Большие деньги

– Боже, этот Брайан – настоящий предатель, его нужно расстрелять!

Папа широко улыбался, глядя на Мэри, пожимал плечами и только все время повторял:

– Послушай, Хильда, лежи спокойно, никаких эксцессов под воздействием алкоголя.

Когда отец ушел, мать вдруг расплакалась. На вопрос Мэри «почему?» она не ответила.

– Думаю, грипп действует на мою головку, – только и сказала она. – Дорогая, знаешь, я осталась жива только из-за милосердия Божьего. Он меня пощадил.

Мэри, конечно, не могла сидеть целыми днями возле больной и выслушивать весь ее бред, от этого ей становилось не по себе. На следующее утро она пошла на работу к отцу, быть может, она его застанет там. В приемной, как всегда, было полно народу. Заглянув в смотровую, она сразу с первого взгляда поняла, что отец сегодня ночью не сомкнул глаз. Мисс Хейленд накануне внезапно заболела. Мэри предложила отцу заменить ее, но он отказался.

– Как глупо! – уговаривала она его. – Разве мне трудно ответить по телефону: «Приемная доктора Френча»? Я с таким же успехом могу делать то, что делает эта ужасная женщина.

В конце концов она его все же уговорила. Он дал ей марлевую повязку и позволил остаться.

Когда последний пациент был принят, они вместе пошли перекусить в закусочную. Было уже три часа дня.

– А теперь можешь поехать к матери, – сказал он. – Все равно я сейчас уезжаю по вызовам. Люди от этой болезни запросто умирают. Никогда прежде ничего подобного не видел.

– Вначале я вернусь и уберу у тебя на столе! – решительно возразила Мэри.

– Если кто-то позвонит, скажи: если у них возникло подозрение, что это грипп, то больного следует немедленно уложить в кровать, постоянно держать его ноги в тепле, почаще менять грелки и побольше давать ему разнообразных стимулирующих препаратов. Нечего и думать в таком случае о госпитализации, сейчас в радиусе ста миль в больницах нет ни одной свободной койки.

Мэри вернулась в офис отца, села в его смотровой за стол. По-видимому, у него ужасно много новых больных. В последний день пребывания на работе мисс Хейленд у нее, наверное, кончились лечебные карточки, и теперь она писала имена пациентов на листочках блокнота. Все сплошь больны гриппом. Телефон звонил постоянно. У нее заледенели пальцы, все внутри ее дрожало, когда слышала тревожные голоса мужчин, женщин, которые просили подозвать доктора Френча. Только в пять ей удалось наконец выйти на улицу. Она села на трамвай и поехала в отель «Бродмур».

Мэри с удивлением услыхала, как в казино играет оркестр, приглашая на веселый танец сидевших за предобеденной чашкой чая – файф-о-клок. Как приятно было смотреть на разноцветные огоньки в тихих и теплых холлах отеля. Когда она вошла к матери, то сразу почувствовала особую атмосферу вполне приличествующей роскоши. Мать на нее явно сердилась. Для чего было приезжать, если она открыто пренебрегает больной?

– Но мне нужно было сделать кое-что для папы, – коротко объяснила она свое отсутствие.

Мать тут же принялась говорить, говорить без умолку, о проводимой ею кампании по исключению немок из женского клуба «Ланч по вторникам». Так продолжалось до самого ужина. После ужина они играли в криббедж, покуда сон не стал одолевать ее.

На следующий день мать заявила, что она чувствует себя превосходно и теперь не будет лежать в кровати, а станет сидеть в кресле. Мэри попыталась связаться по телефону с отцом, чтобы спросить у него, можно ли матери не лежать, но в его офисе никто не отвечал. Потом она, вспомнив, что обещала ему прийти в девять, бросилась в даунтаун. Было уже одиннадцать, и в приемной, как всегда, много народа. Все ждали, когда появится отец. Он вскоре пришел. По-видимому, он зашел по дороге в парикмахерскую, чтобы побриться, но все равно, несмотря на это, выглядел он смертельно усталым.

– Ах, папочка, ты наверняка не ложился сегодня ночью, могу поспорить!

– Ты права. Пришлось провести пару часов в изоляторе больницы. Сегодня ночью два моих пациента скончались.

Всю неделю Мэри просидела за столом его приемной, отвечая через марлевую повязку на звонки, успокаивая перепуганных насмерть мужчин и женщин, у которых ныла спина, поднималась температура, краснели щеки. Она просила их не волноваться, доктор Френч обязательно скоро будет. В пять она заканчивала прием звонков и шла к матери в отель ужинать и слушать ее бесконечные пустые разговоры, а у отца в это время начиналась самая главная работа. Она постоянно уговаривала его спать хотя бы через ночь.

– Но как это сделать? – добродушно спрашивал он. – Доктор Макгетри слег, и теперь я должен обслуживать еще в придачу и его больных. Эта проклятая эпидемия не будет же длиться вечно… Как только она немного спадет, мы с тобой поедем на побережье на пару недель.

