Баконя фра Брне

На Космача посыпались похвалы. Увалень сказал:

— Клянусь пресвятой девой и ее младенцем, ты настоящий черт! И скажу без обиняков, что я о тебе раньше думал. Говорили: «Космач, брат Квашни, скотина и посмешище всего Зврлева!» Ну, а сейчас скажите, кто ему под стать? Будь здоров!

А староста скромно ответил:

— Милый, многих величают дураками, а они только ими представляются, вот и со Жбаном так вышло.

И опять завели беседу о Жбане. Все ему удивлялись и превозносили до небес.

Баконя снова начал развлекать дядю, читал наизусть его длинный псалом, а Брне время от времени вносил в него исправления. Продолжалось это ночей десять, и с каждым разом Квашня становился благодушней. И вот как-то в праздник, после обеда, Брне удивил всю братию. Необычно любезный, он извлек из кармана сутаны рукопись.

— Если вы уделите мне немного внимания, я прочту вам свой псалом, — сказал он, не поднимая глаз. — Вот, послушайте: «Хвалебная песнь господу, избавившему нас от великой беды, когда был ограблен монастырь».

— Как же так избавил, если монастырь ограблен, а фра Вице умер? — спросил Кузнечный Мех.

— Послушаем! — промолвил Тетка, опережая Вертихвоста. — В конце концов, разве не хуже было бы, если бы они подожгли монастырь, а нас поубивали?.. Читай, фра Брне!

Брне начал:

— Начало мне не нравится! — вставил Бурак.

— Значит, получается, что виноват, господи прости, сам всемогущий! — воскликнул Вертихвост. — Кто же кого привел в монастырь? Ни складу ни ладу!

Брне вздрогнул.

— Как можешь ты судить, не зная всего псалма?

— Нет ни складу ни ладу ни в одном из твоих псалмов! О том же твердят люди и поумнее меня, только не говорят тебе прямо в глаза. Вот и фра Думе…

— Что? Что я говорил? Когда говорил? — перебил его Тетка. — Не заводи свары!..

— Послушай-ка, Баре! — крикнул Сердар, сминая в руках полотенце, лежавшее во время обеда у него на коленях. — Я тебя уже предупреждал: станешь забываться, будешь иметь дело со мной!

Все зашумели. Кузнечный Мех и Бурак приняли сторону Вертихвоста, «который, в конце концов, имеет право сказать, что думает».

— Пусть прослушает до конца, а потом говорит! — сказал Тетка.

— Не желаю ничего слушать! — крикнул Вертихвост. — Пусть сейчас же прекратит чтение, а кому охота слушать его псалмы, пусть идет к нему в келью, здесь трапезная!.. И кстати: люди сваливают все на Жбана, но я бы не поклялся, что у него нет друзей и в Зврлеве…

— Что ты сказал? — заревел Сердар.

Фра Брне бледнел и краснел.

— Ну, это уж ты, брат, через край хватил! — заметил Тетка.

— Когда я вспоминаю этого прохвоста, который сидел за одним столом с нами, а спустя несколько дней после того, как привел сына в нашу обитель, украл у родного брата лошадь…

Баконя, скрипнув зубами, выгнулся, как лев перед прыжком, но, к счастью, Сердар это вовремя заметил и увел его в кухню.

Между фратерами начались споры и перекоры. Тетка успокаивал фратеров, мягко говорил Вертихвосту:

— Не нужно так, брат! Все мы знаем, как это произошло! Коня украли родственники, а не брат. Юный Иве, смекнув, что это дело их рук, отправился в Зврлево и вместе с отцом разыскал и привел коня. А насчет того, что свалили вину на других, так кто из нас не грешен? И наконец, знаешь, что я тебе скажу? Пусть каждый заглянет в свою душу, не то там найдет! Ты меня отлично понимаешь! У тебя тоже есть братья и родичи, можешь ты поручиться, что все они чисты?

— Не знаю, — начал Вертихвост, — но вы только послушайте. Этот самый староста Космач недавно был здесь. Известно ли вам или нет, не знаю, но он ночевал на черной кухне, напился и рассказывал о своих подвигах. — И Вертихвост слово в слово повторил рассказ Космача. Когда он дошел до того места, как Космач украл у горца лошадь, Бурак и Кузнечный Мех засмеялись. Тем временем вернулся Сердар и подхватил под руку настоятеля.

