Сталки и компания

осились: он был у нас новым преподавателем и хотел завоевать расположение. Жаль, что он сделал такие выводы. Сталки пришел к нему в кабинет и сделал вид, что рыдает, сказал Мейсону, что начнет новую жизнь, если Мейсон простит его на этот раз, но Мейсон не согласился. Он сказал, что его долг сообщить об этом ректору.

– Мстительная свинья! – воскликнул Жук. – Все из-за этих крыс! Тут и я тоже разрыдался, а Сталки признался, что уже шесть лет постоянно занимается воровством, с тех пор как пришел в школу, и что я его научил всему... такой а ля Фейджин{[45]}. Мейсон просто побелел от радости. Он решил, что мы попались.

– Здорово! Здорово! – воскликнул Дик Четверка. – А мы никогда не слышали об этом.

– Конечно. Мейсон все делал втихаря. Он записал все наши показания. Он поверил каждому нашему слову, – сказал Сталки.

– И все это передал ректору без всяких обиняков. Это заняло около сорока страниц. Я очень ему помог в этом.

– Вы совершенно рехнулись, а дальше что? – спросил Абаназар.

– За нами послали, и Сталки попросил, чтобы ему зачитали «показания», а ректор толкнул его так, что Сталки упал в корзину для бумаг. Потом он назначил каждому по восемь розог... смешно... за... за неслыханные... вольности в общении с новым преподавателем. Когда мы уходили, я видел, как у него тряслись плечи. Ты знаешь, – печально сказал Жук, – что Мейсон теперь как посмотрит на нас на втором уроке, так краснеет? Иногда мы втроем смотрим на него в упор, пока он не начинает трепыхаться. Этот гад ужасно чувствительный.

– Он читал «Эрик, или Мало-помалу», – сказал Мактурк, – поэтому мы дали ему «Сент-Уинифред, или Мир школы»{[46]}. Они там в свободное от молитв и пьянства время постоянно воровали. Это было всего лишь неделю назад, и ректор нас слегка побаивается. Он говорит, что это сознательная дьявольщина. Все это Сталки придумал.

– Смысл ссориться с преподавателем есть только в том случае, если ты можешь выставить его ослом, – сказал Сталки, с удовольствием вытягиваясь на коврике. – Если Мейсон не знал, что такое пятая комната... то уж теперь-то знает. А сейчас, мои дорогие возлюбленные слушатели, – Сталки поджал под себя ноги и обратился к компании. – В наши руки попался сильный, редкий человек{[47]} – Кинг. Он прошел долгий путь, чтобы спровоцировать этот конфликт. (С этим словами Сталки застегнул свое черное шелковое домино на пуговицы, изображая судью.) – Он унижал Жука, Мактурка и меня privatim et seriatim{[48]}, вылавливая нас по одному. Но сегодня, здесь, в музыкальной комнате, он оскорбил всю пятую комнату, да еще в присутствии этих... этих охвицеров из девяносто третьей, похожих на брадобреев{[49]}. Пусть же, Бенжимин, теперь он кричит capivi{[50]}!

Браунинг и Рёскин не входили в круг чтения Сталки.

– И кроме того, – сказал Мактурк, – он обыватель, любит висячие горшки с кошечками. Он носит клетчатый галстук. Рёскин утверждает, что каждый, кто носит клетчатый галстук, безусловно, будет проклят навеки.

– Браво, Мактурк, – отозвался Терциус, –