Мелкий снег (Снежный пейзаж)

В прошлом году Тэйноскэ взбунтовался: скучно-де каждый год ездить в одно и то же место — и повёз их к мосту Кинтайкё, но Сатико осталась недовольна — у неё было такое чувство, будто она забыла сделать что-то очень важное. Она не переставала сетовать по этому поводу до тех пор, пока не уговорила Тэйноскэ поехать в Киото, надеясь застать хотя бы цветение поздней сакуры в Омуро.

По обыкновению, приехав в Киото в субботу вечером, они отправлялись ужинать в ресторан «Хётэй» неподалёку от храма Нандзэндзи, [35] затем, поглядев на весенние танцы гейш (этого зрелища они никогда не пропускали), шли любоваться цветами сакуры при свете фонарей в парке храма Гион, [36] после чего возвращались в гостиницу на улице Фуя-тё.

На следующий день они совершали прогулку от Саги до Арасиямы, там, облюбовав какой-нибудь чайный домик, съедали захваченный с собой завтрак и после полудня возвращались в город, чтобы успеть полюбоваться сакурой в парке храма Хэйан. На этом, собственно, их путешествие и заканчивалось, правда, иногда Сатико и Тэйноскэ, отправив сестёр и Эцуко домой, задерживались в Киото ещё на день.

Посещение храма Хэйан они всегда откладывали напоследок, потому что тамошняя сакура была самой великолепной во всём Киото. Теперь, когда знаменитая плакучая сакура у храма Гион состарилась и цветы на ней год от года становились всё более блёклыми, увидеть киотоскую весну во всей её красе можно было, пожалуй, лишь в парке храма Хэйан.

Макиока приходили сюда к вечеру, в тот час, когда солнце заходит, на землю опускаются сумерки и когда особенно остро ощущается грусть расставания с чем-то особенно тебе дорогим. Утомлённые за день, они тем не менее долго бродили по парку, не пропуская ни одного цветущего дерева на берегу пруда, у моста, на повороте дорожки, перед галереей. Впечатлений от этой поездки им хватало на весь год, до наступления следующей весны, стоило закрыть глаза, и они как бы снова воочию видели нежный цвет лепестков и причудливый изгиб ветвей…

Вот и в нынешнем году Макиока отправились в Киото в одну из суббот в середине апреля. На Эцуко было прошлогоднее нарядное кимоно из узорчатого шёлка с длинными рукавами. Привыкшая к европейской одежде, девочка чувствовала себя в нём не очень удобно, тем более что с прошлого года она заметно выросла. Точно так же стесняли её и лакированные сандалии. Она старалась ступать осторожно, чтобы сандалии не соскакивали при ходьбе, а подол кимоно не отгибался. Лицо девочки, слегка подкрашенное по случаю праздника, выражало крайнюю сосредоточенность. Однако во время ужина в ресторане «Хётэй», когда семейство расположилось в отдельном кабинете с верандой, девочка забылась, и из распахнувшегося кимоно выглянули её голые коленки. «Поглядите на Эцуко, — улыбнулся кто-то из взрослых, — не девочка, а настоящая разбойница!»

За ужином Эцуко снова дала близким повод для смеха. То ли потому, что она ещё не научилась держать как следует палочки для еды и пользовалась ими неловко, по-детски, то ли потому, что ей мешали длинные рукава, но, когда девочка попыталась ухватить с блюда скользкую луковицу, та упала на пол, скатилась по веранде в сад и затерялась где-то во мху.

На следующее утро всей семьёй отправились к пруду Хиросава. Там, под склонившейся к самой воде сакурой, Тэйноскэ фотографировал своих спутниц, позаботясь о том, чтобы в кадр попали простёршиеся вдали горы. С этим деревом у них были связаны особые воспоминания.

Несколько лет назад здесь к сёстрам подошёл какой-то незнакомец и попросил разрешения их сфотографировать. Сделав несколько снимков, он вежливо откланялся, пообещав прислать фотографии, если они окажутся удачными. Сатико дала ему свой адрес и действительно дней через десять получила по почте обещанные фотографии. Среди них особенно хороша была одна, запечатлевшая Сатико с Эцуко на фоне подёрнутого рябью пруда. Мать и дочь, сфотографированные со спины, стояли под сенью сакуры и глядели на воду. Всё на этой фотографии, начиная с двух неподвижных фигур, словно зачарованных раскинувшимся перед ними пейзажем, и кончая лепестками цветов, отчётливо выделявшимися на ярком кимоно Эцуко, было проникнуто какой-то удивительной поэтической грустью.

