Северный свет

Однако она может сделать больше, гораздо больше, и чем сильнее разыгрывалось ее воображение, тем увлекательнее были открывавшиеся перед ней перспективы. Разве не может она завести магазин и продавать свое вышиванье или, скажем, открыть кафе-кондитерскую, где в спокойной и изысканной обстановке будет собираться каждый вечер избранная публика? Подумав немного, она решила назвать кафе «Цветок лаванды» и уже-видела себя и Дороти в очаровательных форменных платьях того оттенка, какой им больше всего к лицу. Но тут ей на ум пришла новая блестящая идея: она вспомнила про чудесные пшеничные лепешки, которые Роза так хорошо пекла в Бэнксхолме и которые, конечно, могут составить гордость нового заведения. Она напишет Розе, своей милой Розе, и попросит прислать рецепт… сегодня же напишет… Но мысли о сестре и о родном доме перенесли Алису из будущего в прошлое. Мечты, рожденные фантазией и возникавшие порой от какого-нибудь слова, запаха, далекого крика, слабого перезвона колоколов, звуков рояля в тихий воскресный полдень, овладели ею сейчас и мгновенно нахлынули волною грустных воспоминаний. Они уводили ее все дальше и дальше в детство: вот она стоит в большой темной кухне, наполненной ароматом свежих лепешек, вот берет одну из них, еще горячую, с золотистой корочкой и, весело смеясь, бежит во двор, к качелям за кустами. Она явственно слышит, как скрипят качели, как цокают по аллее копыта отцовского пони, запряженного в двуколку, как блеют овцы далеко на Чевиотских холмах, как пронзительно кричит торговка рыбой, проходя со своей тяжелой корзиной по дорожке за живой изгородью: «Свежее филе… совсем свежее, сегодняшнее… свежая рыбка из Фёрта…»

Раздался стук в дверь, и вошла Ханна.

— Вы будете завтракать, миссис Пейдж?

Алиса сразу пришла в себя, снова очутилась в Хедлстоне и, вернувшись к взятой на себя роли спасительницы семейства, спокойно сказала:

— Дайте мне поджаренного хлеба с сыром и стакан молока.

— Бодьше ничего?

— Нет, благодарю вас, Ханна.

«Знает», — подумала Алиса, когда Ханна ушла, и решила, что старая шотландка только больше станет уважать ее — и за воздержание, и за этот первый шаг к экономии. Однако, когда поджаренный хлеб с сыром прибыл на подносе, порция оказалась более чем изрядной, и Алиса с удовольствием принялась за еду. Вообще, это было одно из ее любимых блюд, и Ханна, возможно еще и для того, чтобы подбодрить Алису в ее воздержании, приготовила его на славу. Алиса съела все до последней крошки, затем поднялась к себе наверх, намереваясь, по обыкновению, отдохнуть.

К своему удивлению, она заснула и проснулась уже после трех от телефонного звонка. Она взяла трубку и тотчас узнала голос леди Уэзерби.

— Алиса, дорогая, это вы? Говорит Элинор Уэзерби. Алиса, мы хотим, чтобы вы с Генри пришли к нам пообедать в четверг. Нет, никаких гостей у нас не будет, просто уютненько посидим вчетвером. Договорились?

Пораженная и еще не вполне проснувшаяся, Алиса не верила собственным ущам. Она только смогла произнести:

— Да… да… по-моему, мы свободны.

— Прекрасно, значит, мы вас ждем. Только сегодня утром Арчи говорил, что мы давно вас не видели…

— Да, в самом деле, — не утерпела Алиса. — Признаюсь, я немножко обиделась, когда на прошлой неделе не получила приглашения к вам на вечер.

— Ах, моя дорогая, была такая скучища. К тому же, мы знаем, как занят сейчас Генри, да и вы, я уверена, вряд ли смогли бы прийти. Но сейчас мы хотим видеть вас обоих. Какой необыкновенный человек ваш муж… он буквально взбудоражил весь город. Так ждем вас в четверг. И приходите пораньше.

Кровь горячей волной прихлынула к лицу Алисы, когда она положила трубку на место. Ее уважают, несмотря на всю глубину постигшего их несчастья, и уважают за ее личные качества. То, что из всех ее друзей именно Элинор Уэзерби в такую трагическую минуту проявила к ней внимание, было самым большим комплиментом, какой она когда-либо получала.

