Пленные

Добровольцы топтались на снегу, изо всех сил хлопали себя руками по плечам, как это делают кучера, когда хотят согреться, смотрели на отдушину, и у них возрастало детски озорное желание пробежать мимо нее.

Наконец солдат по имени Потдевен, проворный малый, рискнул. Он промчался мимо отдушины, как олень. Попытка удалась. Пленники, казалось, умерли.

— Да там никого нет! — раздался чей-то голос. Еще один солдат пробежал перед грозным отверстием. Это превратилось в игру. То и дело какой-нибудь солдат сломя голову мчался от одной группы людей к другой, — так дети бегают наперегонки, — и до того быстро перебирал ногами, что из-под них летели снежные комья. Чтобы согреться, ополченцы развели большие костры из валежника, и при перебежке из одного лагеря в другой фигура бегущего освещалась пламенем.

— Малуазон, твой черед! — крикнул кто-то.

Малуазон был толстяк булочник, над пузом которого вечно потешались товарищи.

Толстяк заколебался. Посыпались шуточки. Тогда он набрался храбрости и, пыхтя, затрусил мелкой и ровной рысцой, от которой трясся его объемистый живот.

Весь отряд хохотал до слез.

— Браво, браво, Малуазон! — кричали ополченцы, чтобы придать ему духу.

Он пробежал почти две трети своего пути» как вдруг из отдушины вымахнул длинный красный язык пламени. Раздался выстрел, и тучный булочник с диким криком упал лицом в снег.

Никто не бросился к нему на помощь. Он полз по снегу на четвереньках и стонал; миновав страшное место, он потерял сознание.

Пуля засела у него в нижней мясистой части тела.

Прошли первые минуты растерянности и страха, и снова поднялся смех.

На пороге сторожки показался комендант Лавинь. Он уже разработал план атаки.

— Лудильщик Планшю и его подручные! — звонко выкрикнул он.

Три человека подошли к нему.

— Снимите с дома водосточные трубы.

Через четверть часа перед комендантом лежало двадцать метров водосточных труб.

Он приказал осторожно провертеть небольшую круглую дырку у края люка и, когда к этому отверстию насосом подвели воду, весело объявил:

— Сейчас мы дадим господам немцам водички. Громовое, восторженное ура, радостные крики и взрывы неудержимого хохота были ему ответом. Комендант разбил отряд на рабочие группы, которые должны были сменять одна другую каждые пять минут, и скомандовал:

— Качайте.

Железное коромысло заработало, в трубах послышалось журчание и побежало вниз по ступенькам в погреб, напоминая плеск фонтана, плеск в бассейне с золотыми рыбками.

Прошел час, другой, третий.

Комендант в бешенстве шагал по кухне; время от времени он ложился на пол и прислушивался, стараясь понять, что делает неприятель, и спрашивая себя, скоро ли он капитулирует.

Наконец неприятель зашевелился. Было слышно, как он передвигает бочки, переговаривается, плещется в воде.

И вот около восьми утра через отдушину донесся голос:

— Я хотель кафарить каспадин французский официр.

Стараясь особенно не высовываться, Лавинь спросил:

— Сдаетесь?

— Здаюс.

— В таком случае выбросьте оружие во двор. И тут все увидели, как из дыры вылетела и упала на снег винтовка, за ней другая, третья — все шесть винтовок. Тот же голос крикнул:

— Польше нэт! Побистрее: мой тонуль.

Комендант скомандовал:

— Отставить!

Рычаг насоса опустился и замер.

Когда кухню заполнили ополченцы, ожидавшие, что будет дальше, и державшие ружья наизготовку, комендант поднял дубовую крышку люка.

Сперва показались четыре мокрые головы, четыре белобрысые головы с длинными бесцветными волосами, и, наконец, из погреба, один за другим, вылезли шестеро дрожащих, мокрых, растерянных немцев.

Их схватили и связали. Затем, опасаясь какого-нибудь сюрприза, все тотчас же отправились в обратный путь, разбившись на две группы: одна сопровождала пленников, другая — Малуазона, которою уложили на тюфяк, а тюфяк — на жерди.

В Ретель вернулись с торжеством.

Лавинь был награжден орденом за взятие в плен прусского авангарда, а толстяк булочник получил медаль за ранение в бою с неприятелем.