Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)

Вскоре Вера обратилась к Ольге с вопросом:

— Как ты думаешь, Оленька, встретим ли мы, как назло, молодого Беклешова? Он мало симпатичен, и один его вид испортит мне настроение на целый день.

— Невелика потеря, — ответила Любочка с сарказмом, прежде чем Ольга успела слово вставить. — Вообще я не понимаю, что ты имеешь против бедного Бориса, который всегда так любезен с тобой. И потом твое замечание для меня вдвойне неприятно. Ты ведь знаешь, что я считаю Бориса Ивановича своим другом.

— То, что я сказала о Борисе, — только мое мнение. Ты с ним можешь не соглашаться, — ответила Вера. — Но хочу дать тебе хороший совет, Любочка. Выкинь ты Беклешова из головы, ведь он никогда на тебе не женится.

— А это почему? — спросила Любочка, накаляясь.

— А какой ему интерес жениться на никому неизвестной оставленной родителями девушке, которая не принесет ему ни карьеры, ни связей, — ответила Вера, глядя прямо Любочке в глаза. — А жениться по любви, да еще против воли отца, — он не из тех мужчин.

Ольга бросила на девушек неодобрительный взгляд. Столь обидные слова Любочка слышала впервые. От Вериных слов на ее лице выступили пятна, а тонкие губы мстительно сжались. И она ответила тихим дрожащим голосом:

— Тебе нет нужды давать мне советы, в которых я не нуждаюсь. К тому же я намного старше тебя. И с полным правом могу ответить тебе тем же и посоветовать меньше думать о Владимире Островском. Больше думай о своих уроках по чтению.

— К счастью, ты не моя гувернантка и мои уроки тебя не касаются, — упрямо ответила Вера. — Владимир Николаевич — мой друг, и я думаю о нем столько, сколько мне угодно.

— Это, конечно, твое дело, — отвечала Любочка, — но к свадьбе это не приведет. Все, что ты сказала о Борисе, можно сказать и о Владимире.

— Я не думаю о свадьбе так, как ты о ней думаешь, Любочка.

— А виноград-то зелен, — иронически засмеялась Любочка.

— Смеется тот, кто смеется последним, — ударом на удар ответила Вера.

— Ты можешь смеяться, — сказала Любочка, — но Владимир еще не скоро соберется на тебе жениться.

— А этого я совсем не понимаю.

— Уж не объяснился ли он тебе в любви? — недоверчиво спросила Любочка.

Вера промолчала. Любочка выдержала паузу и продолжала:

— Мне трудно поверить, что единственный сын могущественного графа Островского, любимец царя, отдаст тебе руку и сердце. Он может подыскать себе партию получше.

Словесная перепалка становилась все резче и угрожала принять рискованный оборот. Ольга, преодолев себя, наконец, вмешалась и, как старшая, своим авторитетом установила непрочный мир.

— Ну, хватит! Я сыта по горло вашими ссорами, — сказала она. — Больше ни слова о Борисе Ивановиче и Владимире Николаевиче. Ты, Вера, уже вышла из малолетнего возраста для подобных детских дразнилок. Время покажет, кто из вас прав. А теперь, ради Бога, давайте наслаждаться прекрасной природой и сменим тему разговора.

Между тем девушки подошли к воротам монастыря. Эти ворота, как и увещевания Ольги, дали их мыслям другое направление. Наступило перемирие, и остаток пути они провели за спокойной беседой. Монастырский сад в этот день им, видимо, очень понравился, так как прошло много времени, прежде чем они вернулись к воротам. Ольга посмотрела на часы.

— Уже поздно, — сказала она. — Мы можем опоздать к обеду, а маме мы не сказали, что пошли сюда, и она, конечно, беспокоится.

Обратно они шли быстрее. На последнем повороте дороги они увидели сад своей дачи, а на шоссе — высокую фигуру женщины. Она стояла неподвижно и, не сводя глаз, смотрела в их сторону.

— В самом деле, это мама, — засмеялась Вера. — Она испуганно ищет своих цыплят. Бежим ей навстречу!

И с разбега Вера упала в руки матери.

Мария Дмитриевна Громова хоть и была уже не первой молодости, но сохранила черты былой необыкновенной красоты. Добросердечная, умная, но немного слабохарактерная женщина, она с радостью жила жизнью детей, позволяя им себя тиранить.

Ее муж, Петр Модестович, один из многих царских генерал-адъютантов, занял этот пост по счастью и протекции. Человек добродушный, мухи не обидит, он ни в чем не отказывал ни жене, ни детям. Отдыхая от службы в кругу семьи, он проживал дни, похожие один на другой, куря табак из длинного чубука и выпуская

в воздух облака дыма. И этот образ жизни был пределом его желаний.

— Где вы пропадали, дети? — спросила госпожа Громова. — Я уже о вас беспокоилась.

— И напрасно, мама, — ответила Ольга. — Мы ходили в монастырский сад, и нам там очень понравилось.

