Смех в темноте [Laughter In The Dark]

— Ничего, лажу. Он скоро на мне женится.

— Это хорошо, — сказал Каспар. — Я очень рад за тебя. Только жаль, что нельзя с тобой повозиться, как раньше. Это очень, знаешь, жалко.

— А у тебя есть подружка? — спросила она улыбаясь.

— Нет, сейчас никого. Трудно все-таки жить иногда, Марго. Я теперь служу в кондитерской. Я бы хотел иметь свою собственную кондитерскую, — но когда это еще будет.

— Да, жизнь — штука сложная, — задумчиво произнесла Марго и немного погодя подозвала таксомотор.

— Может быть, мы как-нибудь… — начал Каспар; но нет — никогда больше не будут они вместе купаться в озере.

«Погибнет девочка, — подумал он, глядя, как она садится в автомобиль. — Ей бы выйти за простого человека. Я б на ней, правда, не женился — вертушка, ни минуты покоя…»

Он вскочил на велосипед и до следующего угла быстро ехал за автомобилем. Марго ему помахала рукой, он плавно повернул и стал удаляться по боковой улице.

26

Шоссейные дороги, обсаженные яблонями, шоссейные дороги, обсаженные сливами, гладко подливали под передние шины, — и не было им конца. Погода была великолепная. К вечеру стальные соты радиатора бывали битком набиты мертвыми пчелами, стрекозами и жуками. Рекс действительно правил превосходно: лениво полулежа на очень низком сиденье, он мечтательно и ласково орудовал рулем. Сзади, в окошечке, висела плюшевая обезьянка и глядела на убегающий вспять север.

Во Франции пошли вдоль дороги тополя, в гостиницах горничные не понимали Марго, и это ее раздражало. Весну было решено провести на Ривьере, а затем перебраться на итальянские озера. На последней до побережья остановке они очутились в городке Ружинар.

Приехали туда на закате. Над окрестными горами, на фоне бледно-зеленого неба линяли лохматые апельсиновые тучи, кофейни исподлобья сверкали огнями, платаны бульвара были уже по-ночному сумрачны.

Марго, как всегда к ночи, казалась усталой и сердитой. Со дня отъезда, то есть почти уже три недели (они ехали не торопясь, останавливаясь в живописных городках, где всегда была та же самая старинная церковь и та же самая старинная площадь), она ни разу не побывала наедине с Рексом. Поэтому, когда они въехали в Ружинар и Альбинус стал восхищаться силуэтами пурпурно-закатных гор, Марго произнесла сквозь зубы: «Восторгайся, восторгайся», — едва сдерживая слезы. Они подъехали к большой гостинице, и Альбинус пошел справиться насчет комнат.

— С ума сойду, если так будет продолжаться, — сказала Марго, не глядя на Рекса.

— Всыпь ему снотворного, — предложил Рекс. — Я достану в аптеке.

— Пробовала, — ответила Марго. — Не действует.

Альбинус вернулся к ним, с виду несколько озабоченный.

— Все полно, — сказал он. — Это очень досадно. Извини, моя маленькая.

Они подъехали к трем гостиницам, и нигде комнат не оказалось. Марго категорически отказалась ехать в другой город, так как от поворотов по петлистой дороге, утверждала она, у нее кружится голова. Она была в столь скверном настроении, что Альбинус боялся на нее смотреть. Наконец в пятой гостинице им предложили войти в лифт — подняться и посмотреть единственную пару комнат, оказавшихся свободными. Смуглый мальчишка, поднимавший их, стоял к ним в профиль.

— Смотрите, что за красота, какие ресницы, — сказал Рекс, слегка подтолкнув Альбинуса.

— Перестаньте паясничать! — вдруг воскликнула Марго.

Номер с двухспальной кроватью был вовсе не плохой, но Марго стала мелко стучать каблуком об пол, тихо и неприятно повторяя:

— Я здесь не останусь, я здесь не останусь.

— Но позволь, это превосходная комната, — сказал Альбинус увещевающе.

Мальчик открыл внутреннюю дверь — там оказалась ванная, вошел в нее, открыл другую дверь — вот те на: вторая спальня!

Рекс и Марго вдруг переглянулись.

— Я не знаю, Рекс, насколько вам это удобно — общая ванная, — проговорил Альбинус. — Ведь Марго купается, как утка.

