Полет лебедя

— Клаус, мне страшно возвращаться домой! — наконец воскликнул Ханс Кристиан, не в состоянии больше сдерживать своих чувств. Лучше бы я остался в Ютландии, несмотря на дождь.

Старый Клаус покачал головой. Андерсен не изменился. Только всего лишь один мягкий намек на неприятности мог ввергнуть его в состояние паники.

— Тебе понравится твое возвращение, сынок. Это я обещаю. Как ты относишься к тому, чтобы заехать в дом к вдове Иверсен? После смерти печатника она так и живет в своем стареньком коттедже на берегу пригородного канала. Она будет рада тебя увидеть. Она о тебе часто говорила и всегда при встрече зачитывала твои письма. Ну, что ты на это скажешь, сынок?

— Это было бы замечательно, — согласился Ханс Кристиан, но его страхи умножились. Почему он не может сразу же поехать домой?

— Вдова была очень добра ко мне. Я часто ей писал, а она мне всегда отвечала. Да, давайте поедем туда, Клаус.

Вновь воцарилось молчание. Ханс смотрел на выстроившиеся вдоль дороги дома, с гнездами аистов возле труб. Он поднял глаза в поисках шпилей собора Святого Кнуда. И вот он увидел их. Они внезапно выплыли из синих облаков, высокие и стройные, какими и были всегда. А вон рядом с собором начало улицы Монастырской мельницы! Руки Ханса Кристиана так сильно задрожали, что ему пришлось обхватить себя за плечи. Он не хотел, чтобы старый Клаус заметил его страхи и сомнения.

Теперь они приближались к прибрежному лесу, куда водил его покойный отец на воскресные прогулки. В верхушках деревьев щебетали птицы. А в некоторых местах дорога казалась совсем темной, такой сильной была тень лесных крон. Именно там когда-то и жили гоблины. А может, и до сих пор живут. Конечно же он знал, что никаких гоблинов не существует, но в этой знакомой местности старые детские фантазии имели над ним особенную власть. Как только лес остался позади, впереди открылся берег канала и коттедж, известный под именем Мэрихилл, где жила вдова Иверсен.

Старый Клаус притормозил у белых ворот. Услышав стук колес, игравшие в саду девочки побежали навстречу дилижансу. Одна из них начала звать бабушку. Ее внимание разрывалось между домом и воротами и, в конце концов, не удержав равновесия, она упала в зеленую траву. Пожилая дама в белом чепце и такого же цвета фартуке поспешила вниз по ступенькам, готовая с радостью встретить гостя, кем бы он ни был. Это была чудесная домашняя картина, и Ханса Кристиана радовала перспектива стать ее частью.

Вдова остановилась у ворот, приветливо улыбаясь и неуверенно глядя на высокого молодого человека, неуклюже выбиравшегося из дилижанса. Она думала, что знает его. Было что-то очень знакомое в его руках, ногах и остальном внешнем виде. Внезапно она узнала соломенные волосы и воскликнула:

— Ханс Кристиан! Это действительно ты?

— Да, мадам, — ответил неуклюжий молодой человек, которому наконец-то удалось спуститься с дилижанса. Ханс со всей какой только мог грациозностью отвесил ей поклон. А она попыталась заключить в свои объятия все что могла от его неуклюжего тела. Затем она отстранила его и осмотрела с ног до головы.

В прошлом она хорошо его знала. Он частенько приходил в их дом, напевая своим высоким голосом, а она находила определенное удовольствие, слушая его странные фантазии. Но именно благодаря переписке они стали друзьями. После смерти печатника, которому Андерсен писал очень часто, он стал переписываться с его вдовой. А она с радостью уцепилась за то, что связывало ее с прошлым. И хотя теперь она была окружена веселыми внучками, время от времени вдова Иверсен чувствовала себя одинокой и только письма Андерсена из Копенгагена вносили лучики света в ее мрачную жизнь.

— Ты приехал навестить меня! — радостно воскликнула старушка. — Сейчас самое прекрасное время года, и все мои внучки составят тебе веселую компанию.

— Значит, я не буду для вас обузой?

— Обузой? Нет, конечно. Молодой человек дальше не поедет, — обратилась она к кучеру, дружелюбно улыбаясь.

