Ураган

Братишка отлично знал, что за человек этот Длинная Шея, но подумал: «Отказаться, пожалуй, будет неудобно», и пошел. Длинная Шея наговорил ему массу любезностей и в заключение сообщил:

— Господин приглашает отобедать вместе с ним.

Ян сразу догадался, что тут дело неспроста, и задумался. Пойти — значило нарушить долг члена крестьянского союза, а отказаться — тоже было неудобно. Он долго раздумывал, но все-таки пошел.

Хань Лао-лю в роскошном халате на подкладке, улыбаясь, вышел навстречу и церемонно пригласил гостя в восточный флигель.

Большая лампа под потолком заливала мягким светом изысканно убранную комнату. Кан был застелен летней цыновкой из трав. На полках вдоль стен были разложены аккуратно свернутые шелковые одеяла: красные с разводами, розовые с мелкими цветочками и в три разноцветные полосы. Одеяла были покрыты коврами с вытканными на них изображениями сосны, сливы и цапли. Напротив кана возвышался застекленный шкаф, висело большое зеркало и стоял сундук красного лака, на крышке которого был искусно нарисован золотой павлин. Все чисто прибрано, натерто, все блестело.

Хань Лао-лю предложил гостю занять место. Сесть на кан Братишка Ян не решился. Это значило проявить дружеские чувства к хозяину дома. Братишка вышел из затруднения, скромно пристроившись на самом кончике красной лакированной скамьи.

Хань Лао-лю взял со столика пачку папирос и любезно передал гостю.

На крестьянских собеседованиях Братишка Ян, подражая другим, на все лады разносил помещика-злодея и, казалось, горел к нему искренней ненавистью. Но сейчас, попав в общество такого важного человека, который говорил с ним, как с равным, Ян испытывал чувство гордости: «Хань Лао-лю, конечно, мироед и злодей, но почему он не может исправиться и стать хорошим человеком? Почему бы члену крестьянского союза Яну не перевоспитать помещика на благо беднякам? Кроме того, бывшему батраку было чрезвычайно лестно, что хозяин называл его не Братишкой, как это было прежде, а «господином председателем».

— Господин председатель Ян, мы сегодня как раз закололи дикую козу. Это, можно сказать, в вашу честь. Прошу господина председателя не побрезгать моим скромным угощением…

— Что вы! Я еще не председатель. Прошу не называть меня так… — слабо запротестовал Братишка.

— О!.. Разве еще не председатель? — с притворным удивлением воскликнул помещик и сочувственно вздохнул. — А я думал, был даже уверен, что вы уже давно председатель.

Помещик остановился и крикнул на кухню:

— Обед готов?

— Готов, хозяин, — отозвался повар, внося четыре блюда холодной закуски и кувшинчики с водкой.

— Прошу, прошу, — заторопился хозяин. — Окажите мне высокую честь. Люди мы, конечно, небогатые, вкусного тут ничего нет… Но ведь председатель Ян… не чужой человек.

Оба расположились за столиком. Братишка жадно набросился на еду и водку. Повар то и дело вносил новые блюда и убирал пустые тарелочки. Наконец он появился с подносом, на котором стояла чаша, полная пирожков, а вокруг нее были размещены блюдечки с грибами, гусиными яйцами, карасями и мелко нарезанной жареной козлятиной.

Хань Лао-лю подносил гостю чашку за чашкой, и Братишка Ян скоро почувствовал легкость в руках и ногах, но такую тяжесть в голове, что покажи ему сейчас лопату, он сказал бы, что это вилы.

— Будь я начальником Сяо, — вернулся Хань Лао-лю к прерванному разговору, — вы давно были бы самым главным председателем. Если сравнить с вами мелюзгу, вроде Го Цюань-хая, поверьте, это то же самое, что сравнить чугунок с золотым сосудом. Ведь вы оба выросли в моей семье, я, можно сказать, вынянчил вас. Мне ли не знать, кто чего стоит!

Братишка Ян молчал, опустив голову на грудь. Хань Лао-лю указал на блюдце с мясом и услужливо предложил:

— Пожалуйста, отведайте козлятинки. Зная, что председатель любит солененькое, я нарочно приказал положить как можно больше соли. Ай-чжэн! — позвал он. — Где ты там? Иди сюда!

Занавес над дверью колыхнулся, и помещичья дочь Хань Ай-чжэн вошла в комнату.