— Ничего, ничего, — засмеялся Рекс. — Я как-нибудь сбоку припека.

— Может быть, у вас все же найдется другой одноместный номер? — обратился Альбинус к мальчику, но тут поспешно вмешалась Марго.

— Глупости, — сказала она. — И так сойдет. Надоело бродить.

Она подошла к окну, пока вносили чемоданы. На сливово-синем небе горела одна-единственная яркая звезда, черные купы деревьев застыли, стрекотали кузнечики… Но она ничего не видела и не слышала.

Альбинус стал выкладывать умывальные принадлежности.

— Я первая войду в ванную, — сказала она, торопливо раздеваясь.

— Ладно, — ответил он добродушно. — Я тут сперва побреюсь. Только торопись, надо идти ужинать.

В зеркале он видел, как мимо стремительно пролетели джемпер, юбка, что-то светлое, еще что-то светлое, один чулок, другой.

— Вот неряха, — буркнул он, намыливая подбородок.

Он слышал, как закрылась дверь, как трахнула задвижка, как шумно потекла вода.

— Нечего запираться, я все равно тебя выгонять не собираюсь, — крикнул он со смехом и принялся оттягивать пальцем щеку.

За дверью вода продолжала литься громко и непрерывно. Альбинус осторожно скреб щеку бритвой «Жиллетт». Интересно, подумал он, можно ли здесь заказать омаров à l’Américaine [61].

А вода лилась, причем шум ее становился громче и громче. Он преодолел, так сказать, кульминационный момент и собирался возвратиться к кадыку, где еще виднелись остатки упрямой щетины, когда внезапно испытал шок, заметив, что из-под двери ванной выползает струйка воды, меж тем как шум воды обрел уже торжествующее звучание.

— Не дай Бог, она утонула, — пробормотал он и подскочил к двери, постучал.

— Милая, с тобой все в порядке? Ты затопила всю комнату!

Никакого ответа.

— Марго, Марго! — кричал он, тарахтя дверной ручкой (и совершенно не замечая, какую странную роль двери играют в его и ее жизни).

Марго между тем проскользнула в ванную: комната была полна пара и воды. Она проворно закрыла краны.

— Я заснула в ванне, — крикнула она жалобно через дверь.

— Сумасшедшая, — сказал Альбинус. — Как ты меня напугала!

Растекавшиеся по белесому ковру темные струйки остановились. Альбинус вернулся к зеркалу и снова намылил шею.

Через несколько минут Марго явилась из ванной бодрая, сияющая и стала осыпаться тальком. Альбинус в свою очередь пошел купаться — там все было очень мокро. Оттуда он постучал Рексу.

— Я вас не задержу, — сказал он через дверь. — Сейчас будет свободно.

— Валяйте, валяйте, — чрезвычайно весело проорал в ответ Рекс.

За ужином Марго была прелестно оживлена. Они сидели на террасе. Белый мотылек колесил вокруг лампы и упал на скатерть.

— Мы останемся тут долго, долго, — сказала Марго. — Мне здесь страшно нравится.

27

Прошла неделя, вторая [62]. Дни были безоблачные. Изобилие цветов и иностранцев. Какой-нибудь час езды — и попадешь на ослепительно прелестный песчаный пляж — красивая картинка, окаймленная темно-красными камнями на фоне темно-синего моря. Одетые в сосновый наряд горы со всех сторон окружали гостиницу, ничуть не уступающую множеству подобных, построенную в тошнотворно-мавританском стиле, от которого у Альбинуса по коже забегали бы мурашки, не будь он сейчас столь счастлив. Марго тоже была счастлива, как, впрочем, и Рекс.

Все ею изрядно восхищались: фабрикант шелка из Лиона, тихий англичанин, собиравший жуков, юнцы, игравшие с нею в теннис. Но, кто бы на нее ни глядел, кто бы с ней ни танцевал, Альбинус ревности не чувствовал. И, вспоминая муки ревности, испытанные в Сольфи, он дивился: в чем разница, почему тогда все нервило и тревожило его, а сейчас при виде ее — уверенность, спокойствие? Он не замечал одной крохотной мелочи: не было в ней теперь желания нравиться другим, — ей нужен был только один человек — Рекс. А Рекс был — тень Альбинуса.