Собрание сочинений. Т. 3

Генерал, Нина и Галя совершенно не обратили на меня внимания. В такие моменты, как я понял, никому ни до кого нету никакого дела. Поэтому все, ревностно и с азартом совершаемое каждым человеком в отдельности, производит само собою эффект истинно коллективного действия, чего вовек не понять КПСС и ее нечешущимся лидерам… Нет – я не философствовал тогда. Мне было не до того. Хотя часть тогдашних впечатлений отложилась помимо моей воли в памятные – зрительные и умственные – образы.

Я задвинул стул в ручку двери и тоже страстно принялся за вылавливание насекомых. Нескольких блох, уже поднабравшихся крови, я раздавил прямо в складках одежды. Раздавил с постыдным вожделением и отвращением. Наши дамочки вдруг обессиленно расплакались, растерянно повторяя: «Откуда?… что это вдруг?… нужна дизобаня… срочно едем к себе…» «Никаких “к себе”, – прорычал генерал, – брать на месте. Я докопаюсь: откуда эта блошиная пятая колонна. Головы сверну за антисанитарию… пытать буду своими руками… ну-ка, Серега, чесани мне лопатку левую, потом я тебе… еще немного осталось… помоги бабам… сдирай с них все и помоги… а что с ними будет после первой ядерной атаки на нашу Родину?… выполняйте…»

К счастью, большинство блох я метнул в кремлевского истукана, а то бы они нас натурально сожрали. Незаметно для себя все мы оказались раздетыми почти догола. Тела наши сплошь покрыты были трассирующими – я не преувеличиваю – укусами. Каждый из нас уничтожил по нескольку сволочей, причем твердости они были необыкновенной и с первого раза никак не раздавливались. Давить их пришлось выгнутыми ручками вилок. Генерал продолжал во время ловли бешено недоумевать: откуда бы эта нечисть? Я высказал предположение, что, очевидно, блохами кишит шерсть медвежьего чучела, стоящего в метре от нашего кабинета. «Метру я оторву голову, – сказал генерал, – и ни одна амнистия не спасет эту мразь… Экспедиции посылаются за насекомыми чуть ли не в Африку, а их у нас под боком мириады… Вот, сволочи, куда идет валюта государства…»

Но, в общем, мистерия отлова весьма маневренных блох проходила у нас бессловесно. Лишь стоны, скрежет зубов, дикие утробные возгласы и звуки, присутствие которых в человеке уже искренне удивляет. Мы также растирали коньяком – растирали взаимно – укусы на частях наших тел и близки были, распалившись, к откровенно веселой истерике. Именно в этот момент кто-то рванул дверь. Ручка от нее враз оторвалась, и люди, стоявшие на пороге, остолбенело уставились на нашу расположившуюся на полу, неподвижную в тот миг группу.

– Пожалуйста, граждане, оденьтесь и приготовьте документы, – сказал отчужденно и твердо какой-то тип с красной повязкой на рукаве. Он же прикрыл, проявив некоторый такт, дверь.

Все мы быстро оделись. «Спокуха, – сказал генерал, – не в таких еще катавасиях бывали. Но кто-то под меня копает… кто-то точит, Серега, Нина и Галя. Сложить всех пойманных блох на чистую тарелку для вещественного доказательства нашего вынужденного оголения…»

Генерал, полностью приведя себя в порядок и еще раз попросив покрепче чесануть его промеж лопаток, вышел договариваться с дружинниками. Нам было слышно, как он пошел там на них в наступление и кричал: «Мне плевать на ваши “новые веяния”… Я, понимаете, на оперативной работе, а не на “моральном разложении в течение рабочего дня”. Вам известно, что это за кабинет?… Повторяю, насвеяния не касаются… Вейте в банях, пивных барах, на бульварах, ипподромах, в Лужниках и так далее… А ты, мерзавец, вызови немедленно санитарно-эпидемическую инспекцию на место твоей… бывшей работы. Пойдешь под следствие. И за этих блох, и за многое другое. Что? Документы? Вы что, о-бе-зу-ме-ли? Мыникому документов не предъявляем. Насвеяния, повторяю, не касаются. Можете продолжать развеивать тунеядцев, но не мешать оперативной работе. Все… Я, кажется, сказал “все-е-е!!!” Проверь, скотина, на вшивость своего вот этого медведя и вели нести шашлык…»