У него под глазами были темные разводы, он надрывно кашлял, но все время уверял ее, что здоров и чувствует себя просто отлично.

Утром в воскресенье она приехала в даунтаун поздно, так как пришлось сходить с матерью в церковь. Когда она вошла, отец сидел в кресле, весь съежившись. Услышав ее шаги, он тут же вскочил с виноватым видом, но она заметила, как порозовели у него щеки.

– В церкви? Ты с матерью? – спросил он странным, скрипучим голосом. – Ну, ладно. Мне нужно заняться своими делами.

Когда он выходил из комнаты, надвинув фетровую шляпу себе на глаза, у Мэри промелькнула шальная мысль: уж не пил ли он?

В воскресенье звонков было немного, поэтому она вернулась домой вовремя и предложила матери покататься с ней на машине. Миссис Френч чувствовала себя хорошо и все время болтала о том, как она должна выглядеть на балу дебютанток осенью следующего года.

– В конце концов, ты просто обязана поддерживать высокую репутацию своих родителей, дорогая, – поучала она.

От этих нудных разговоров у Мэри холодело где-то под ложечкой. Когда они вернулись с прогулки в отель, она, сказав, что устала, легла в кровать и стала читать «Теорию праздного класса» Веблена.

На следующее утро перед уходом на работу написала письмо мисс Эддемс, в котором сообщала, что при такой обширной эпидемии гриппа она просто не может возвращаться в колледж, а ведь в мире столько несчастья и нищеты, поэтому не может ли та предложить ей что-нибудь поделать в Халл-хаусе.

Она предчувствовала, что на сей раз это будет что-то на самом деле стоящее. В вагоне трамвая, направлявшегося в даунтаун, она чувствовала себя такой счастливой от принятого решения – словно гора спала с плеч. В конце улицы она видела гряду гор с белыми, как сахарные головы, снежными шапками, сиявшими на ярком зимнем солнце. Как ей сейчас хотелось бы побывать там вместе с Джо Денни!

Когда она своим ключом открыла двери в офис, в нос ей ударил едкий запах карболки, йодоформа и алкоголя. Даже в горле засвербило. Шляпа и пальто отца висели на вешалке. Странно, как это она не заметила его машины на улице? Стеклянная до пола дверь в его смотровую была закрыта. Она постучала, позвала его: «Папочка!» Ей никто не ответил. Она толкнула дверь. Он лежал на кушетке укрытый наколенной автомобильной накидкой. «Как ужасно, – мелькнула у нее мысль, – по-видимому, он в стельку пьян!»

Она на цыпочках подошла к нему. Его голова лежала между подушкой и стеной. Рот широко открыт. Искаженное лицо с черной щетиной на щеках посинело, как У задушенного, глаза открыты. Он был мертв – это не вызывало сомнений.

Мэри тихо подошла к телефону, позвонила в «скорую», сообщила, что доктора Френча хватил удар. Она еще не успела отойти от аппарата, как услыхала завывание сирены кареты скорой помощи. Врач в белом халате вошел в смотровую. По-видимому, она на несколько секунд отключилась, потому что, когда пришла в себя, ее везли в большом автомобиле в «Бродмур». Войдя в свой номер, она на ключ заперла за собой двери. Легла на кровать, заплакала. Ночью позвонила матери по телефону.

– Мама, прошу тебя, я не желаю никого видеть. Я не пойду на похороны. Немедленно возвращаюсь в колледж.

Мать по этому поводу закатила ужасный скандал, но Мэри старалась не слушать ее обидных слов. Наконец, на следующее утро та дала ей сто долларов и разрешила уехать. Она так и не помнила, поцеловала ли она мать на прощание или нет. Она одна пошла на вокзал и просидела там в зале ожидания часа два, так как поезд, отправлявшийся на Восток, запаздывал. Она вообще сейчас ничего не чувствовала. Но, как это ни странно, видела все вокруг в необычно сочных цветах – яркий солнечный день, подвижные разгоряченные лица людей, сидевших в зале ожидания, пестрые обложки журналов на прилавках киосков. Она сидела в пульмановском вагоне, глядя на снег, на порыжевшую траву, на заброшенные земли с красноватой почвой, на заборы из проволоки, загоны для скота, железные резервуары для воды, маленькие станции, элеваторы, где хранится зерно, спортсменов на тренировке, с пунцовыми лицами, в перчатках и шапках с наушниками. Рано утром, проезжая через рабочий пригород перед самым Чикаго, она смотрела на мужчин, молодых и старых, с их прихваченными из дому свертками и баночками с обедом. Они толкались на перроне, ожидая своего поезда, чтобы ехать на работу. Лица их раскраснелись, задубели от холода раннего утра. Она внимательно изучала эти лица. Ей обязательно нужно было познакомиться с ними, с этими людьми, так как она остается в Чикаго и ни в какой колледж не поедет.