Она причесалась, посмотрела на себя в зеркало и спустилась вниз, куда Ханна принесла ей чашку крепкого чая и несколько сухариков.

— Прикажете сегодня приготовить баранину, миссис Пейдж?

И снова Алиса почувствовала участие, но сдержалась и не откликнулась на него. Она велела Ханне, как всегда, поджарить окорок. В конце концов, он уже куплен, а кто знает, что будет у них на обед завтра?

День медленно клонился к вечеру. Подкрепившись долгим отдыхом и чаем, Алиса решила чем-нибудь заняться. Генри еще не вернулся, и она целый день не имела от него вестей. В ожидании его она решила написать письмо сестре, чтобы не только попросить рецепт приготовления лепешек, но и сообщить о постигшем ее несчастье. Она села к бюро, вынула листок почтовой бумаги и, подумав немного, начала изливать душу:

Шум подъехавшей машины прервал ход ее мыслей. Не успела она поднять голову, как услышала звук отпираемой ключом двери. А через несколько секунд появился и сам Генри. К этому времени Алиса успела обдумать, что скажет ему — и не столько зло, сколько печально, — но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, он уже подошел к ней, поцеловал и взял за руку. Он был очень бледен — лишь на щеках горел яркий лихорадочный румянец.

— Алиса, — без всякого вступления начал он, словно не в силах сдержаться, — я снова обрел веру в порядочность, здравомыслие и исконную доброту людей.

Услышав такое начало, она широко раскрыла глаза: в минуты волнения Генри любил выражаться высокопарно, но сейчас она уж никак этого не ожидала. А то, что он сказал дальше, и вовсе повергло ее в изумление.

— Сегодня утром банк, или, если угодно, Уэзерби, так как это идет из его кармана, дал мне заем. И сумму куда большую, чем я ожидал. А знаешь подо что? Под доброе имя «Северного света».

— Ничего не понимаю, — пролепетала она, обеспокоенная его возбужденным видом. — Я же видела этот жалкий листок.

— Этот самый листок как раз и сделал все, моя дорогая. — Он говорил теперь более спокойно, стараясь держать себя в руках, и все же еще никогда в жизни она не видела его таким взволнованным. — То, что мы, несмотря ни на что, из последних сил продолжали выпускать газету, заставило, наконец, людей прозреть. Сегодня в редакции все утро звонил телефон, и нас буквально засыпали телеграммами. В вечернем номере «Тайнкаслского эха» напечатана изумительная передовица… А завтра будет опубликована другая — в «Манчестерском курьере». — И он улыбнулся впервые за много недель. — Даже священники и те в последнюю минуту решили поддержать нас. Глимор позвонил мне и сказал, что посвящает нам свою воскресную проповедь на тему: «Да будет свет…»

— Но, Генри, — еще не убежденная всем этим, возразила она, — как же вы сможете выпускать газету?

— До понедельника будем выпускать ее вручную… это тоже принесет свою пользу. — Он снова улыбнулся. — Том Гурли сказал мне, что любители-коллекционеры платят ему за номер по полкроны — он скоро просто разбогатеет. А с понедельника мы снова начнем ее печатать. Майор Ситон отдал в наше распоряжение здание арсенала — на любой срок, сколько нам понадобится: завтра мы перевозим туда машины. Пул с Льюисом, да и все остальные, даже Хедли, горят нетерпением взяться за дело.

— Но, Генри, не можешь же ты вечно выпускать газету в арсенале?

— Конечно, нет. Это временная мера, пока мы не подыщем постоянного помещения. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что еще до конца года мы вернемся в прежнее здание. Неужели ты не понимаешь, как это ударило по «Хронике»? Они купили типографию, а договор-то на аренду по-прежнему в моих руках. По закону они обязаны произвести переоборудование в течение трех месяцев. А к концу этого срока, если я еще что-нибудь донимаю, они будут разорены и с радостью продадут типографию кому годно. Говорю тебе, Алиса, никогда в жизни я еще не был так счастлив. Я расплатился с Северной бумажной компанией, выдал жалованье рабочим и оплатил все счета. Слава богу, я выпутался из беды, и если ты еще немного потерпишь, то наш дом скоро снова будет записан на твое имя.