Генерал вернулся в кабинет. Немного погодя сам метрдотель принес шампуры с шашлыками и какой-то заграничный баллончик. «Вот, Вадим Палыч, идеальное средство для более даже чем мелкой твари…» «Английский истребитель блох, – перевел генерал, прочитав надпись на баллончике. – Выйди вон, – приказал он метрдотелю, – поговорим поздней и в другом месте. И ни один Горбачев тебя не спасет. Во-о-он!…»

Все мы затем по очереди опрыскали свою одежду до самых укромных уголков. Удрученность наша начала постепенно переходить в юморок. Но настроение было уже далеко не то. Не то. Шашлык шел вяло. Хотелось не пить, а жрать, не любезничать с дамами, а печально чесаться, чесаться, чесаться и чесаться. Что мы и делали, пока не стало ясно: яркий праздник задристан назойливой действительностью. Хорошо еще, если все так и останется в тайне, а не выплывет наружу, когда генерал трезво проанализирует случившееся и, возможно, сопоставит по-чекистски факт появления в кабинете блох с занятиями моей жены и так далее. Ниточку эту раскрутить будет нетрудно, послав блох на экспертизу и выяснив, что блохи эти – нововыве-денные. «Надежда Афганщины – 6Ф/7Х»… Так я думал. Ушли мы не расплатившись. «Пусть сволочь метр сам платит, – сказал генерал, – распух от взяток и подачек. Ну-ка, чесанем друг друга напоследок… Что скажешь, Серега, о “новых веяниях”?»

Слова эти генерал произнес с яростной ненавистью. «Скоропалительность, – говорю, – всегдашний аврал, а при капитализме никто рабочих мест не покидает раньше времени. В корень глядеть надо…» «Верно, что в корень глядеть надо, но корень этот, девушки, зарыт так глубоко, что жизней наших не хватит на его выкорчевку. Не хватит… Лучше уж с тунеядцами бороться и допустить временные “ве-я-ни-я”, чем выкорчевывать… Будь здоров, Сергей Иваныч. В ближайшее время позвоню, и займемся делом…»

Был день осенний, повторяю, и листья грустно опадали. Присел я в скверике напротив Института Маркса – Энгельса – Ленина на скамеечку и схватился за голову от необыкновенной скуки и усталости. Случайно потревожил швы. Замер от ужаса: показалось, что сейчас вытекут из черепа мозги и нечем будет обдумывать случившееся со всеми возможными последствиями… Ах, лучше бы уж вытекли, подумал вдруг, потому что непременно начнут копать в кремлевских казармах насчет источника блох… искусанный часовой растрепется… возникнут нацеленные в меня версии… не мог же он не заметить моей кривой и мстительной улыбки, когда изнемогал от укусов… копанут глубже, доберутся до Коти, до нашего НИИ… это – конец ее карьеры, если не тюряга, за вынос засекреченных субъектов с закрытого объекта… я-то закошу, что мозги у меня сквозь швы вытекли около Института Маркса – Энгельса – Ленина и чесотка от аллергии на американские спутники… да и без того у меня – первая группа… я – в клещах… с другой стороны, генерал допрет, откуда взялись блохи, и от него уже не отвертеться так просто… самое милое дело – прямо тут совершить что-нибудь необычное, плакать… плакать и так хочется безумно… угодить в дурдом, а там – будь что будет…

Таким было мое решение, но вышло, как это всегда почти бывает в жизни, по-другому. Припугнутая погоней какая-то блоха вдруг взбесилась на свежем воздухе от аппетита и буквально опоясала тело мое трассирующим укусом. Опоясала и притаилась, судя по некоторым приметам, в промежности. Я вскочил со скамейки и покорябал спину о бульварное дерево. Блохи, скажу я вам, изобретательно выбирают места укусов на спине – руки до них никак не доходят, – а это, как ничто иное, способно довести человека, беззащитного перед нашествием мелкой кусачей сволочи, до бешеной неуравновешенности. Банда пенсионеров всесоюзного, очевидно, значения уставилась на меня со старобольшевистским выражением на фанатичных физиономиях. Как это я, видите ли, свинья мещанская, посмел чесаться рядом с ихсвятыней?…

– Викторчик, позвоните немедленно товарищу Яго де, – шизоидно распорядилась соседка по скамейке. – Гидра реакции поднимает новую голову. Адская вонища советской истории враз шибанула мне в нюх, я сблевал кусками шашлыка прямо на скамейку. – Террор… опять кавказский террор, – истерично за вопила фанатичная старуха-маразматичка.