Старый английский барон

Попрощавшись с Джозефом, он на цыпочках прокрался к мистеру Уильяму и тихонько постучал; дверь отворилась.

— Что нового, святой отец?

— Ничего особенного. Мне лишь велено передать вам, что Эдмунд в добром здравии и по-прежнему ваш верный друг.

— Я ждал, что он пошлет нам весточку о себе, — признался Уильям. — Но, думаю, это еще не всё.

— Чего же вы еще ожидаете, дитя мое?

— Что мы увидим его или услышим о нем там, куда направляемся.

— Весьма вероятно, — сказал Освальд, — и на вашем месте я был бы готов к этому. Впрочем, уверен, мы не услышим о нем ничего дурного.

— Разумеется, — согласился Уильям. — И я всем сердцем буду рад свидеться с ним. Как я понял, он находится под покровительством сэра Филипа Харкли.

— Да, это так, — подтвердил Освальд. — Мне рассказал об этом слуга сэра Филипа, один из гонцов, который указывал дорогу остальным.

Побеседовав еще немного, они расстались, и каждый удалился на покой.

Наутро все тронулись в путь. Они ехали не спеша, чему причиною было слабеющее здоровье барона, и благополучно добрались до замка лорда Грэма, где высокородный хозяин встретил их с величайшим почетом и радушием.

Лорд Ловел поправился и окреп, насколько это было возможно за столь короткий срок, и с нетерпением желал вернуться домой. Он удивился приезду зятя с племянниками, но нисколько им не обрадовался. Сэра Филипа Харкли, явившегося засвидетельствовать свое почтение, барон Фиц-Оуэн встретил вежливо, но с заметной холодностью. Сэр Роберт, не доверяя своей выдержке, вышел из комнаты. Сэр Филип приблизился к барону и пожал ему руку.

— Милорд, — сказал он, — я рад видеть вас здесь, но не могу удовольствоваться сухой вежливостью такого человека, как вы. Я надеюсь заслужить ваше уважение, вашу дружбу и не успокоюсь, пока не стяжаю их. Отдаю себя всецело на ваш суд и сам готов порицать те из своих поступков, которые вызовут ваше неудовольствие.

Барон смягчился: одно благородное сердце почувствовало благородство другого, и, хотя он считал, что положение его шурина требует сдержанности по отношению к человеку, едва не лишившему его жизни, барон невольно с каждой минутой проникался к доблестному рыцарю всё большей симпатией. Лорд Клиффорд рассказал обо всем, что произошло, воздав должное великодушию сэра Филипа, не забыв упомянуть, как благородно тот скрывал до самого дня поединка причину, побудившую его бросить вызов лорду Ловелу, дабы не восстановить против него судей. Он всячески превозносил снисходительность рыцаря к побежденному и его желание соблюсти справедливость в отношении наследников своего противника, затем заговорил о его глубоком уважении к лорду Фиц-Оуэну и о том, как сэра Филипа заботило, чтобы барон смог приехать и закрепить достояние больного за своими детьми. Лорд Клиффорд также поручил своему сыну постараться смягчить сэра Роберта и при необходимости объяснить старшему сыну барона всё, что могло показаться тому подозрительным в поведении сэра Филипа.

Когда прибывшие немного отдохнули, лорд Грэм предложил им навестить больного. Они послали слугу предупредить его и вошли следом. Барон Фиц-Оуэн шагнул к постели и с искренней заботой и состраданием прижал к груди своего шурина. То же сделали сэр Роберт и мистер Уильям. Лорд Ловел обнял их, но не произнес ни слова, а выражение его лица выдавало душевное волнение. Барон заговорил первым:

— Смею надеяться, мой шурин пребывает в лучшем здравии, чем я ожидал.

Лорд Ловел с почти безумным видом кусал пальцы, терзал одеяло. Наконец он вскричал:

— Для чего вы послали за моими родственниками? Сэр Филип Харкли, вы недостойно воспользовались плодами своей победы, сохранив мне жизнь только для того, чтобы очернить мое доброе имя: вы опозорили меня перед незнакомыми мне людьми и, что еще горше, перед моими дорогими друзьями. Я был на пороге смерти, а вы вынуждали у меня признания, теперь же злоупотребляете тем, что услышали, чтобы погубить меня во мнении моих друзей. Но если я оправлюсь от ран, как бы вам не пришлось пожалеть об этом!