— Та-а-ак?.. Та-а-ак, значит, фра Баре? Не заслужил я этого от вас! Бог и моя совесть свидетели, что не заслужил! Отомстить мне вам проще простого, и сейчас — на словах и потом — на деле, стоит только захотеть. Но я не хочу, ибо считаю, что бог меня испытывает, посылая кару в вашем лице. Что ж, да будет его воля! Однако нам двоим оставаться под одной крышей нельзя. Значит, либо вы сами просите о переводе, либо я на вас пожалуюсь, на размышление даю вам три дня.

С тех пор Квашня не выходил из кельи. Баконя приносил ему еду, а Тетка и Сердар навещали его. День ото дня Брне становился мрачнее. После ссоры прошло пятнадцать дней, Вертихвост уехал на всю осень в приход заболевшего священника, а Квашня все еще не мог прийти в себя. Тщетно уговаривали его Тетка и Сердар прогуляться, доказывая, что так он разболеется. Брне твердил свое:

— Не могу, мне все кажется, что, как только выйду на свежий воздух, тотчас рассыплюсь.

Поначалу Брне еще хоть так отвечал, а потом и вовсе умолк. Тетке пришлось обо всем сообщить провинциалу. От него пришло два письма: одно — с разрешением фра Брне молиться и давать уроки в своей келье и советом как можно чаще причащаться, покуда не пройдет болезнь; другое — с приказом немедленно вступить фра Тетке в должность настоятеля.

X

КАК ЛЕЧИТ ПЕВАЛИЦА

Фра Тетка живо восстановил порядок среди челяди. Кузнец и мельник взялись за дело, и заречные крестьяне стали появляться все чаще. Видя, что тем уже не до рыбной ловли, успокоились и паромщики. Скотник принялся по-настоящему ухаживать за коровами, а Косой — за лошадьми. У Навозника отобрали ключ от винного погреба. Дьякон и послушники начали регулярнее посещать школу. Кузнечному Меху пришлось взяться за счета, Бураку — отправлять службы. Сердар во всем был правой рукой Тетки, хотя по-прежнему частенько переправлялся через реку.

Баконе полегчало: дядя почти ничего от него не требовал. Утром он едва решался встать, чтобы перейти в соседнюю келью к завтраку. Тем временем Баконя убирал и проветривал дядину спальню, куда, позавтракав, фратер возвращался, садился у окна и целый день читал или размышлял. Баконя жалел дядю и охотно согласился бы делать для него гораздо больше, только бы не видеть несчастного старика в таком состоянии. Пришло время жатвы. Тетка, Сердар, Кот, Буян и Пышка покинули остров, в монастыре остались Квашня, Кузнечный Мех, Бурак, повар и Баконя, а из челяди только паромщики: в страду и мельница и кузня закрывались. В продолжение четырех-пяти недель сбора урожая в монастыре было как в могиле. Баконя приналег на книги и прочел за это время больше, чем за минувшие два года.

Между тем пошли слухи, и не только среди заречных крестьян, но и в Зврлеве и далее, будто настоятель Еркович сошел с ума. «Забрал себе в голову, что он весь стеклянный, и боится выйти из кельи, боится, что тут же разлетится вдребезги». Так говорили. Слухи испугали Космача, а также (уже по другим причинам) должников фратера. Космач пошел было к переправе, но Увалень отказался его перевезти и направил в село, к новому настоятелю, который успокоил Космача.

— Я беседовал с врачом, — сказал Тетка, — и тот велел оставить его пока в покое, а там будет видно. Не могу тебя пустить, потому что нельзя его волновать. Приходи на престольный праздник.

Вернувшись в монастырь, Тетка и Сердар нашли Брне тучнее и мрачнее прежнего. На подоконниках громоздились толстенные книги, на диване лежала куча одежды. На замечание фратеров, что в келье душно, Брне кинул на них испуганный взгляд, словно боялся, как бы они вдруг не распахнули окно, и перевел разговор на урожай, потом похвалил племянника, расспросил о Буяне, о Пышке, пообещал давать уроки далее, только чтобы приходили к нему в келью. Затем прочел прошение об отставке с поста настоятеля, написанное очень сжато и толково, так что даже фра Тетка при всем желании не мог придраться и пообещал в тот же день его отослать. Наконец, Брне процитировал им два-три темных изречения одного святого отца и объяснил, как он их понимает.