Хвала и слава. Том 1

— Почему? За что? — спрашивал Януш.

— Откуда же мне знать? Взяли его дома вместе с хозяином, гвардейским офицером. Всех расстреляли в Мариинском парке.

— Боже мой, как же сказать об этом? — ужаснулся Януш.

Пошли все-таки посоветоваться с Эдгаром, у него они застали профессора Рыневича. Никто не мог решиться сообщить ужасную весть Ройской и ее сыновьям. Валерек с некоторых пор тоже жил здесь, в кабинете старого Шиллера. Наконец Эдгар взял это на себя.

— Видите, — сказал он, — кто здесь настоящий мужчина? Такие вещи всегда достаются мне.

И он отправился к Ройской.

В тот же вечер Валерек рассказал Юзеку и Янушу, когда те уже собирались спать, что из поляков, служивших в русской армии, формируется польский отряд ^{26}. Штаб его помещается в Павловских казармах, за городом. Он, Валерек, завтра утром идет туда записываться.

К удивлению Януша, Юзек не выказал никакого интереса к этому польскому отряду. Спустя несколько дней стало известно, что в Виннице создается Третий корпус ^{27} польской армии, и вот тут Юзек наконец оживился. К этому времени Валерек уже исчез в своих казармах и дома не появлялся.

Со времени отъезда Эльжуни Юзек находился в состоянии полной прострации. Он не вышел из дому, даже когда в город вступили австрийцы, и все дни проводил в чтении детективных романов, обширный запас которых, оказался в кабинете старого Шиллера. Известие о смерти отца совсем добило Юзека. Теперь он уже только и мечтал об отъезде в Винницу и уговаривал Януша ехать вместе с ним. Но Януш все не мог решиться. Он не очень-то представлял себе эту польскую армию — уланов с флажками, какую-то там артиллерию. Слишком неопределенные сведения доходили до Одессы. Местный же отряд не привлекал Януша потому, что ему пришлось бы там быть вместе с Валереком. А он с некоторых пор испытывал к нему отвращение, и когда старался понять, откуда это, в памяти оживало, как тот залепил ему пощечину четыре года назад: пустяковое событие, детская ссора двух приятелей, но эта история в корне изменила его отношение к Валереку. Вот Юзек — совсем другое дело. Януш даже не отдавал себе отчета, как сильно привязался к нему. Тесная дружба связала его с Юзеком за эти несколько месяцев совместной жизни. Януш немного боялся за него и не хотел с ним разлучаться. Поэтому он стал склоняться к мысли о вступлении в Третий корпус вместе с Юзеком. Да и что еще оставалось делать? С тех пор как не стало здесь Ариадны, он думал только о том, чтобы уехать на Запад. Может быть, этот Третий корпус наилучший путь.

К Володе ему удалось выбраться только дней через десять. Януш нашел его в комнатушке на первом этаже деревянного флигеля. Дом был старый, ветхий; в грязном дворе росли чахлые акации, в загородке гоготало несколько белых гусей — богатство, привезенное, наверно, из деревни. Володя ходил по маленькой комнате, как лев по клетке. Он растолстел — видимо, от сидячего образа жизни, рыжеватая борода подчеркивала бледность одутловатого лица. Весь он казался каким-то опухшим. Януш сел у окна и стал слушать, что говорил ему Володя.

Русская революция, казалось, зашла в тупик — на востоке, на Дону, и на Северном Кавказе побеждали Корнилов и Деникин, ^{28} немцы заняли весь юг России, отрезав Москву от житницы — Украины. В Москве и Петрограде царил голод, в Красной Армии, сражающейся с отрядами белых, были случаи беспорядков, подчас и полной анархии. И все-таки Володя верил, что положение изменится. Немцы потерпят поражение, поскольку в игру вошла Америка; не видать им как своих ушей ни Херсона и Донецкого бассейна, ни урожая с екатеринославских степей. Ведь немцы владеют лишь территорией вдоль железных дорог, а известно, какая редкая сеть дорог здесь, на юге; в глубине же хозяйничают банды, которые не признают ни немцев, ни Москвы, ни Деникина. Немцы возвращают фабрикантам и помещикам их прежние владения.

Володя остановился перед Янушем, взглянул на него испытующе.

