Тайны горностая

– Ты меня смущаешь, – едва слышно проговорил Разумовский.

– Напротив, у тебя есть все основания гордиться, – прервала его царственная супруга, – ибо ты являешься живым воплощением моей совести, моим добрым гением.

Она с любовной душевностью заключила его в объятия и покрыла его лицо поцелуями, несказанное счастье наполнило их сердца и заставило учащеннее биться рядом друг с другом, они были настолько упоены своим блаженством, что им было безразлично, что их окружает роскошный ли дворец или прокопченные стены какой-нибудь крестьянской хижины.

С того дня оба супруга, казалось, и в самом деле совершенно преобразились. Императрица теперь во всем демонстрировала прежде чуждую ей серьезность, тогда как меланхолия Разумовского сменилась радостью. Теперь царица вплотную занялась нравственностью или, точнее, безнравственностью при своем дворе и с деспотической строгостью преследовала всякое проявление фривольности. Чтобы на примере кого-то преподать остальным блестящий наглядный урок, месье Лестоку было повторно приказано вступить в брак с придворной фрейлиной фон Менгден.

Маленькому французу пришлось покориться без лишних протестов, однако он не прочь был бы при этом последовать примеру императрицы и провести церемонию бракосочетания тайно, поскольку не без основания опасался во время нее показаться смешным. Однако монархиня выразила свое недовольство по поводу этого намерения. Она хотела, чтобы венчание ее близкого друга привлекло к себе как можно больше внимания и вызвало общественный резонанс, а потому повелела, чтобы означенная церемония была проведена публично, торжественно и пышно.

– Коль скоро женщине, которая к тому же еще является безраздельной правительницей, что-то втемяшится, – говорил, вздыхая, Лесток, – то ничего другого не остается, как повиноваться.

Венчание прошло с невиданной помпой в присутствии императрицы и всего двора. Необозримые толпы народа заполнили церковь и прилегающие улицы, по которым в роскошных, сказочного вида санях двигалась свадебная процессия. Лесток стоял перед алтарем рядом со своей избранницей, даже не пытавшейся скрыть своего триумфа, с миной приговоренного к смерти, и, глядя на него, царица не могла удержаться от смеха.

– Вы не выглядели бы более жалко, если бы вас вели на казнь, Лесток, – сказала она ему, когда он, под руку со своей супругой, принимал по окончании церемонии поздравления присутствовавших.

– Ах, ваше величество, женитьба – дело куда более досадное, нежели казнь, – вздохнул в ответ Лесток, – там ты преодолеваешь все муки одним махом, а здесь получается, что тебя будут таскать с веревкой на шее всю жизнь.

14

Желанный заговор

Граф Лесток вступив в брак, следуя примеру своей повелительницы, тоже стал образцом морали и даже организовал для забавы своеобразную полицию нравов, которая давала ему возможность о всяком нарушении морали и правил приличия тотчас же ставить в известность монархиню, которая и наказывала провинившихся безо всякого снисхождения. Правда, нравственное усердие, равно как и институт, служивший ему, в руках злокозненного француза опять превратился всего лишь в новое оружие против его недругов, Бестужевых и их сторонников. При всей осмотрительности, какой требовали от него близкие отношения супруга императрицы с этой партией, он все же никогда не упускал случая косвенным образом бросить на них тень подозрения или представить в глазах императрицы в невыгодном свете. И вот однажды он, сияя от радости, появился у нее на утреннем приеме и попросил выслушать его без посторонних.

Отослав придворных дам, царица удобно расположилась в кресле и с улыбкой спросила:

– Ну, что же у вас нового и важного для меня?

– Нечто действительно в высшей степени важное, – с таинственным видом ответил Лесток, – хотя и ничего нового, так, старая история. Помнит ли еще ваше величество о тех ночных свиданиях, которые граф Шувалов в свое время имел с неизвестной замаскированной дамой?

– О, разумеется, как не помнить! – воскликнула Елизавета. – Я ему тогдашнюю гнусную измену и по сей день не забыла.