Пока вдова вела своего гостя к кирпичному дому, четыре внучки настояли на том, чтобы нести его багаж, а трое остальных танцевали вокруг него. Возле дверей извивались виноградные лозы, а под низкими окнами цвели розы. Из кухни доносились соблазнительные запахи, а также пение и звон посуды. Это было самое домашнее место, когда-либо встречавшееся Хансу в жизни. Рай для отдыха и мечтаний об Элсбет.

Тем временем между внучками развернулся спор, в какой комнате следует остановиться их гостю.

— Он должен получить голубую комнату, потому что прямо под ее окном цветут розы и в нее первую приходят солнечные лучи, — кричала Фанни, круглолицая девочка с длинными светлыми косичками.

— Нет, только не голубую. Туда иногда залетают пчелы. Пусть лучше живет в маленькой комнате возле крыльца, — заявила темноволосая малышка Мариетта. — Мы с Элен вполне можем перебраться и в другую.

— Он будут жить в мансарде, дорогуши, — твердо заявила вдова, вводя гостя в холл. — Звучит не очень привлекательно, но я уверяю тебя, Ханс Кристиан, что это самая лучшая в доме комната. Там ты всегда сможешь уединиться, когда захочешь. Пойдем, я покажу тебе ее. Мари, отдай сумки Хансу.

— Бабушка, а разве мы не можем тоже пойти? — начала умолять Кейти, смущенно теребя свой кружевной фартучек.

Вдова отрицательно покачала головой.

— Нет, дети. Лучше проследите за тем, чтобы в саду накрыли стол. Мы будем там ужинать.

С криками радости девочки помчались на кухню, а Ханс последовал за своей хозяйкой.

В мансарде было прохладно и свежо. Низкие стены и потолок были украшены обоями с розовыми цветами. С одной стороны стояла белая кровать, рядом с ней умывальник, а в противоположном углу столик с книгами и письменными принадлежностями. Все четыре окна были открыты. В них проникал ветер, несущий с собой сладкие и пряные ароматы из сада и кухни.

— Я всегда прихожу сюда, когда внучки слишком расшалятся, — пояснила старая дама. — Когда тебе нужно будет о чем-то подумать или помечтать, ты всегда найдешь здесь убежище. Возможно, что в моем маленьком доме ты что-нибудь напишешь.

— Да, в моей голове рождаются новые стихи, — заговорил Ханс Кристиан. — Мне нужно многое написать. Но прежде чем приступить к работе, я должен кое-что уладить. Я должен повидать свою мать.

Некоторое время мадам Иверсен молчала. Она стояла у окна, наблюдая за шалостями внучек, которые в это время должны были накрывать на стол. Ханс ждал ее ответа. Ему было интересно, скажет ли она ему что-нибудь или промолчит как и старый Клаус.

— Да, — наконец ответила она, резко поворачиваясь. — Ты должен пойти и повидать мать. Ты найдешь свой дом таким же, как и прежде. А сейчас, если мы не хотим остаться без ужина, мне придется спуститься вниз. Как только будешь готов, приходи в сад, — с улыбкой произнесла она, стараясь не смотреть ему в глаза.

Ханс стоял и слушал звук ее легких удаляющихся шагов вниз по лестнице. Мадам Иверсен сказала, что он найдет свой старый дом таким же, как и прежде. Но она так же, как и старый Клаус, не упомянула о его матери. Сразу же после ужина он пойдет в Оденсе и на месте разберется во всех недосказанностях и недомолвках, касающихся его матери.

Оденсе особенно на расстоянии казался таким прекрасным в ночном свете. Темный буковый лес раскинул свои неровные пальцы под вечерним небом. Шпили собора Святого Кнуда окрасились в розовый цвет, а под ними близко друг к другу склонились соломенные крыши с гнездами аистов.

Казалось, что только вчера Ханс Кристиан покинул это место. Он всегда с надеждой думал о своем возвращении, расписывая его яркими красками, но все получилось не так, как Ханс себе представлял. Людям, казалось, был безразличен тот факт, что их Первый Поэт шел по дорожке вдоль реки. Он торопился, склонив голову и опустив руки в карманы. Теперь Андерсен подошел к тому месту, где у дома молочника заканчивалась тропинка. Он ступил туда, где в грязи лежал его деревянный башмак, промокший и полусгнивший. Ханс Кристиан поспешил к скользким прибрежным камням, на которых обычно стирали женщины. Он совсем забыл о значении этого места. А ведь именно здесь китайский принц должен был появиться из-под земли, принеся мальчику радостные известия о будущем богатстве и знатном титуле.