С тех пор всякий раз, приезжая весной в Киото, они неизменно приходили сюда и фотографировались под заветным деревом на берегу пруда.

Чуть поодаль, у окаймляющей пруд дорожки, стояло ещё одно дерево, мимо которого Сатико не могла пройти равнодушно, — великолепная камелия, усыпанная ярко-алыми цветами. Полюбовавшись ею, семейство направилось к пруду Осава, постояло на его берегу, и, миновав ворота храмов Дайкакудзи, Сэйрёдзи и Тэнрюдзи, они вышли к мосту Тогэцу — Лунная Переправа. Здесь, как всегда в эту пору, было многолюдно. В толпе выделялась группа кореянок в ярких одноцветных одеждах. Многие из них изрядно захмелели от выпитого по случаю праздника сакэ и вели себя более шумно, чем это подобает женщинам.

В прошлом году Макиока выбрали для полуденной трапезы сад перед павильоном Великого Милосердия, Дайхикаку, а в позапрошлом — один из чайных домиков у моста. На сей раз они решили расположиться вблизи храма Всепобеждающего Закона, Хориндзи, известного тем, что сюда каждый год в весеннюю пору приходят тринадцатилетние подростки, чтобы попросить благословения у бодхисатвы Кокудзо. Покончив с завтраком, они вернулись к мосту Тогэцу, а затем надумали посетить и бамбуковую рощу у храма Небесного Дракона, Тэнрюдзи.

— Эттян, помнишь сказку о воробье с отрезанным язычком? — сказала Сатико. — Он жил здесь.

Когда Макиока добрались до обители «Удаление от мирской суеты», неожиданно подул прохладный ветер, и с деревьев на них посыпались лепестки сакуры. Потом они снова вернулись к храму Чистой Прохлады, Сэйрёдзи, а оттуда уже на поезде — к мосту Тогэцу. Немного передохнув, они сели в такси и поехали в город, к храму Хэйан.

Всякий раз, когда сёстры входили в ворота этого храма, у них замирало сердце: какой они увидят плакучую сакуру у Западной Галереи, известную своей красотой даже за границей? Не отцвела ли она уже? И каждый раз у них вырывался восторженный возглас при виде огромного облака ярко-розовых лепестков, застывшего на фоне вечернего неба.

Это был кульминационный момент их двухдневной поездки, дарующий радость, которую они весь год будут лелеять в своих сердцах. «Ну вот и хорошо, нам удалось увидеть сакуру в полном цвету, — думали сёстры, — пусть так будет и на следующий год».

Сатико по обыкновению размышляла ещё и о том, что в следующем году они придут сюда уже без Юкико. Цветы распустятся, как и прежде, но Юкико с ними уже не будет… Но как ни печалилась Сатико о предстоящей разлуке с сестрой, она от всего сердца желала, чтобы эта разлука наступила скорей. Противоречивые чувства уже не первый год переполняли Сатико, когда она стояла под этими деревьями, и всякий раз ей казалось невероятным, что Юкико и на сей раз с ними. Ей становилось так больно за сестру, что она боялась встретиться с ней взглядом.

В глубине парка деревья сакуры уступали место клёнам и дубам с едва прорезавшимися молодыми листочками и кругло подстриженным кустам олеандров. Пропустив своих спутниц вперёд, Тэйноскэ с фотоаппаратом следовал за ними, время от времени останавливая их для памятного снимка в том или ином заветном месте: на поросшем ирисами берегу пруда «Белый Тигр», на камнях переправы через пруд «Голубой Дракон» (их одежды так живописно отражались в воде!), под сенью великолепной сакуры, тянувшей свои ветви к тропе на западном берегу пруда «Фениксово Гнездо». Как всегда, находилось немало желающих сфотографировать эту живописную группу. Люди вежливые сначала спрашивали у сестёр разрешения, другие же щёлкали фотоаппаратом без спроса.

Макиока бережно хранили воспоминания о своих прежних поездках в Киото. Вот здесь, в этом чайном домике у пруда «Фениксово Гнездо», они пили чай, а отсюда, с моста, кормили красных карпов. И тотчас же у них появлялось желание повторить всё снова.