Ницца la Bella

Кто-то нагнал и окликнул ее. Это был Сандро. Альмавивы на нем не было, а вокруг шеи было обернуто мохнатое полотенце, концы которого развевались за спиною. Он был тоже очень печален; Ницце даже казалось, что ему вовсе не до беседы с нею и что он с трудом подыскивает темы для разговора. Она еще больше ушла в себя.

— Что это с вами? — спросил он. — Для невесты, свадьба которой через месяц, такое настроение не подходит.

Она холодно ответила:

— Вы могли бы и не заговаривать об этом.

Ее сразу охватила злоба на этого Сандро. Зачем он вмешался не в свое дело? Зачем он уговаривал ее выйти за Мандрони? Положим, они давно помолвлены; положим, Мандрони ее любит, и она тоже… когда-то… Но все-таки…

Он сказал:

— Ваша тетка жалуется, что вы ее как-нибудь уморите: вы заплываете обыкновенно так далеко, что вас даже не видно. Экая вы храбрая какая!

— А вы бы, конечно, побоялись. Не судите по себе, — злобно и презрительно сказала она.

Он приостановился.

— Что-о? Побоялся бы? Bene [24]. Посмотрим. Сейчас возьму у сторожа полный купальный костюм — и посмотрим, кто лучше плавает.

Солнце стояло уже низко. Вода была спокойна и не очень тепла.

Ницца тихо, но уверенно и мерно проводила по воде обнаженными руками, и вода вокруг нее не пенилась, а только рокотала. Ее волосы были подобраны высоко на темени и придавали ей какой-то лукавый и веселый вид. И точно, тоска ее исчезла.

Она уплыла уже так далеко, что купальни только неопределенно белели где-то на берегу. Никто не увидит. Она немножко приподняла голову и плечи и оглянулась.

Сандро подплывал к ней справа, звучно и коротко хлопая по воде мускулистыми смуглыми руками.

— Теперь я спокоен за вас, — сказал он, — начнете тонуть — спасу. А потом явлюсь к синьору Черноконичу и потребую презренного металла, ибо оный никогда помехой не служит.

Он плыл шагах в десяти от нее и ближе не подплывал. Вода точно убегала под ними. Было так тихо, что им даже не приходилось повышать голос.

— Слушайте… — начала она.

— Что, друг мой?

— Разве вы в самом деле считаете меня своим другом?

Он подумал и сказал:

— Да.

— Хорошо, я рада, — ответила она. — А тогда… ответьте мне искренне на один вопрос.

— Искренне? Что ж, как другу, можно.

— Отчего вы всегда так печальны — и вот сегодня тоже? У вас какое-то горе, да?

Тогда он подплыл к ней на два шага ближе и рассказал ей все, что мучило его душу.

И Ницца ярко представила себе эту женщину, какою видела ее тогда в театре, — красавицу с роскошными волосами и роскошным декольте. Но у Ниццы не было в сердце уже ни отвращения к ней, ни злобы, а только одна глубокая, щемящая боль. Она тихо спросила:

— Разве она вас не любит?

— Я не знаю, — в отчаянии ответил Сандро. — Я не знаю, синьориночка. Но я очень несчастен… и очень смешон, и не будь вы такая милая, славная подруга, я не рассказал бы вам этого ни… Да что с вами? Что вы побледнели? Вы устали?

— Это ничего, — очень тихо ответила Ницца. — Право, ничего. Видите, сюда едет лодка. Плывите, а то неловко. Я тоже плыву обратно, уже пора.

Он внимательно всмотрелся в ее лицо, потом в парус, показавшийся в стороне предместья, и уплыл, сказавши:

— До свидания, синьорина Ницца.

— До свидания, — прошептала она.

Он уплывал все дальше. А Ницца неподвижно лежала на спине и смотрела, закинув голову, на бледное предзакатное небо, и боль в ее сердце росла и росла и превращалась в странное, мучительное отчаяние. Она разом вырвала руки из-под головы, высоко подняла их над водою и заломила свои тонкие пальцы с розовыми детскими ноготками. Слезы стали жечь ее глаза, и ее головка погрузилась в тихую воду.

И Ницца стала опускаться. Сначала глаза ее были открыты, потом она зажмурилась. В груди сперлось дыхание, в голове стало страшно тяжело. Вдруг ужас охватил ее, она вся содрогнулась, и в ту же минуту ей в горло хлынула соленая вода, проникая куда-то глубоко-глубоко — в самое сердце.

Лодка с парусом, покрасневшим от заката, быстро неслась по воде. В ней сидел глухой англичанин, смотрел в небо, думал свою думу и ничего не слышал.

1899