Она была в легкой распахнутой кофте из белого шелка, усыпанного красными цветами, и белых шелковых штанах. Из-под широко открытого ворота выступала туго облегающая тело красная рубашка, отчего фигура девушки казалась еще более привлекательной.

Бросив нежный взгляд на Братишку Яна, она грациозно опустилась на край кана, взяла кувшинчик и проворно наполнила до краев чашку гостя. От ее одежды и волос исходил такой дразнящий аромат, что у Братишки голова пошла кругом. Он схватил чашку, но она выскользнула из рук и опрокинулась ему на колени.

Хань Лао-лю решил, что сейчас самый подходящий момент оставить их вдвоем.

— Брат Ян, ты выпивай, а у меня маленькое дельце. Скоро вернусь, — сказал он и, пошатываясь, направился к двери.

На пороге его перехватила старшая жена и угрожающе прошипела:

— Ты что, издеваться над Ай-чжэн вздумал!

— Молчи! Что ты понимаешь?

Ай-чжэн снова наполнила чашку. Братишка Ян, боясь от смущения взглянуть в лицо девушки, следил, как зачарованный, за ее проворными руками. Руки были пухлые, с кокетливыми ямочками.

— Выпейте еще, председатель Ян. Это с собственного завода моего папы.

— Старина Ян, ты, оказывается, здесь? А я-то разыскиваю тебя повсюду! — крикнул кто-то под окном.

Это был Чжан Цзин-сян. Приподнявшись на цыпочки и увидев всю эту картину, он сплюнул и выругался:

— Вон оно что! Ты тут выпиваешь в свое удовольствие! Пей! Пей! А я пойду да и расскажу всем!

Братишка Ян бросил чашку и выскочил из флигеля. Он догнал Чжан Цзин-сяна у ворот и схватил за рукав:

— Кто тебе сказал, что я здесь?

— Люди собрались на собеседование. Ждали, ждали и послали меня в харчевню. Хозяин сказал, что ты пошел к Ханю Длинной Шее. Я к нему, а он меня сюда направил. Так и знай, всем расскажу, как ты выпивал с дочкой Хань Лао-лю.

Братишка Ян сразу протрезвел. Губы его затряслись. Он вцепился в Чжан Цзин-сяна и, заикаясь, заговорил:

— Милый брат! Не рассказывай никому. Прошу тебя! На этот раз ошибка вышла…

Чжан Цзин-сяну стало жаль Братишку, тем более, что ошибку свою тот признал. К тому же Братишка Ян был членом комиссии.

— Ладно, уж так и быть, — примирительно сказал Чжан.

Поджидавшим его крестьянам Братишка Ян объявил, что сегодня у него болит голова, проводить собеседование он не в силах и распустил всех по домам. Вечером же с видом заговорщика он явился в бригаду и донес: крестьянин Чжан Цзин-сян во времена Маньчжоу-го батрачил у одного японца в соседней деревне и до сих пор питает сердечную склонность к японцам, являясь, таким образом, скрытым предателем родины.

В заключение Братишка Ян озабоченно спросил:

— Можно ли допустить, чтоб такой человек оставался в крестьянском союзе?

— Надо прежде проверить, — задумался начальник бригады.

На следующий день Братишка дополнил свое показание:

— Пятнадцатого августа, когда японцы бежали, Чжан Цзин-сян тоже ходил собирать их пожитки. Он нашел японскую винтовку и припрятал ее.

Подтвердить этого никто не мог, отрицать тоже никто не решился. Братишке поверили на слово и постановили исключить Чжан Цзин-сяна из союза.

Вечером бывший старьевщик получил новое приглашение от Хань Лао-лю.

Опять пили и беседовали до полуночи. Лицо Яна пылало, а глаза не отрывались от двери. Хозяин догадывался о желании гостя, но молчал.

Наконец Братишка Ян не выдержал и робко осведомился:

— Господин, разве все уже спят?

— Кого вы имеете в виду, господин председатель? — притворился непонимающим помещик.

— Я про почтенную госпожу… госпожу… — начал Братишка и, застыдившись, умолк.

Ян спрашивал о жене, но вопрос относился к дочери. Хозяин и гость отлично поняли друг друга, хотя не выдали этого ни жестом, ни улыбкой.

— Ей что-то нездоровится. Может быть, уже спит, — ответил помещик на вопрос о жене, подразумевая дочь.

Братишка Ян решил, что сегодня надежды его напрасны, и заторопился домой.