Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки

Еще он мне говорил:

— Эпоха наша, склонная к прозе и науке, знала поэтов высочайшего лиризма. Их жизнь, их похождения составляют самую необыкновенную часть истории нашего времени.

Жерар де Нерваль покончил с собой, желая избавиться от страданий, что несет жизнь, и тайна, окутывающая его смерть, до сих пор не получила объяснения.

Бодлер умер безумным, тот самый Бодлер, о жизни которого известно очень мало, несмотря на старания биографов и издателей его писем. Сколько было наговорено о его пороках и любовницах! А теперь уверяют, будто Надар [162] в своих «Воспоминаниях» весьма убедительно доказывает, что Бодлер умер девственником.

А в это самое время один первоклассный поэт, безумный поэт бродяжничает по свету… Жермен Нуво [163] в один прекрасный день бросил лицей, в котором он преподавал рисование, и стал просить подаяние, следуя примеру святого Бенедикта Лабра [164]. Потом он отправился в Италию, где писал картины и жил тем, что продавал их. Сейчас он продолжает свое паломничество, и я знаю, что он побывал в Брюсселе, в Лурде, в Африке. Безумный — это слишком сильно сказано. Жермен Нуво отдает отчет в своих действиях. Этот мистик не хочет, чтобы его называли безумцем или лирическим Poverello [165], он желает, чтобы вместо этого использовали слово Помешанный.

Друзья опубликовали кое-что из его стихов, а так как он отказался от собственного имени, на книжке этой поставили такое вот мистическое обозначение, похожее на монашеское имя: P. N. Humilis [166].

Но его смирение будет возмущено этой публикацией, если он о ней узнает.

Леон Дьеркс раскурил пенковую трубку. Встряхнул прекрасной головой с длинными седыми волосами.

— Жермен Нуво может рисовать, — промолвил он, — а я уже не могу. Зрение так ослабло, что я почти ослеп. Я не могу читать книги, которые мне присылают. Когда-то я отдыхал, занимаясь живописью. Для меня нет большего счастья, чем жить жизнью пейзажиста.

Монарх этот, приплывший к нам с островов, уступил место новому королю поэтов, Полю Фору, который чуть старше нас.

Именно в этом подвальчике на улице Лаффит был составлен «Большой иллюстрированный альманах» [167]. Всем известно, что автором текста является Альфред Жарри, иллюстраций — Боннар, а музыки — Клод Террас. Что же касается песни, то авторство ее принадлежит г-ну Амбруазу Воллару. Всем это известно, однако никто, похоже, не обратил внимания, что «Большой иллюстрированный альманах» вышел без указания фамилий авторов и издателя.

Жарри в тот вечер, когда он придумал почти все, что составит это творение, достойное Рабле, изрядно перепугал не знавших его людей, потребовав после ужина банку пикулей и с жадностью съев их все до единого.

Многие из былых сотрапезников будут сожалеть об этом живописном местечке Парижа, находившемся неподалеку от Бульваров, об этом подвальчике с белыми сводом и стенами, не украшенными ни единой картиной, где было так мирно и покойно.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ И ЗАРИСОВКИ (1909–1917)

ПОЛЬ ФОР [168]

© Перевод М. Яснов

Подобно ундинам, которые весьма редко вступают в брак со смертными, как это случилось, например, с Мелюзиной, вышедшей замуж за Раймондина, графа Пуатье [169], поэзия благосклонна лишь к избранному кругу поэтов.

Поль Фор [170] — один из тех, кого она предпочитает. Всю свою жизнь он посвятил защите лирического жанра, будь то создание театра или журнала [171]. Возможно, и не следовало бы напоминать об услугах, которые он никогда не прекращал оказывать словесности, если бы литературное бескорыстие не превратилось нынче в вышедшую из моды добродетель, исчезновением каковой мы обязаны то ли авторам, то ли меценатам.

Поль Фор уже опубликовал девять томов «Французских баллад» и готовит следующие. Такая плодовитость у еще молодого поэта объясняется самим родом избранного им искусства. О парнасцах сказано, что они были поэтами, когда сами того хотели. Однако Поля Фора никогда не покидает желание быть поэтом. Его искусство точно зеркало, отражающее всю его жизнь. Поэзия — та цель, к которой устремлены все его дарования и порывы. В его творчестве вдохновение не единичное явление, возможное лишь при определенных условиях. Он вдохновлен всегда, ничего в его судьбе не могло бы измениться без того, чтобы это не нашло отражения в его поэзии; есть основание сказать, что у него все происходит таким образом, словно жизнь превратилась в искусство. И это искусство, так отличающееся от жизни, из которой оно происходит, — это искусство Вийона и Шекспира, Лафонтена, Жерара де Нерваля и Верлена.

По своему постоянству вдохновение Поля Фора достигло примечательной целостности. Совокупность его стихов образует ансамбль, единое целое, непрерывный поток, точно сама жизнь. Верно, что многие поэты умирают, потом воскресают — они творят. Поль Фор сочиняет «Французские баллады», и это единое произведение, о котором можно с уверенностью сказать, что оно не останется незавершенным. Оно возникает по мере того, как проходит настоящее. Оно долговременный эквивалент преходящей жизни. Когда поэт умрет, его труд будет завершен. Тут он и остановится. И пропорции его правильные и гармоничные именно по причине этого единства вдохновения, постоянно поддерживающего в некотором роде материальное единство просодии.

Поэтическое искусство Поля Фора индивидуально, оно основано на традиции, идущей далеко за пределы XVII века. Не забыто ничего из того, что составляет привлекательность и благородство французской поэзии. Наоборот, внезапно все это обрело новую силу. Поэт отбросил лишь фантазии грамматистов, совершивших столько ошибок в рифме, пытаясь подчинить ее орфографии и превратить немое «е» в помеху для поэзии.

Прежде всего Поль Фор решительно занялся ритмом. Он счел, что в стихе, в строфе, в рифме звучание слов имеет гораздо больше значения, нежели составляющие их буквы. Он заключил, что письмо есть всего лишь мнемотическое средство и что зрению беспричинно отдана более важная роль, нежели слуху. Тогда Поль Фор принялся сочинять исключительно для уха. И дабы подчеркнуть вторичную роль, уготованную нашим глазам, он стал записывать свои стихи так, будто они проза. Он строго следует этому принципу, желая при его помощи, что совершенно справедливо, еще и укрепить цельность своего творчества.

Подобное поэтическое искусство не имеет предшественников. Я, к примеру, знаю лишь одно произведение, слегка напоминающее то, что делает Поль Фор. Я имею в виду «Процесс трех королей» [172], довольно странный памфлет, поочередно приписываемый то Линге [173], то некоему Буффонидору, секретарю шевалье Зено, послу Венеции во Франции. Вот образчик стиля произведения, о котором в тайных записках Башомона [174] сказано, что оно апокалиптично:

«Американцы эти наглецы, поколотить бы их да взять их за уздцы, да к свиньям бы, пусть эти храбрецы сосут у них сосцы; они смутьяны и возбуждают города и страны, мужланы, их обманы приветствуют одни политиканы и попадают к ним в капканы. И родились американцы эти, чтоб землю рыть, а не сидеть в карете, по нраву им, как неграм, плети, и нет людей никчемнее на свете…»