Сэр Филип выступил вперед.

— Милорды, я не стану придавать значения тому, что говорит этот несчастный, но обращаюсь к вам, благородным свидетелям всего, что здесь произошло. Вы видели: я не совершил ничего сверх того, что требовали обстоятельства. Вам известно, почему я поступал с лордом Ловелом так, а не иначе, вы также знаете, что предшествовало поединку и что за ним последовало. Я не отнял у лорда Ловела жизнь, хотя мог это сделать; я желал, чтобы он раскаялся в своих грехах и вернул незаконно присвоенное. Небеса призвали меня восстановить справедливость, я принял под свое покровительство наследника Ловелов и задался целью возвратить ему законные права. Желание же покарать этого человека служило лишь дополнительным стимулом. Вот какова моя цель, и я неуклонно буду стремиться к ней и далее.

Лорд Ловел едва не задохнулся от ярости, увидев, что ответом сэру Филипу стали знаки общего одобрения и уважения. Он вскричал:

— Я требую, чтобы мне разъяснили, кто этот лженаследник, ради которого он оспаривает мой титул и состояние?

— Мои благородные слушатели, — сказал сэр Филип. — Я представлю на ваш суд доказательства того, что мой подопечный знатного происхождения и принадлежит к роду Ловел. Все обстоятельства будут изложены вам без утайки, и вы сможете сами вынести решение.

Молодой человек, считавшийся сыном крестьянина, при стечении обстоятельств, которого не могла измыслить никакая человеческая изобретательность, узнаёт не только, кем были его настоящие родители, но и то, что их постигла безвременная кончина. Более того, он обнаруживает, что их останки покоятся в разных местах и не на освященной кладбищенской земле, и, воззвав к праху отца и матери, получает подтверждение справедливости своих притязаний. Он находит также живые доказательства, способные убедить и самых недоверчивых. Я приберег подробности до прибытия барона Фиц-Оуэна, зная его доброе сердце и благородство со слов того, кому они хорошо и давно известны; я столь твердо убежден в его справедливости, что прошу барона выступить одним из судей в деле его шурина. Я и мой подопечный предъявим свои доказательства ему, а также остальным присутствующим здесь лицам, и тогда станет очевидно, что он лучше, нежели кто бы то ни было другой, способен судить о них, поскольку может удостоверить многое, о чем нам придется упомянуть. Итак, я полагаюсь на ваше решение.

Лорд Грэм одобрил речь сэра Филипа, поручился за свою беспристрастность в этом деле и пожелал услышать, что скажут лорд Клиффорд с сыном, а также его собственные племянники, находившиеся при нем. Лорд Клиффорд промолвил:

— Предложение сэра Филипа разумно, как того и следовало ожидать. Трудно найти более подходящее место и более непредвзятых судей, так что, мне кажется, у лорда Ловела не должно быть возражений.

— Не должно? — воскликнул лорд Ловел. — Позволить, чтобы меня судили, как преступника, чтобы назначали судей решать, имею ли я право на собственное имение и титул? Я не подчинюсь такому правосудию!

— Стало быть, — сказал сэр Филип, — вы предпочитаете, чтобы вас судили по законам страны и в соответствии с ними вынесли вам приговор? Выбирайте, сэр: если вы отвергнете мое предложение, вас неизбежно предадут суду.

— Однако позвольте лорду Ловелу обдумать это предложение, — возразил лорд Клиффорд, — пусть он посоветуется с друзьями, а затем примет решение, полагаясь на их совет.

Тогда в разговор вступил барон Фиц-Оуэн и сказал:

— Я весьма удивлен тем, что услышал, и буду рад узнать, что сэр Филип расскажет о своем подопечном, чтобы я имел возможность судить, на что моему шурину следует уповать и чего бояться. Тогда я смогу дать ему совет или стать посредником, если в том возникнет необходимость.

— Справедливо, — согласился лорд Грэм, — в таком случае перейдем к делу. Сэр Филип, представьте нам своего подопечного и предъявите ваши доказательства.

Поклонившись, сэр Филип вышел и вернулся с Эдмундом; по пути он ободрил его и, войдя в комнату, представил барону Фиц-Оуэну, который строго спросил юношу: