Сидр для бедняков

Обидно, что он так и не знает, любит ли Марту.

Марта задремала. Лес был объят глубокой тишиной. Солнечный свет процеживался сквозь листву, разбрасывая зеленые блики. Тоненькие былинки под деревьями походили на прозрачную стеклянную паутину. Откуда-то из сумеречной дали возник перед ней странный зверь с белоснежной шерстью и густыми, длинными ресницами. Прямо из середины лба у него вырастал витой рог слоновой кости. Сказочный зверь был так красив, что сердце Марты дрогнуло. Она потянулась к нему, чтобы погладить, сказать что-то ласковое, привораживающее, но все слова вдруг позабылись. Она хотела притянуть его голову себе на колени, но устыдилась: не было у нее ни той величавой осанки, какой отличался зверь, ни мягких колен, на которые он мог бы склонить свою голову. Мысль, что сейчас он бесследно исчезнет в лесной чаще, была столь невыносима, что Марта закричала: «Нет!» Открыла глаза и увидела над собой лицо Рейнира.

— Ты опять здесь? — спросила она, однако не шевельнувшись. — Держался бы от меня подальше! Я ведь тебя компрометирую.

— Не принимай наш разговор так близко к сердцу. Не стоит. Я знаю, что могу доверять тебе во всем, Марта.

— Ошибаешься. Ведь я человек опасный.

— Да нет, ты просто типичная идеалистка. Не видишь в людях ничего дурного, потому что сама не способна на подлость.

Марта пожала плечами. Она еще ждала, что из лесу выйдет приснившийся ей зверь, и пристально глядела вдаль.

— Ты ни перед кем не провинилась, — продолжал Рейнир. — Иначе разве был бы я сейчас с тобой? Если понадобится, я буду тебя охранять даже от тебя самой. Я знаю, ты никогда не подведешь. В этом я твердо уверен.

— Так уж твердо уверен?

Он присел рядом в тень, оба молчали. Рейнир смотрел на ее профиль, на рассыпанные по плечам влажные волосы. Марта казалась спящей, хотя глаза ее были открыты.

— Почему ты молчишь?

— А что я должна сказать? — полувопросительно отозвалась Марта, не сводя глаз с лесной опушки. — Не знаю даже, о чем нам теперь говорить.

— Тогда о чем ты думаешь?

— Сомневаюсь, что мои мысли тебе интересны. — Она откинулась назад и рукой прикрыла лицо от солнца. — Впрочем, раз тебе так хочется, поговорим начистоту. Как можно обвинить и осудить человека, если он даже не знает, в чем его вина? Если ему не предоставляют возможности защищаться? Блаженны изгнанные за правду. Фоллер любил цитировать это евангельское изречение, и обрывки его разглагольствований до сих пор звучат в моих безбожных ушах. Женщина, еретик и человек в одном лице — вот что я такое. Не то сатана, не то ведьма — анафема, vade retro! [29] — существо без нравственных устоев, такой я представляюсь тебе и твоим единомышленникам. На деле нравственный кодекс у меня есть, и сводится он к тому, чтобы жить в чистоте. Никого не обманывать, не вводить в заблуждение, а быть — пойми! — всегда прямой и справедливой. Лучше заблуждаться, да, в тысячу раз лучше заблуждаться, чем быть пролазой, балансировать на острие ножа…

Рейнир ничего не ответил. Потом повернулся на бок, оперся на локоть и посмотрел на Марту, лежавшую рядом с ним в своей желтовато-зеленой летней юбке, которую она, как ему вспомнилось, постоянно носила в первое время, когда они стали встречаться. На длинной нежной шее билась жилка, пушок на загорелой руке отливал золотом. Глаза ее были закрыты. Рейнир потянулся к ней, спрятал лицо на ее груди.

— Я никогда не хотел причинять тебе боль.

Марта вздохнула, что-то в ней расслабилось, она прижалась подбородком к его волосам и обняла его свободной рукой. Так они лежали, не говоря ни слова.