— Хочешь вернуться в Маньковку?

Януш махнул рукой.

— Зачем? Я туда никогда не вернусь. С этим покончено.

Володя опять зашагал по тесной комнате, натыкаясь на стены, на обшарпанную мебель.

— Ты так думаешь? Вы так изволите думать, господин граф?

— Ирония здесь неуместна, — спокойно сказал Януш. — Дом сожжен, отца нет. Это уже невозвратное прошлое. Колесо истории нельзя повернуть назад.

— Ладно уж, — проворчал Володя, — ну а как дальше? Хочешь идти с нами?

Януш не отвечал.

— Веришь ты в революцию? — Володя опять остановился перед Янушем. Тот все молчал.

— Я верю в необратимость революции, — наконец сказал он. — Нет возврата к тому, что уничтожено революцией.

Володя засмеялся.

— А ты хотел бы вернуться?

— Тоже нет. Но я считаю вашу революцию вашим собственным делом. Меня это сейчас мало касается.

Володя сел и долго молчал, словно слова Януша лишили его дара речи.

— Ты всегда говоришь, — наконец сказал он, — что ищешь правду. Какую же, к черту, правду ты ищешь, если не видишь, что русская революция — это величайшее событие двадцатого века? Невозможно остаться в стороне от нее.

— Польша… — начал Януш.

— Вот как раз Польша, — рявкнул Володя так, что Януш невольно взглянул на окна: не слышно ли во дворе, — как раз Польша-то и не может быть вне русской революции!

Януш переждал этот взрыв и сказал спокойно:

— Я считаю, что у Польши сейчас собственные задачи. Когда Германия потерпит поражение…

— Это вопрос нескольких месяцев, — перебил Володя.

— Увидим. Если Германия потерпит поражение, нам предстоит дьявольски трудная задача сплотиться в одно целое после трех разделов. Разве это не цель? Вот после этого мы подумаем и о революции.

— Ты рассуждаешь, как настоящий буржуй, — проворчал Тарло.

— Только что ты назвал меня «господином графом». Как же я могу рассуждать иначе? Пойми, иначе я не могу. Правда правдой, но я не революционер.

— Кто не с нами, тот против нас.

— Это было бы так, если бы мы находились на двух противоположных сторонах баррикады. Но ведь это не так.

— Баррикада не имеет третьей стороны.

— Но я вообще не собираюсь выходить на баррикаду. У меня есть другие дела, задачи у нас совсем разные. Вот и все.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказал Володя. — Ты вступаешь в польскую армию?

— Да, намерен вступить, — твердо ответил Януш, хотя до сих пор всеми силами гнал от себя эту мысль и шел сюда, еще не приняв никакого решения.

— Жаль мне тебя, — сказал Тарло. — Из тебя получился бы хороший товарищ, хотя ты и мягкотелый. Вы, поляки, вечные путаники. Романтизм ваш тяготеет над вами.

— Надеюсь справиться с этим романтизмом. Признаюсь, иногда он имеет слишком большую власть надо мной. Именно сейчас…

Тут наконец он решился задать вопрос, ради которого только и шел сюда:

— Нет ли у тебя вестей от сестры?

Этот неожиданный переход, видно, застал Володю врасплох, он долго молчал. Янушу пауза показалась вечностью. Тарло смотрел на него отсутствующим взглядом, думая о чем-то другом. Наконец ответил:

— Ах, да, есть вести… Все они в Константинополе. Встретили турецкий пароход, он их подобрал.

— Ты получил письмо?

Тут вдруг Володя взглянул на Януша совсем иначе. Очень пристально и как будто враждебно.

— Нет, — медленно ответил он, — я получил устные известия:.

Теперь Януш мог встать и уйти. Но, неизвестно почему, ему не хотелось так сухо расстаться с Володей. Потому ли, что это был брат Ариадны, или потому, что, прощаясь с ним, он навсегда прощался с тем, что было пережито в Одессе. А может быть, просто не хотелось оставить плохое воспоминание о себе. Ведь расставались они, видимо, очень надолго.

— Знаешь, — сказал он, — знаешь, Володя, я никогда не забуду этих одесских дней. Будь я русский, я бы остался с тобой. А так…