Державный плотник

авки.

- Вычти последние Гришкины расспросные речи, - сказал дьяку Ромодановский.

Тот "вычел".

- Твои это речи? - спросил князь-кесарь Хованского.

- Не мои... То поклеп Гришкин, - отвечал последний, - не мои то слова.

Напрасное упорство! И Талицкого и Хованского повели в застенок.

Подняли на дыбу последнего.

В застенке на очной ставке и с подъему князь Иван говорил:

"Теми словами Гришка поклепал на меня за то: говорил мне Гришка о дьяконе, который жил в селе Горах, чтобы его поставить в мою вотчину, в село Ильинское, в попы, и я ему в этом отказал... А что я сперва в расспросе против тех Гришкиных слов винился, и то сказал на себя напрасно, второпях".

Чуть живого сняли Хованского "с подъему".

Вместо него подвесили Талицкого.

- О том диаконе, чтобы ему быть в вотчине князя Ивана в селе Ильинском, в попах, я говорил, и князь Иван его не принял.

После обморока, вспрыснутый водою, Талицкий продолжал:

- А вышесказанными словами я на князя Ивана за того диакона не клепал, а говорил на него то, что от него слышал...

Когда на другой день, утром, вошли в каземат князя Хованского, то нашли его уже мертвым.

15

Наступило 17 ноября 1700 года. В русском лагере под Нарвой заметно особенное движение. Между солдатами из уст в уста передается тревожное известие.

- Сам Карла прет к Ругодеву на выручку.

- Видимо-невидимо их валит, наши сказывали.

- Стена стеной, слышь.

- Не диво, братцы, что наш набольший, Шереметев Борис, лататы задал.

Действительно, в этот день боярин Борис Петрович Шереметев, посланный с частью войска к Везенбергу, поспешно воротился под Нарву и известил, что сам король спешит с войском на выручку своего города, защищаемого небольшим гарнизоном под начальством коменданта Горна.

Тогда русские тотчас приступили к усиленной канонаде Нарвы.

Но что могла сделать даже усиленная канонада из плохих орудий? Ведь бомбардирование длилось уже почти целый месяц - с 20 октября, а осада не подвинулась ни на шаг. Наши пушки напрасно тратили заряды. Пожар хотя и вспыхивал в городе, но его тушили, а стены стояли нетронутыми.

В ту же ночь царь покинул войско. Для чего? Чтобы не мешать распоряжениям опытного вождя фон Круи? Или спешить за сбором нового войска?

Но как бы то ни было, уход Петра из-под Нарвы удручающе подействовал на русское войско, и без того не доверявшее военачальникам-немцам. Говорили даже, втихомолку, будто бы государь бежал.

- Сказывают, убег государь-ат.

- Ври больше! Не такой он, батюшка, чтоб бегал от деток своих.

- И впрямь не такой: вон под Азовом-ту словно стяг воинский маячил перед нами, за версту его видно было.

- Точно: когда эти хохлатые черти, черкасы, добывали вежу, дак батюшка-царь с ими на вежу кинулся было, да только сами черкасы не пустили его.

- Знамо, оберегаючи его царское пресветлое величество.

- А то "убег"! Ишь, како слово ляпнул!

- А что... Сказывали другие-прочие...

- Слякоть болтает, новобранцы,