Темные зеркала. Том второй (СИ)

Маргарита, подбородок опусти, пожалуйста. Хотя, лучше я сам поправлю. Чудненько. Хорошо сегодня пишется. Очень удачная картинка. Ты прекрасно позируешь, мой ангел.

Так вот. Ты всегда с этим человеком. А как же иначе? Ведь любовь эта была предопределена свыше, потому что всякая любовь посылается нам свыше. И другое существо, выпив тебя до капли, отдало взамен всего себя. До чего же я красиво говорю, с ума сойти! А самое страшное, Марго, что все это не может быть правдой. Это странно, что если красиво – то ложь, а правда...

Макс отложил кисть и задумался. Та, правда, которую он сейчас упомянул, настойчиво разбивала мечту, и никак не хотели они собраться вместе – мечта и реальность. Мало того, они перечеркивали друг друга.

Тогда, в реальности, он брел под дождем, рассматривая тротуар. Красновато-серые плитки поблескивали, словно присыпанные битым стеклом. Тротуары в этой стране выше, чем дороги, и потому дожди не заливают их. Не нужно перепрыгивать через лужи, видя отраженное серое небо, разбиваемое острыми каплями. А здешний дождь – это, наверное, тот самый тропический ливень?

Над морем стояла стена дождя. И серая вода, и серое небо сливались в одну неопределенную муть, скрывающую горизонт, не имеющую границ, безвоздушную и безысходную. Макс поднял глаза – его зонтик, красно-белый зонтик, представился ему живым существом, тяжко дышащим всем своим непромокаемым куполом. “И это называется зима”, – возмущенно подумал Макс. Он попытался сосредоточиться и определить, где там за морем находится Париж. За закрытыми окнами глаз в красной дымке ясно прорисовывался неведомый сияющий город. Сквозь пелену, сквозь дождь исподволь нарастало непреодолимое желание прямо сейчас, пешком пойти в Париж, где на незнакомых улицах прятался от Макса единственный человек, которого хотелось любить и видеть. Часть сознания отделилась и кометой, большой кометой с огненным хвостом, полетела в сторону предполагаемой Франции, унося с собой тоску, и тревогу, и... Он дотащился до какой-то легкомысленной лужайки, покрытой зеленью и усыпанной желтыми цветами, которым, видимо, наплевать было на зиму. Цветы эти напоминали циннии и так же резко пахли горечью и раздавленной травой. А прямо посреди лужайки торчала нелепая и пугающая пальма, закутанная в серые высохшие листья. И только на самой вершине она сумела сохранить несколько зеленых перьев. С них потоками лилась вода, и Максу показалось, что это тропическое чудище всхлипывает и жалобно подвывает. Но, ощущая не сострадание, а злобное удовлетворение, Макс подумал, что природа играет в нечестную игру. Вся растительность, издали казавшаяся мягкой и нежной, при ближайшем рассмотрении выставляла жесткие кожистые листья, напоминающие спину жабы. Фикусы, привычные в небольших горшках в комнатах старушек, оказывались гигантскими деревьями. Милое маленькое алоэ, такое лечебное и заботливое, распластывалось жутким зеленым пауком с мясистыми лапами, покрытыми колючками.

Кисть упала на пол, издав легкий пластмассовый щелчок. Макс встрепенулся. На мгновение ему показалось, что кто-то щелкнул выключателем в ванной. – Марго, ты здесь? Прости, задумался. Я вообще в последнее время очень рассеян. Мне кажется, что я даже знаю, когда именно это началось. Кстати, Марго, ты ведь любишь страшные истории? Если все время философствовать – так и уснуть недолго. А ведь нужно еще и поработать, прежде чем заваливаться спать. А расскажу-ка я тебе лучше страшную историю. Ты сиди и слушай. У меня уже даже есть вступление: “Все началось с того проклятого утра...”. Неплохо? Итак...

Все началось с того проклятого утра. Ты помнишь, мы тогда только приехали? Месяцев пять – не больше.

Однажды, проснувшись, я вдруг увидел, что все вокруг стало желтого цвета. Тускло-желтое небо висело над желтым городом, желтый туман клубился в неподвижном воздухе. Это действительно напоминало детскую сказку “Желтый туман”. Песок пришел из пустыни, чтобы проглотить город на берегу моря. Чтобы через тысячи лет какие-нибудь археологи принялись раскапывать его и стаскивать в музеи холодильники и кондиционеры, автомобили и компьютеры, утверждая, что когда-то здесь, на этом самом месте, существовала внеземная цивилизация.

