Избранное

Гобиндолал заявил, что Ума должна научиться уважать своего мужа и что родительская ласка и баловство только помешают ей. Он написал по этому поводу такую прекрасную статью, пересыпав ее практическими советами и шутками, что никто из его читателей-единомышленников не усомнился в непререкаемой мудрости автора.

Узнав об этом, Ума написала в своей тетради: «Дада, припадаю к твоим ногам, возьми меня в свой дом, я больше никогда не буду сердить тебя».

Однажды Ума сидела у себя в комнате, плотно закрыв двери, и что-то писала в свою тетрадь. Сестра ее мужа, Тилокмонджори, девица весьма любопытная, решила: «Надо посмотреть, зачем это она закрывает дверь? Что она там делает?»

Она посмотрела в дверную щелку и увидела, что Ума сидит и пишет. Тилокмонджори очень удивилась. Никогда прежде Сарасвати [134] не прокрадывалась во. внутренние покои их дома]

Ее младшая сестра, по имени Конокмонджори, тоже подошла к двери и тоже стала подглядывать.

За ней прибежала и самая младшая сестренка, которую звали Оноигомонджори. Приподнявшись на цыпочки и с трудом доставая до щелки, она тоже пыталась разгадать тайну закрытой двери.

Ума была совершенно поглощена своим занятием, как вдруг за дверью послышался шепот трех знакомых голосов и хихиканье. Она сразу поняла, в чем дело, торопливо. сунула тетрадь в коробку и, замирая от стыда и страха, зарылась лицом в постель.

Узнав об этом происшествии, Перимохон серьезно задумался. Беда, если женщина принимается за ученье! Следующим номером в доме появятся статьи и романы; и кто тогда будет заниматься домашним хозяйством?

Кроме того, после глубоких размышлений он пришел к весьма поучительным выводам. Священный супружеский союз — результат соединения энергии женской и энергии мужской. Но знания ослабляют женскую энергию и приводят к тому, что в женщине начинает преобладать энергия мужская. Дальше: столкновение двух мужских энергий может вызвать взрыв, который сделает супружеский союз бессмысленным, после чего женщина неминуемо останется вдовой.

Столь оригинальной теории до этого не выдвигал никто!

Вечером Перимохон пришел к Уме и как следует отчитал ее.

— Теперь тебе остается только заказать шамлу [135], — слегка поиронизировал он. А потом моя жена заткнет карандаш за ухо и отправится в контору!

Ума не совсем понимала, о чем он говорит. Она никогда не читала статей Перимохона, поэтому чувство. юмора у нее было развито недостаточно. Но она смутилась до слез и готова. была провалиться сквозь землю.

Долгое время после этого разговора Ума ничего не записывала.

Но как-то осенним утром нищенка запела под ее окном песню Агомони [136]. Прижавшись лицом к решетке окна, Ума молча слушала. Она была одна, светило осеннее солнце, и ей вспомнилось детство. А тут еще песня Агомони, слушая которую Ума не могла удержаться от слез.

Петь Ума не умела, но, с тех пор как она научилась читать и писать, она привыкла записывать песни. И от этого ей не было так обидно, что она не может их спеть.

Нищенка под окном пела:

Грустно стало на душе Умы, на глаза навернулись слезы. Она тихонько окликнула певицу, закрыла дверь и, старательно выводя буквы, стала записывать песню в тетрадь.

Но Тилокмонджори, Конокмонджори и Ононгомонджори все видели через щелку. Внезапно они захлопали в ладоши и закричали:

— А мы видим, что ты там делаешь!

Ума поспешно открыла дверь, выбежала из комнаты и жалобным голосом стала упрашивать их:

— Не говорите никому об этом, умоляю вас. Я больше никогда не буду так делать, я больше никогда не буду писать!

И тут она заметила, что Тилокмонджори подкрадывается к ней. Тогда, прижав тетрадь к груди, Ума бросилась бежать.

Золовки хотели отнять тетрадь силой, но, сколько они ни старались, у них ничего не вышло. Пришлось Ононго звать на помощь своего умного брата. Явился Перимохон и с важным видом сел на кровать.

— Отдай тетрадку, — сказал он грозным голосом. Однако видя, что приказание его не выполняется, он повысил голос еще на два. тона: — Отдай, тебе говорят!

Девочка прижимала тетрадь к груди и умоляюще смотрела на мужа. Когда же она увидела, что Перимохон поднялся, чтобы отнять ее сокровище, она швырнула к его ногам тетрадь и сама тоже бросилась на пол, закрыв лицо руками.

Перимохон поднял тетрадь и начал громко читать все, что в ней было написано. С каждой фразой Ума все сильнее прижималась к полу, а три девочки-слушательницы все громче заливались смехом.

Больше Ума не видела своей тетради.

У Перимохона тоже была тетрадь, полная тонких, язвительных записей. Однако не нашлось добряка, который отнял бы ее у него и уничтожил.

1894

Голодные камни

Мы — один мой родственник и я — познакомились с ним в поезде, возвращаясь в Калькутту после праздника Пуджи, проведенного нами в странствиях по стране. По одежде мы сначала приняли его за мусульманина из западных провинций, однако его манера говорить поставила нас в тупик. Он так уверенно рассуждал буквально обо всем на свете, что казалось, будто Владыка мира, прежде чем решить что-то, обязательно советовался с ним. До сих пор мы жили в блаженном неведении относительно потрясающих событий, творящихся в мире, ничего не знали о том, что русские продвинулись далеко вперед, что англичане втайне вынашивают очень серьезные политические планы, что неурядицы среди местных раджей достигли критической точки. Но наш новый знакомый сказал с проницательной усмешкой:

— На земле и в небесах есть много вещей, друг Горацио [137], о которых не сообщается в ваших газетах.

Мы редко встречались с людьми не своего круга, и потому эрудиция этого человека произвела на нас потрясающее впечатление. По малейшему поводу он ссылался на научные данные, цитировал веды или вдруг начинал читать персидские стихи, а так как мы не претендовали на ученость и не обладали достаточным знанием вед и персидского языка, то наше уважение к нему все возрастало. Мой родственник, теософ, даже пришел к убеждению, что наш спутник связан с потусторонним миром, что «магические силы», или «царство, духов», или «астральные тела», или еще что-то в этом роде тайно внушают ему мысли. Самое обыкновенное замечание этого необыкновенного человека он выслушивал с восхищением и глубоким почтением и записывал, стараясь сделать это незаметно. Мне кажется, однако, что таинственная личность все заметила и была весьма довольна впечатлением, которое ей удалось произвести.

Мы приехали на узловую станцию, где нам предстояла пересадка, и в ожидании поезда вошли в вокзал. Была половина одиннадцатого вечера. Нам сообщили, что на линии что-то произошло и поезд значительно опоздает. Я решил расстелить на столе одеяло и немного вздремнуть. Но в это время наш необыкновенный спутник снова. начал рассказывать очередную историю. Само собой разумеется, в ту ночь мне так и не удалось заснуть.

…Когда, не поладив с администрацией, я оставил свою должность в Джунагоре и приехал на службу к низаму [138] в Хайдерабад, я был молод, здоров, и поэтому меня назначили на должность сборщика хлопкового налога в Бариче.