Черный город

— Нет, я еще не успел ни с кем поговорить.

Тут мадемуазель Клёстер достала большой фолиант, в котором на каждую воспитанницу у нее был отведен отдельный лист, и прочитала вслух:

— Клара Блом получит в качестве приданого четыре дома: два в Кашше, один в Буде и один в Эперьеше, а также, согласно старому саксонскому обычаю, две коровы.

— Только и всего? — пренебрежительно бросил Кендель. — Так вы говорите: приданое для того и назначают, чтобы о нем все знали? Гм, ну пусть тогда все знают, что я даю за Мариной восемь домов, из них два — в Вене. Запишите.

И, гордый сознанием совершенного сейчас подвига, Кендель отправился к себе домой, в Белу. На этот раз он дал своему сопернику Блому хороший щелчок по носу.

Дома, однако, супруга Кенделя решила, что нужно хорошенько насладиться всеобщим восторженным изумлением по поводу богатого приданого Марики, и уже на следующую неделю уговорила мужа провести несколько дней в Лёче, тем более что там в это время находился и их сын Миклош. Какой же был смысл давать за Мариной такое состояние, если отец и мать будут сидеть у себя в Беле и не услышат ни одного слова восхищения? Ведь единственной наградой за ту великую жертву, которую родители невесты приносят в виде приданого, назначенного дочери, служит зависть остальных отцов и матерей. И вот супруги Кендель отправились в Лёче. О, если бы они знали, какое их там ждет разочарование! Город был уже полон слухами о том, что позавчера в Лёче приезжал Блом и, услышав, сколько Кендель посулил дать за дочерью, увеличил приданое своей Клары до шестнадцати городских домов и вдобавок дает две коровы, как это водится у саксонцев.

Короче говоря, заносчивые Кендели были встречены в Лёче не восторженным изумлением, а ироническими улыбками да усмешками:

— Слышали новость? Блом-то как расщедрился, черт побери! И кто бы мог подумать? Вот молодец!

От такой вести Кенделю кровь ударила в голову, а его супруга залилась слезами: "Не перенести мне позора, Гашпар. Делай со мной что хочешь, не перенести!"

— Разбойник! — рявкнул Кендель. — Разорить меня задумал! — Он швырнул свою шапку на стол в трактире и закричал: — Ой, боюсь, наделаю я глупостей!

Его знакомые, находившиеся в трактире, — Госновитцер, Донат Маукш и еще несколько человек, — всячески пытались успокоить его:

— Оставьте, сударь! Блом — упрямый человек. Он нам уже сказал, что это еще не последнее его слово, если дело пойдет на спор.

Однако подобные уговоры только распалили гнев маленького щуплого Кенделя.

— Ах так? Не последнее слово? Кто это сказал? Он? Ах, даже не он, а его сынок? Ну погодите, клянусь богом, это будет наипоследнейшее его слово. Сейчас вот наложу на его рот такую печать, что после этого он ни звука выдавить из себя не сможет!

С этими словами Кендель схватил шапку и, оставив в трактире жену и приятелей, помчался в дом Бобешта, к мадемуазель Клёстер, которая в эту самую минуту показывала своим воспитанницам, с какой грацией должна девица сделать реверанс, протягивая руку коленопреклоненному кавалеру, как бы помогая ему подняться с земли. Одна из девушек, изображая кавалера, стояла преклонив одно колено, и как раз тут господин Кендель распахнул дверь.

— Ради бога! — испуганно воскликнула мадемуазель, увидев его искаженное гневом лицо. — Что-нибудь случилось?

— Вам это лучше меня известно! — буркнул старик, тяжело дыша. — Негодяй Блом хочет пустить меня по миру и дает за своей дочкой теперь уже шестнадцать домов. Правда это или нет?

— Весьма похвальное намерение с его стороны, — строго заметила хозяйка пансиона, и по ее тощему морщинистому лицу было ясно видно, что столь деликатный вопрос должен обсуждаться другим тоном и в другом месте. — Разве я могу чем-нибудь воспрепятствовать этому?

— Зато я могу, и я это сделаю! — угрожающе завопил Кендель, задыхаясь и так размахивая руками, словно он кому-то наносил удары шестопером. — Запишите, мадемуазель, что Гашпар Кендель против шестнадцати бломовских домов обещает дать за своей дочерью шестнадцать городов.

Тут карие глаза мадемуазель Клёстер округлились и сделались такими большими, как самые крупные сливы из Дураццо.