— Я рада это слышать, но сейчас идемте быстрее переодеваться.

Дамы поднялись на веранду, направляясь во внутренние комнаты, но вдруг громкий стук копыт рысцой бежавшей лошади заставил их остановиться на лестнице. С чисто женским любопытством им хотелось разузнать, кто бы это мог быть. Вместо того чтобы проскакать вдоль дороги, всадник повернул коня к воротам дачи и въехал в сад. К удивлению дам, еще не узнавших его, он проскакал галопом через сад и у самой лестницы остановил вспененного коня. Красивый кавалерийский офицер соскочил с седла и, поклонившись, поцеловал руку хозяйке.

— Ах, Владимир Николаевич, — сказала госпожа Громова. — Какой приятный для нас сюрприз. Мы полагали, вы еще в городе. Что вас привело сегодня в Стрельню?

— Прекрасная погода и жаркое солнце убедили моих родителей не оставаться больше в пыльной столице, — ответил юный граф Островский. — Так как двор неожиданно быстро переселяется в Петергоф, то и мы переезжаем сегодня на дачу. И вот я снова здесь, на даче, чтобы передать вам привет.

Говоря это, граф Владимир по-братски поклонился юным дамам. Как старый друг, он многие годы ежедневно бывал в этом доме.

Две сестры приветствовали его, каждая по-своему, соответственно характеру и окрылявшим их чувствам. В то время как Ольга Петровна встретила юного друга спокойно и с достоинством, Вера одним прыжком соскочила с лестницы и сердечно пожала графу руку. Ее живое лицо светилось радостью.

— Вы как раз пришли вовремя, к обеду, Владимир Николаевич, — сказала хозяйка. — Я надеюсь, по меньшей мере, что вы не сразу нас покинете.

— С благодарностью принимаю приглашение. Я сказал родителям, что направляюсь к вам, чтобы они скоро меня не ждали.

Между тем прибежавший слуга отвел лошадь графа на конюшню, а дамы ушли в дом, чтобы переодеться к обеду.

В тот момент, когда Вера последней проходила в двери, она почувствовала, как кто-то тронул ее за платье. Удивленная, она остановилась и увидела, как ее друг незаметно пытается вложить в ее руку записку. Лишь секунду она колебалась, принять ли записку, переданную столь необычным путем. Любовь победила. Покраснев, она приняла письмо и с большой ловкостью спрятала его в складках платья. В отличие от Веры, граф соблюдал при этом полное хладнокровие.

Глава вторая

Со всех ног бросилась Вера в свою комнату, закрыла дверь и дрожащими руками вытащила письмо. Отгадала ли она заранее его содержание? Возможно, да, так как не торопилась сломать печать. Она смотрела на письмо, и глаза ее радовались неожиданному подарку. Со всех сторон Вера рассмотрела письмо, крутила его в руках, смотрела на просвет, тщетно пытаясь в него проникнуть. Потом поднесла к губам, быстро поцеловала и, прелестно улыбаясь, посмотрела на него, как будто хотела сказать: сейчас ты — мой, Владимир Николаевич!

Наконец, ждать стало невмоготу. Она судорожно вскрыла письмо. Волнуясь, узнала хорошо знакомый почерк. Затем начала читать:

«Моя горячо любимая Вера! Не сердитесь на меня за это обращение. Простите, что я вообще осмеливаюсь писать эти строчки, передать их в Ваши руки. Но мое сердце переполнено. Досель незнакомая мне сила любви, которую я к Вам испытываю, не дает мне более молчать. Да, Вера. Это — сладкая тайна, которую я долго хранил в себе, которую оберегал и прятал, как скупой прячет свое сокровище. Я не могу более хранить его в своей душе. Я должен шепнуть Вам, сказать Вашему сердцу, что я Вас люблю так, как никто еще не любил на свете. Понимаете ли Вы, что значат эти слова? В состоянии ли Вы проникнуть в их смысл? Человеческий язык выразить это не может, если только Ваше сердце не поймет. Потому что наш язык слишком холоден, слишком скуден, чтобы в звуке хоть в малой степени передать то, что переживает моя душа. Но я не боюсь быть непонятым Вами. Я знаю, мое небесное дитя, что Вы любите меня так же, как я люблю Вас, что нами движут, в нас живут одни мысли и чувства. Я уверен, что мы понимаем друг друга, что моя тайна принадлежит и Вам. Слишком часто и глубоко я заглядывал в Ваши прекрасные синие глаза, зеркало Вашей чистой души, в ее свет, чтобы не быть в этом убежден. Один, без Вас, я жить долее не могу. Лишь связанным с Вами навеки я чувствую себя в силах идти по жизни. Хотите ли Вы быть Моей? Доверить свое будущее счастье моей любви и защите? Скажите «да», Вера. Ответ «нет» я не перенесу. Он будет мне смертным приговором.