Василий Теркин

Дубенский не сразу ему ответил.

— Не в том вопрос… — начал он еще нервнее. — Без капитала нельзя. Но на кого работать?.. Вот что-с!.. У Арсения Кирилыча были совсем другие идеи… Он хотел делать рабочих участниками… вы понимаете? стр.109

— Понимаю!.. Это в виде процента, что ли?

— Именно.

— Против этого я не буду говорить… но опять не сразу же… Надо спервоначалу поставить дело на прочный фундамент…

— А вышло по-другому, — голос Дубенского упал, — совсем по-другому. Понадобились… я вам сказал… приемы… делечества… понимаете? И в этих случаях можно очутиться в сообщниках, не желая этого…

"Вот оно что! — подумал Теркин. — Видно, и тебя впутал хозяин-то!"

— О чем же, собственно, в газетах гвалт подняли? — спросил он строже и даже нахмурился.

— Мне, право… весьма неприятно излагать вам это… Конечно, тут есть какая-нибудь интрига…

— Подвох!.. Со стороны меньшинства? Или действительно проруха какая?

— Есть… к сожалению… и кое-что похожее на правду.

— Да неужто Арсению Кирилычу серьезные гадости предстоят? Преследование?

"Неладно, неладно", — прибавил Теркин про себя, и ему стало вдруг ясно, что он уедет отсюда с пустыми руками.

— Арсения Кирилыча вызывают безотлагательно. Надо сейчас же принять меры.

— Он — ума палата… В разных передрягах бывал… Да к тому же, как я его разумею, ничего бесчестного, неблаговидного он на душу свою не возьмет… Не такой человек.

"А почем ты знаешь?" — поправил он самого себя.

И ему захотелось, забывая про неудачу своей поездки к

Усатину, поглядеть на то, как Усатин поведет себя и во что именно завязил он одну ногу… а может, и обе.

— Очень, очень… все это прискорбно!

Возглас Дубенского отзывался большой горечью.

Теркин сбоку оглядел его и подумал:

"Какой ты техник, директор?.. Тебе бы лучше книжки сочинять или общежития на евангельский манер устраивать".

— Да ведь вы — служащий… ваше дело сторона. Коли вы перед акционерами прямо не ответственны? — спросил Теркин, нагнувшись к Дубенскому.

— В настоящую минуту… весьма трудно ответить вам… вы понимаете… весьма трудно. стр.110

XXVIII

Загудевший вдали колокольчик прервал Дубенского.

— Это Арсений Кирилыч? — спросил Теркин.

— Он, он!

Оба встали и вернулись к наружному крыльцу с навесом и двумя лавками.

Там уже дожидалось несколько человек мелких служащих, все в летних картузах и таких же больших сапогах, как и Дубенский.

— Арсений Кирилыч едут, — доложил один из них технику и снял картуз.

Тот поблагодарил его наклонением головы.

— Он наверно в конторе побудет, — сказал Дубенский

Теркину, пропуская его вперед.

Справа из сеней была просторная комната в четыре окна, отделанная как конторы в хороших сельских экономиях: серенькие обои, несколько карт и расписаний по стенам, шкапы с картонами, письменный стол, накрытый клеенкой, гнутая венская мебель.

Но и в ней стояла духота, хотя все окна были настежь.

— Здесь посидим или пойдем на крылечко? — спросил

Теркин, не выносивший духоты.

Можно было еще кое-что повыведать у Дубенского. Но он не любил никаких подходов. Пожалуй, есть и какая-нибудь нешуточная загвоздка… Быть может, и ничего серьезного для кредита усатинской фирмы нет, а этот нервный интеллигент волнуется из-за личной своей щепетильности, разрешает вопрос слишком тревожной совести.

Но… газеты? Обличительный набат?.. Положим, у нас клевета и диффамация самый ходкий товар, и на всякое чиханье не наздравствуешься… Однако не стали бы из-за одних газетных уток слать три депеши сряду.

Дубенский так был поглощен предстоящим объяснением с Усатиным, что не слыхал вопроса Теркина и заходил взад и вперед по конторе.

Вопроса своего Теркин не повторил и присел к окну, ближайшему от крыльца.