– Так вот, ваше величество, что бы вы сказали на то, если б сегодня я смог приподнять завесу над этой пикантной тайной?

– Вы установили, кто эта дама?

– Да, я разыскал ее, ваше величество.

– Не тяните, кто она такая? – спросила Елизавета, в которой живо проснулось любопытство.

– Это не кто иная как графиня Бестужева.

– Лесток, вы лжете.

– О, у меня имеются доказательства.

– Лакейские сплетни наверное?

– Нет, ваше величество, собственноручные письма графини к Шувалову.

– Как они к вам попали?

– Это мой секрет.

– Покажите мне эти письма, – приказала царица.

Лесток вручил ей небольшую стопку посланий на розовой бумаге, которые Елизавета быстро пробежала глазами.

– Какая мерзость! – пробормотала она, завершив чтение. – Просто отвратительно! Однако ж я найду удобный случай наказать и ее и его.

– Графиня мне вообще подозрительна, – продолжал Лесток. – Последнее время она водит тесную дружбу с госпожой Лапухиной, той самой, которая...

– О, не напоминайте мне, пожалуйста, о том позоре, который я пережила благодаря этой женщине, – гневно вспылила Елизавета. – Мало того, что она похитила у меня сердце Лёвенвольде, она еще осмеливается сегодня оспаривать у меня первенство в красоте. Я обещала Разумовскому никогда больше не поступать несправедливо, никоим образом не давать волю своей ненависти и гневу, однако отныне я буду ежедневно молить Господа, чтобы эта ненавистная особа сама дала мне удобный случай под предлогом строгого правосудия отомстить ей.

– Ну, я думаю, что такой случай представится гораздо раньше, чем вы, вероятно, можете предположить, ваше величество, – с высокомерной улыбкой произнес склонный к интригам француз.

– Как?

– Мои важные известия на этом еще не исчерпываются.

– Тогда поскорее переходите к делу, – нетерпеливо потребовала Елизавета.

– Дело пока не совсем прояснилось, – ответил Лесток, – так что, ваше величество, я могу в ваших интересах говорить о нем только при том условии, что вы пообещаете мне и никому об этом не сообщать, тем более своему супругу.

– Я вам в этом ручаюсь, – ответила царица.

Заручившись гарантией, Лесток приступил к подробностям и принялся шепотом рассказывать, что подпоручик Бергер из расквартированного в Петербурге кирасирского полка получил недавно приказ сменить офицера, который до сего времени нес караульную службу при сосланном в город Соликамск Пермской губернии графе Лёвенвольде. Узнав об этом, госпожа Лапухина послала своего сына, камер-юнкера, к Бергеру и через него попросила кирасирского офицера передать Лёвенвольде заверения, что она-де его не забыла, что образ мыслей ее в отношении графа нисколько не изменился и, в заключение, добавляла, чтобы он не падал духом, а уповал бы на лучшие времена. Курляндец Бергер, будучи беззаветно преданным монархине человеком, тотчас же уведомил об этом Лестока.

– Ну, в общем я пока не вижу здесь никакого преступления против Императорского величества, – промолвила Елизавета.

– Я ведь уже предупреждал ваше величество, что дело еще не до конца ясно, – поспешил возразить француз, – однако для такой головы, как моя, порой бывает достаточно какого-нибудь незначительного на первый взгляд выражения, чтобы тотчас же окинуть взором всю сеть замышляемой интриги. Когда Лапухина говорит о лучших временах, на которые следует надеяться графу Лёвенвольде, то для меня это является прямым указанием на то, что запущен механизм какого-то события, способного эти самые времена приблизить, то есть заговора...

– Ваши выводы несколько смелы, – сказала царица, – и именно потому, что я так ненавижу эту женщину и повсюду о моей ненависти знают, я не хочу проявлять излишней торопливости. Стало быть, расследуйте и далее это дело, Лесток, уполномочьте этого подпоручика для видимости согласиться с намерениями Лапухиной и таким образом разузнать о них.