— Шестнадцать городов? — изумленно повторила она и вперила свой взор в глаза Кенделя. — Разве это возможно?

— Шестнадцать сепешских городов! — добавил Кендель, с трудом переводя дыхание.

— А можете вы это сделать? Кендель усмехнулся.

— Если Кендель сказал, то это уж как в Священном писании, а то и вернее!

После этого он поцеловал подбежавшую к нему Марику и, пообещав дочке, что после обеда ее навестит и матушка, удалился медленной, полной достоинства поступью. Мадемуазель Клёстер даже спустилась по лестнице, соблаговолив проводить могущественного богача. На последней ступеньке Кендель уже окончательно пришел в себя и, прощаясь с хозяйкой пансиона, сказал:

— Этот Блом совершенно вывел меня из терпения. В особенности своими "двумя коровами". Хорошо что я хоть душу отвел, а то уж чувствую: вот сейчас хватит меня кондрашка. Искренне сожалею, ежели я сгоряча чем-нибудь обидел его телочку, то есть дочку. Я ведь человек добрый. Ох уж это мне бломовское хвастовство! Да еще и коров сюда приплел! Погоди, погоди, уж я от тебя не отстану. Запишите, пожалуйста, что, помимо шестнадцати городов, я обещаю за дочкой еще и старого осла. Пусть мой будущий зять сам догадается, что сей осел означает.

И, весело захохотав, Кендель с довольным видом зашагал по двору, а затем он хохотал и на улице — хохотал всю дорогу и, колотя себя в грудь, приговаривал:

— Осел — это я сам, я — старый Гашпар Кендель! Ха-ха-ха!

Прохожие удивленно оборачивались и смотрели ему вслед, уж не спятил ли богач Кендель? Однако о сумасшествии тут не могло быть и речи: беспокойный хвастун в том же месяце укатил из Лёче в легкой тележке и направился в Краков, к польскому двору, а затем, успешно завершив там свои дела, поехал в Вену, где его должником была сама имперская казна, и попросил аудиенции у императора, лично знавшего чудаковатого банкира из Верхней Венгрии. В верноподданническом письме, которое он подтвердил затем и устно, Кендель предложил австрийскому императору выкупить на свои деньги шестнадцать сепешских городов, заложенных в свое время польским королям [Jakab Meltzer, Berulimte Manner Ziepsens. (Прим. автора.)]. Но зато он Кендель, подарит эти города своей дочери в качестве приданого. Дочь Кенделя, разумеется, будет обладать по отношению к выкупленным городам точно такими же правами, какими по сих пор пользовались польские короли, с той лишь разницей, что города эти войдут в состав Венгрии и именно этой стране, а не Польше будут поставлять своих солдат. (Маленькой Марине солдаты совсем не нужны!)

Императору понравилась выдумка Кенделя, и ее уже начали пропагандировать в Вене. Накануне рождественских праздников губернатор Сепеша сообщил своим дворянам и прочим сословиям о предложении Кенделя, однако совершенно неожиданно оно натолкнулось на резкий отпор внутри Сепешского комитата, и сразу же стало ясно, что из всей этой затеи ничего не получится. Почему? Одному богу известно. Ведь до сих пор все венгры твердили, что нужно как можно скорее воссоединить с Венгрией некогда отторгнутые от нее территории. Вероятно, сословиям показалось обидным сделать это в пользу Кенделя. Но как бы там ни было, а заложенные Польше города должны быть благодарны Кенделю за его попытку, потому что с той поры жителям их жилось на чужбине гораздо лучше, чем гражданам остальных сепешских городов, пребывавших в лоне австрийской «матери-родины». Да и по сей день жизнь протекает в них, пожалуй, больше на венгерский лад, нежели у их собратьев, оставшихся в пределах собственно Венгрии. Польское правительство, например, ввело в школах этих шестнадцати городов обязательное преподавание венгерского языка ["Прагматическая история и изложение основных прав 16 сепешских городов". (Прим. автора.)], тогда как в городах венгерского Сепеша венгерский язык никогда не преподавался. Вот как обстояли дела в Лёче накануне веселой, сверкающей огнями масленицы. За окнами, уставленными горшками с пеларгонией, да и вообще повсюду, люди в мечтах уже видели себя на празднике, как вдруг поутру на улицах, на площади и в переулках загремел проклятый барабан глашатая и развеял розовые облака мечтаний. Ясное синее небо в один миг покрылось черными тучами.