Аня из Шумящих Тополей

Теперь мы с маленькой Элизабет ходим на прогулку дважды в неделю. Миссис Кембл поставила условием, что это будет не чаще и ни в коем случае не в воскресенье. С приходом весны жизнь Элизабет стала немного веселее. Лучи солнца проникают и в мрачный старый дом, а снаружи он кажется даже красивым, когда на его стенах танцуют тени верхушек стройных елей и пихт. И все же Элизабет стремится вырваться из него, когда только есть такая возможность. Иногда мы ходим в центр городка, чтобы Элизабет могла посмотреть на яркие витрины магазинов, но чаще мы идем и идем по «дороге, ведущей на Край Света», — вдали жмутся друг к другу маленькие зеленые холмики, освещенные вечерним солнцем, а мы шагаем, полные отваги и надежды, словно за следующим поворотом нам предстоит найти Завтра.

Среди прочих удовольствий, которые Элизабет собирается доставить себе, когда наступит Завтра, есть и такое: «поехать в Филадельфию и посмотреть на ангела в церкви». Я не сказала ей (и никогда не скажу), что Филадельфия, о которой писал святой Иоанн [25], — вовсе не та Филадельфия, что находится в штате Пенсильвания. Нам и так слишком быстро приходится расставаться с нашими иллюзиями… К тому же, кто знает, что мы нашли бы в Завтра, если бы нам удалось туда попасть? Возможно, ангелы там повсюду.

Иногда мы наблюдаем, как по блестящему пути, проложенному закатом на поверхности воды, в гавань с попутным ветром входят, медленно двигаясь в прозрачном весеннем воздухе, большие корабли, и Элизабет задумывается, не может ли на борту одного из них оказаться ее отец. Она не теряет надежды, что когда-нибудь он все-таки приедет. Не понимаю, почему он до сих пор все еще не приехал. Я уверена, он давно был бы здесь, если бы знал, какая у него прелестная маленькая дочка и как она тоскует о нем. Наверное, он не осознает, что она выросла, и по-прежнему думает о ней, как о малютке, ставшей причиной смерти его горячо любимой жены.

Подходит к концу первый год моей работы в Саммерсайдской средней школе. Первое полугодие было поистине кошмаром, но второе оказалось таким приятным. Прингли — чудесные люди. Как могла я когда-то сравнивать их с Паями? Сегодня Сид Прингль принес мне букетик триллиума. Джен кончает этот учебный год первой ученицей в классе, и, как мне передали, мисс Эллен говорит, что я первая учительница, которая действительно «поняла этого ребенка». Единственная ложка дегтя в моей бочке меда — это Кэтрин Брук, которая продолжает держаться отчужденно и враждебно. Скорее всего мне придется бросить попытки подружиться с ней. В конце концов, как говорит тетушка Кейт, «всему есть предел».

Ах да, чуть не забыла написать… Салли Нельсон попросила меня быть подружкой на ее свадьбе, которая состоится в конце июня в Боннивью, летнем доме доктора Нельсона. Она выходит замуж за Гордона Хилла. Теперь из шести дочерей доктора только Нора останется незамужней. Джин Уилкокс ухаживает за ней вот уже несколько лет — «в общей сложности», как уточняет обычно Ребекка Дью, — но ничего из этого, похоже, не вышло, и никто уже не надеется, что выйдет. Я очень люблю Салли, но мне так и не удалось поближе познакомиться с Норой. Она гораздо старше меня и к тому же довольно сдержанная и гордая. И все же мне очень хотелось бы стать ее подругой. Ее не назовешь красивой, остроумной или обаятельной, но так или иначе, а в ней есть изюминка. Я чувствую, что Нора стоит того, чтобы постараться узнать ее получше.

Кстати, о свадьбах. В прошлом месяце Эсми Тейлор вышла замуж за своего доктора философии. Так как это было в будний день, я не смогла пойти в церковь, чтобы посмотреть на них, но все говорили, что она была очень красивой и счастливой, а Ленокс имел вид человека, который знает, что поступает правильно и что его совесть чиста. С Сайресом Тейлором мы теперь большие друзья. В разговорах со мной он часто вспоминает о том ужине и считает все, что произошло тогда, отличной шуткой.

— С тех пор я ни разу не посмел надуться, — сказал он мне. — А то ведь мамочка могла бы обвинить меня и в том, что я шью лоскутные одеяла.