Через две-три минуты показалась коляска вроде тарантаса на рессорах, слева из-за длинного амбара, стоявшего поодаль, по дороге из уездного города. стр.111

Сажен за тридцать острые глаза Теркина схватили фигуру Усатина. Он ехал один, с откинутым верхом и фартуком, в облаке темноватой степной пыли. Лошади, все в мыле, темно-бурой масти, отлично съезженные, широко раскинулись своим фронтом.

Коренник под темно-красной дугой с двумя колокольчиками иноходью раскачивался на крупных рысях; пристяжные, посветлее «рубашкой», скакали головами врозь, с длинными гривами, все в бляхах и ремнях, с концами, волочившимися по земле. Молодой кучер был в бархатной безрукавке и низкой ямской шапке с пером.

"Ожирел, Бог с ним, Арсений Кирилыч, — подумал Теркин, продолжая оглядывать его. — Трехпудовый купчина… Барское обличье совсем потерял".

И в самом деле, Усатин даже в последние три месяца, — они виделись весной, — сделался еще тучнее. Тело его занимало все сиденье просторного фаэтона, грузное и большое, в чесучовой паре; голова ушла в плечи, круглая и широкая; двойной подбородок свесился на рубашку; борода точно повылезла, такая же русая, как и прежде, без заметной на расстоянии седины; только острые темно-серые глазки прорезали жир щек и точечками искрились из-под крутых бровных орбит, совсем почти без бровей. Рот сохранял свою свежесть и сочность, с маленькими зубами. На все лицо ложилась тень от соломенной шляпы с вуалем на английский манер.

"Важно катит! — подумал Теркин, засмотревшись охотницки на тройку, и почувствовал приятное, чисто русское ощущение лихости и молодечества. — Важно!.. Кабы на таких же полных рысях и во всем прочем!"

И ему захотелось верить, что такой человек, как Арсений Кирилыч, не свихнется; что все эти газетные слухи просто «враки», и только такой «головастик», как Дубенский, может мучиться из-за подобных пустяков.

За несколько шагов до крыльца храп лошадей заслышался явственно, и пыль, вздымаясь высокими клубами, совсем закрыла фигуру Усатина, когда он подъезжал к конторе.

Оба они, и Теркин, и Дубенский, вышли на крыльцо.

Усатин грузно вылезал, опираясь на руку одного из служащих. Первого увидал он Теркина. стр.112

— А!.. Василий Иваныч!.. Вы как?…

Оклик, сделанный молодым, немного шепелявым голосом, показал Теркину, что Усатин забыл про их разговор в Москве и про то письмо, которое он писал ему на днях, извещая о своем приезде… Быть может, не получил его…

Они поздоровались.

— Мы вот с господином Дубенским рассудили перехватить вас, Арсений Кирилыч, по дороге в усадьбу. Пожалуй, отсюда прямо на чугунку укатите…

Вас ждут депеши. С моим личным делом я повременю… А письма моего вы разве не получили?

— Какого письма?

— Из Ярославля я вам писал на той неделе?..

— Нет… Вы куда же адресовали?

— Да сюда, в усадьбу.

— Я больше недели мыкаюсь…

И, видя, что Дубенский с нервным лицом переминается с ноги на ногу, Усатин быстро повернулся в его сторону и не договорил.

— Петр Иваныч?.. У вас, стало, что-нибудь экстренное?

— Три депеши, Арсений Кирилыч. Одна была на мое имя. Вот они.

Дубенский вынул из кармана три телеграммы и с дрожью в пальцах подал их.

— Из Москвы? — спросил Усатин.

Теркину показалось, что голос его дрогнул.

И, не раскрывая телеграмм, он обратился, все еще у крыльца, к служащим:

— Вам тоже к спеху?

— Как же, Арсений Кирилыч… — отвечал за всех стоявший впереди худой высокий малый, с длинной желтой бородой. — Насчет теперь…

Белой пухлой рукой Усатин сделал движение.

— Хорошо!.. Господа, я сейчас к вам… Только отпущу их… Пожалуйте в комнаты.

Теркин и Дубенский вернулись в контору, где Дубенский опять начал ходить взад и вперед.

— Послушайте… Петр Иваныч, — окликнул его Теркин, стоя у двери.

— Что вам? — рассеянно отозвался Дубенский.

— Коли вам надо сейчас же объясниться с Арсением

Кирилычем, я могу и в садик пойти. стр.113

— Нет… Зачем же… Вероятно, он сейчас поедет в усадьбу…