Потом Рейнир поднял голову и стал короткими и быстрыми поцелуями осыпать ее щеки, подбородок, волосы. Он что-то шептал, что именно, Марта не слышала, но теплая волна поднялась и залила ее целиком, она повернулась и прижалась к нему. В унылом лесу, в лучах полуденного солнца она отдалась ему с таким страстным самозабвением, как никогда раньше. Чуть-чуть приоткрыв глаза, она увидела над головой Рейнира колышущуюся листву и небо, по которому плыли бело-голубые облака. Сегодня в последний раз, больше мы никогда не будем вместе. Улыбка скривила ее губы. Для нее любовь всегда исключала вульгарность. А здесь, в пыли, в мятом платье, в некрасивой позе. Ну и что! Ведь и он почувствовал в тот миг желание, и вспышка страсти была взаимной.

— Как хорошо, — прошептал Рейнир.

— Да, — тоже шепотом откликнулась Марта.

— Признайся, что с Паулем у тебя так не бывает.

«Зачем он это говорит?» — подумала она. Что-то в ее груди сжалось в комок, она так и отпрянула.

— Зато Пауль никого не ругает, не слушает злых наветов и ни на кого не таит зла.

— Значит, это для тебя главное? — Он нагнулся над ней, чтобы увидеть ее лицо. — Значит, ты выбираешь его?

— Нет, — ответила она. — Не могу я с ним остаться.

Некоторое время они лежали неподвижно, касаясь друг друга плечом.

— Давай вернемся сегодня, — тихо попросила Марта.

Они молча смотрели вверх на листву.

— Пока не знаю.

— Что изменится, если мы вернемся сегодня? С таким же успехом можно провести вместе еще несколько дней.

— Уже завтра мы позабудем, что нам было хорошо, и, боюсь, не простим друг другу этой вспышки страсти. Ты же знаешь, так бывает.

Рейнир положил руку ей на плечо.

— А если я скажу, что люблю тебя, тебя одну?

— Да ты и сам этому не веришь, — сказала Марта с легким смешком.

Они смотрели друг на друга, и в глазах их светилось понимание. Рейнир нахмурился и сжал ее пальцы.

— Почему мы с тобой не встретились раньше?

— Ах, из этого все равно ничего бы не получилось! — горячо воскликнула Марта. Она села, стряхнула землю и сухие листья.

— Человек никогда не может познать самого себя, — сказал Рейнир, повернувшись на другой бок и поджав ноги. — Скажу тебе откровенно, в данный момент я не вижу выхода, не знаю, как мне поступить. Я даже не уверен, что у меня хватит мужества и энергии, чтобы все это обдумать. Чертовски устал от всей этой неразберихи.

Марта молча глядела на него из-под шапки золотисто-каштановых волос. Потом резким движением отбросила назад упавшие на плечи пряди, закрутила их левой рукой в пучок, правой вынула из кармана гребенку и шпильки. Не сказать, что она большая искусница по части причесок, и Рейнир частенько подшучивал над тем, как она втыкает шпильки вкривь и вкось, но сегодня ему все нравилось.

Автомобиль стоял перед домом Марешаля, окруженный кучей ребятишек, которые, как всегда, были на страже и, завидев издали Марту и Рейнира, бросились сообщить взрослым об их приходе. В домах замелькали какие-то люди. С противоположной стороны дороги из-за деревьев вынырнул и старик в полосатой рубашке.

Марешаля они нашли в доме. Подперев голову руками, он сидел за столом и читал газету.

— Машина в порядке, — сказал Марешаль. — Мы уже уложили ваши чемоданы в багажник. Можете ехать, когда захотите.

Рейнир поблагодарил и спросил, сколько он должен.

— Ах, вы про деньги, — нерешительно сказал Марешаль.

Потирая рукой лицо, он встал и с минуту раздумывал. Потом снова присел и, вооружившись огрызком карандаша, стал делать на полях газеты какие-то расчеты, после чего показал их Рейниру. Тот нашел сумму смехотворно низкой, если учесть, что приглашенный механик тоже проработал добрых полдня.

Жена Марешаля вошла в комнату и прислонилась к плите, скрестив на груди руки. В коридоре, как показалось Марте, мелькнула короткая черная юбка.

— Ему нужно в Париж, — сказал Марешаль, кивнув на открытую дверь. Он стащил с головы берет, задумчиво повертел его в руках и со вздохом снова надел. — Он хотел бы поехать вместе с вами. Если это вас не затруднит.

Рейнир понял: разумеется, услуга за услугу, — но бросил вопросительный взгляд на Марту.

— Мне очень жаль, но мы туда не едем.