Я выглянул на улицу. Песок висел в воздухе, лохматыми барханчиками притаился по обочинам дорог. Моя одежда в мгновение ока, покрылась тонким слоем песка и пыли. Дышать было нечем, а звуки поглощались и растворялись – песок жевал звуки, как сахар. Только дворники упорно боролись со стихией – отважные труженики невидимого фронта. Их стараниями город оставался живым снова и снова.

Я пробирался сквозь вязкий воздух и думал о том, что должен вот так, каждое утро идти по одному и тому же пути, до одной и той же точки, где проведу десять часов своей жизни, занимаясь чем-то, что не приносит радости, а только немного денег.

Чтобы скоротать время пути, я мысленно читал стихи – всегда одни и те же. Ты знаешь, Маргарита, что именно: немного Блока, немного Кузмина, а перед входом в полуразрушенный подъезд непременно Маяковского “Во весь голос”. Молча, про себя, но “во весь голос”, так хотелось орать от нежелания входить в эти проржавевшие двери чертовой мастерской.

Я шел, и шаги ритмично сливались со словами, а потом начало рождаться что-то свое, что-то... “Та-та-та – шумела толпа, словно камни катила с вершины”. Я давно не писал, не рисовал, у меня просто не было сил этим заниматься, просто не хватало слез, чтобы работать. Дар, казалось, отмер за ненадобностью. Но теперь он вдруг вырвался из меня в какой-то новой форме. Он рвался и бил, бил ритмом, и я знал – это тоже мое. Мое – то, что слышу внутри, но не воспринимаю ушами. “Та-та-та”. Ритм, ритм. Гулкое чудо, теплое убежище. И, наверное, вот в этот самый момент я и потерял контроль. Ты, конечно, знаешь, что реальность – вещь изменчивая, и, чтобы удержать ее в равновесии, нужно приложить некое волевое усилие. А тогда я как-то мысленно расслабился, и реальность закружилась и начала существовать сама по себе. Если бы я лежал на диване, скорее всего, что ничего бы не произошло, но я шел по ранней пустынной улице желтого цвета, и тут уж можно было ожидать чего угодно. И это случилось. Вместо того чтобы идти себе прямо, я свернул на какую-то улицу, названия которой не могу вспомнить, и найти ее снова тоже не могу – она исчезла. Третьим от угла справа стоял полуразрушенный дом в три этажа. Когда-то это был роскошный особняк с полукруглыми окнами, колоннами и лепниной по карнизу. Теперь зеленоватая краска облупилась, и местами показались на свет божий серые обломанные кирпичи. Стекла, естественно, были выбиты, но кое-где сохранились острые осколки, похожие на сосульки, на которых клочьями висела пыль. Нехорошей неестественной окраски кот, развалившийся под крыльцом на куче мусора, удостоил меня негостеприимным взглядом.

За спиной я услышал шаги. Мимо прошел нищий. Он и тебе знаком – его матрац располагается возле банка. Он обитает там с женой, которая кажется его родной сестрой – так они похожи. Маленький, щуплый. Редкие желтоватые волосы стянуты в хвост. Огромные пустые глаза навыкате. Я часто встречал его в разных местах и в разное время, всегда с каким-нибудь синяком или ссадиной на лице. В этот раз у него были загипсованы обе руки. Я невольно подумал, чем же он теперь будет просить подаяние – хотя гипс на руках тоже мог быть одной из нищенских уловок. Он прошел мимо, и тощая его фигура постепенно растворилась в желтом мареве.

Я услышал сиплое мяуканье. Поганый кот пытался привлечь мое внимание. Он выгибал спину, разевал пасть так, что я видел похожие на иглы клыки и розовый язык. Его хвост напоминал старую грязную мочалку, но при этом победоносно торчал вверх.

– Мя-а-у-у! – передразнил я его. Кот страшно обиделся, зашипел и упрыгнул в черный провал окна.

Разрушенный дом снова казался пустынным и мертвым. Желтое с зеленым. Яичница с луком.

Я же знал тогда, что развалины не таят в себе ничего хорошего. Я знал это всегда, но ничто не притягивало так мое внимание, как облезлые стены и выбитые окна. Что стоило уйти, поискать дорогу и не очень опоздать на работу? Но, боже мой, как мне понравился этот дом! Я перелез через низкое заграждение, и сразу почувствовал затхлый запах сырой известки.