи зубы. До чего же он не похож на Эдмона! Эдмон остро ощущал это. Он, Эдмон, пришел к деньгам, к власти через женщин, самым естественным для него путем. И самым коротким к тому же. Схватив удачу за шиворот, он хотел только одного: чтобы эта удача длилась до конца его дней. Это вовсе не означало, что у него какие-то особые, неумеренные аппетиты: в конце концов Барбентаны по сравнению с занимаемым ими положением живут более чем скромно. Разве можно сравнить особняк в парке Монсо, где царил покойный Кенель, с этой жалкой квартиренкой, которую они занимают в Пасси. Даже ливрейного лакея они не держат. Всего шесть человек прислуги. Конечно, есть и земельные владения, вернее, даже два: небольшой домик под Лиессом, домик как домик, правда, с охотничьими угодьями, но то не в счет… Настоящее владение — это вилла в Биаррице и еще одна, которую они построили на собственном участке на мысе Антиб; сейчас вилла перешла во владение Карлотты, и они здорово обожглись на этой постройке… Лишь бы продержаться, и то хорошо! Но работать, чтобы еще приумножать состояние? Нет, черта с два! Деньги тем и хороши, что они служат самым верным средством прогонять мысль о деньгах. Когда человек достигает известных высот, он дышит более чистым воздухом, нежели в низине. И совершенно не к чему спускаться в те бездны, где делаются эти самые деньги. Делаются другими, теми, что помельче и неспособны подняться. На высоты. Очутившись наверху, Эдмон наконец-то приобрел право на человеческие чувства, на всю сложность человеческих чувств, куда более запутанных и необычайных, чем все денежные дела. Он был погружен в них, барахтался, опьянялся ими. С каким ужасом думал он о своей прежней жизни, о своей студенческой жизни, когда он ломал голову над тем, где бы достать чистую сорочку, чтобы пойти на вечер, куда он отправлялся ради женщины, женщины, увешанной бриллиантами. И ни гроша в кармане на такси. А теперь он — хозяин над всеми парижскими такси. Впрочем, теперь он на такси не ездит. Маленьким людям нет времени заглянуть в свое сердце. Даже желания заглядывать туда у них нет. Они — узники своих мелочных расчетов, задавлены гнусной повседневностью. Интересно, пребывает ли еще Адриен на этой стадии? Ведь он недурно зарабатывает и, конечно, умеет погреть руки… Нет, Адриен Арно, даже преуспев, останется все таким же… Точная копия своего папаши. Ему всего будет мало, захочется еще и еще. Он удесятерит капитал, а уж никак не пустит его на ветер. Не совсем обычный хищник!.. Собою недурен… Мог бы сделать приличную партию…

— Почему ты не женишься, Адриен?

Адриен вскипел от негодования, но сдержался.

— Слушай, Эдмон, я тебе говорю о Пальмеде, а ты…

Эдмон негромко расхохотался:

— Ну, что же такое затевает Пальмед?

— Третий раз я тебе объясняю…

Он снова начал свой рассказ со всеми подробностями. В конце концов именно такие люди и ворочают большими делами. «Правильно я поступил, что привлек его к нам, — думал Эдмон. — Ведь он работает не только на себя, но и на меня тоже. В одних руках все — и деньги, и имущество — идет прахом, а в других, наоборот, разрастается. Я лично принадлежу к первой категории, тем, в чьих руках все превращается в прах». Эдмону нравилась эта мысль. В ней он находил свое оправдание. Былой студенческий цинизм смягчился под воздействием богатства. Ему бы тоже хотелось заинтересоваться этой историей с бензиновыми колонками. Но голова была занята не тем. Он вспомнил старика Кенеля таким, каким его знал. До чего тогда Эдмону казалась странной эта раздвоенность между деловой и личной жизнью, благодаря чему Кенель в иные моменты как бы исчезал в третьем, еще закрытом тогда для Барбентана мире. Мире подлинного богатства. Чисто умозрительном. Всю жизнь Эдмон не мог без содрогания вспомнить историйку, которую он вычитал в книге Шарля-Луи Филиппа или еще у кого-то: мальчуган из бедной семьи попал на ярмарку, ему до смерти хотелось прокатиться на карусели и у него даже есть два су, которые подарил отец, но мальчик не смел доставить себе этой радости, потому что слишком беден «изнутри»… Страшная история. И с богатством происходит то же самое: можно иметь кучу денег, но самое главное — быть богатым «изнутри». Эдмон и был богатым изнутри. Не обязан теперь быть начеку! Вправе иной раз натворить бед! Он уже поднялся над извечным проклятием: «В поте лица ты будешь зарабатывать хлеб свой». Тот, кто не ощутил чувства гордости, сумев одолеть бога, тот не настоящий человек, будь он даже самый завзятый атеист.