И еще он всегда просит меня непременно передать привет вдовам.

Ах, Гилберт, люди прекрасны, жизнь чудесна, а я

на веки вечные

твоя !

Р. S. У нашей старой рыжей коровы хорошенький пятнистый теленочек. Последние три месяца мы покупали молоко у Лью Ханта. Как говорит Ребекка Дью, она давно слышала, что у Ханта молока «хоть залейся», и теперь охотно этому верит. Но теперь у нас опять будут свои сливки. Сначала Ребекка и слышать не хотела ни о каком теленке. Тетушке Кейт пришлось попросить мистера Гамильтона, у которого пасется наша корова, сказать Ребекке, что корова слишком старая, чтобы иметь теленка; только тогда Ребекка уступила.

13

— Ах, когда вы станете старухой и окажетесь, как я, на много лет прикованной к постели, вы будете более сострадательны, — плаксиво предрекла миссис Гибсон.

— Пожалуйста, не думайте, будто я не сочувствую вам, миссис Гибсон, — сказала Аня, которая после получасовых бесплодных усилий переубедить старую леди была готова свернуть ей шею. Только полные мольбы глаза сидящей чуть поодаль бедной Полины удерживали добровольную посредницу от того, чтобы в отчаянии махнуть на все рукой и уйти домой. — Уверяю вас, вам не будет одиноко и вы не останетесь без ухода. Я проведу с вами весь день и позабочусь о том, чтобы вы не испытывали неудобств ни в каком отношении.

— О, я прекрасно знаю, что никому не нужна, — заявила миссис Гибсон без всякой видимой связи с тем, что было сказано Аней. — Так что ни к чему постоянно подчеркивать это, мисс Ширли. Я в любую минуту — в любую минуту! — готова отойти в другой мир. Тогда Полина сможет шляться, где ей только заблагорассудится. Меня здесь не будет — некому будет чувствовать себя заброшенным. Теперешняя молодежь ничего не понимает. Легкомысленны… ужасно легкомысленны.

Аня не была уверена в том, кто именно — она сама или Полина — является легкомысленной и ничего не понимающей особой, но все же решила прибегнуть к своему последнему доводу.

— Понимаете, миссис Гибсон, если Полина не поедет на серебряную свадьбу своей кузины, пойдут всякие толки.

— Толки! — резко отозвалась миссис Гибсон. — Какие еще толки?

— Милая миссис Гибсон («Да простится мне это прилагательное!» — подумала Аня), за свою долгую жизнь вы, несомненно, успели угнать, на что способны языки праздных людей.

— Вовсе не обязательно постоянно напоминать мне о моем возрасте, — раздраженно отозвалась миссис Гибсон. — И нечего говорить мне о том, что в этом мире все готовы осуждать ближнего. Слишком, слишком хорошо я это знаю! Можете не говорить мне и о том, что в этом городке полно мерзких болтунов. Но я, пожалуй, не хотела бы, чтобы они болтали обо мне… Скажут, наверное, что я старая тиранша. Но ведь я не запрещаю Полине ехать. Разве я не оставила это на ее совести?

— Так мало людей поверит этому, — ответила Аня предусмотрительно печальным тоном.

Минуту или две миссис Гибсон ожесточенно сосала мятный леденец, а затем сказала:

— Я слышала, что в Уайт-Сендс эпидемия свинки.

— Но, мама, дорогая, ты же знаешь, я болела свинкой.

— Некоторые болеют дважды. Ты именно из таких, Полина. К тебе всегда приставали все болезни. Ах, те ночи, когда я сидела у твоей постели, не смея надеяться, что ты доживешь до утра! Боже мой, о материнской самоотверженности быстро забывают… К тому же как бы ты добралась до Уайт-Сендс? Ты столько лет не ездила по железной дороге. Да и обратного поезда в субботу вечером нет.

— Она могла бы поехать в субботу утренним поездом, — вмешалась Аня. — А обратно, я уверена, ее охотно привезет мистер Джеймс Грегор.

— Мне он всегда не нравился. Его мать была урожденная Тарбуш.

— У него двухместный кабриолет. К сожалению, ему надо быть в Уайт-Сендс уже в пятницу. Если бы не это, Полина могла бы ехать с ним в оба конца. Но и поездка по железной дороге не будет представлять для нее никакой опасности. Ей просто нужно сесть в поезд в Саммерсайде и выйти в Уайт-Сендс — никаких пересадок.