Полное собрание сочинений. Том 25

21. Автограф ГТМ на 9 листах в 4°, написан на двух согнутых пополам полулистах обыкновенной писчей бумаги и пяти четвертушках такой же бумаги, без нумерации. Рукопись написана очень неразборчиво, с массой помарок и вставок на полях и среди текста; страницы 4, 17 и 18 чистые. Начало:«Только тотъ хитрый обманъ». Конец:«Или къ корыту зa мытье рубашекъ». В основном текст соответствует второй половине главы XXIV окончательного печатного текста «Так что же нам делать?» В начале рукописи рукой Толстого для обозначения главы проставлена цыфра не то XVIII, не то XXIII, вернее — первая. Рукопись начинается несколькими абзацами, в печатные издания не вошедшими (см. вариант № 4). ³⁴³

После упоминания о том, что автор живет среди фабрик, изготовляющих предметы, нужные для балов, идет текст, в печатных изданиях отсутствующий:

Я знаю хорошо одну фабрику — это маленькую чулочную фабрику. Она выходитъ одной стороной на Оболенскій переулокъ. Оболенскій переулокъ пустынный, особенно вечеромъ, и я часто хожу по немъ и смотрю въ незавѣшенныя окна на рабочихъ во время ихъ работы. Я вижу эти однообразныя, сосредоточенныя лица на одномъ и томъ же дѣлѣ, эти однообразныя, быстро двигающіяся, какъ машина, пальцы и эти однообразно унылыя лица и вижу ихъ такими всегда, всегда одинаковыми, точно какъ строенія. Я иногда мѣсяцы не хожу, иногда уѣзжаю въ деревню, возвращаюсь, прихожу къ окну — и опять тѣ же лица и тѣ же выраженія, тѣ же движенія. Дѣвочка въ послѣднемъ окнѣ выросла съ тѣхъ поръ, все стоя на томъ же мѣстѣ и дѣлая тѣ же быстрыя, однообразныя движения своими костлявыми пальцами. Одинъ мастеръ во 2-мъ окнѣ очень пожелтѣлъ и похудѣлъ все на томъ же мѣстѣ и за тѣми же занятіями. То же самое вѣдь на всѣхъ другихъ фабрикахъ, гдѣ тысячи, 10 тысячъ, 100 тысячъ такихъ же людей.

После описания времяпрепровождения рабочих, выпущенных на улицу после работы и предающихся разгулу и разврату, следует такое замечание, в печатном тексте выпущенное:

Что бы я сдѣлалъ, когда мнѣ было 20 лѣтъ и когда бы меня держали всю жизнь за станкомъ и выпустили бы на праздникъ съ 10 рублями въ карманѣ, и трактирами съ органами, и дѣвками, и извощиками, готовыми свезти, куда хочу, на каждомъ перекрестке?

Сказав о беспечности едущих на бал и не хотящих знать о том, какая связь между этим балом и теми рабочими, которые ходят по улице пьяными после утомительной работы для изготовления предметов, нужных для бала, Толстой продолжает (это место выпущено в окончательном печатном тексте):

Но мало того, что они не хотятъ знать того, кто и какъ сдѣлалъ имъ ихъ бархаты, вѣера, конфеты, они не видятъ и того, что сотни людей не спали въ эту ночь, отправляя ихъ господъ и дожидаясь ихъ, и сотни кучеровъ, многіе старики, сидѣли въ эту ночь до 7-го часа на козлахъ, махая то той, то другой рукой и удерживая прозябшихъ лошадей (морозъ доходилъ до 25 градусовъ), <поглядывая въ освѣщенныя окна, прислушиваясь къ слабымъ звукамъ музыки и желая только однаго, чтобы у «нашей» заболѣло что-нибудь и чтобы надо было свезти ее домой и самому отогрѣться въ кучерской, а не простудиться на смерть.>

Далее на полях следующая вставка, тут же зачеркнутая:

При этомъ надо помнить, что всѣ тѣ люди на фабрикахъ, которые готовили всѣ предметы, нужные для бала, и вся та прислуга — кучера и другіе, которые служили участникамъ бала, — это все счастливцы, побѣдившіе въ борьбѣ за существованіе, что рядомъ съ этими счастливцами есть въ той же Москвѣ десятки тысячъ людей, вытѣсненные этими счастливцами, — не получившіе мѣстъ на фабрикахъ и въ прислугу и въ эту самую ночь съ пустымъ желудкомъ валяющіеся въ ночлежныхъ домахъ, и нѣкоторые умирали, какъ прачка.

Несколько ниже — на протяжении почти целой страницы, захватывая поля, речь идет всё о том же — о вопиющем контрасте между тем, что делается на балах, и тем, что происходит в это время на улице — среди прислуги, дожидающейся своих господ, и бедного, не имеющего пристанища люда. Всё это зачеркнуто.

Немного отступя, следует абзац, частью выпущенный в печатном тексте, частью в измененном виде перенесенный сначала в главу XXII рукописной редакции (см. ниже), а затем в главу XXV окончательного печатного текста:

Мы живемъ такъ, какъ будто нѣтъ никакой связи между умирающей прачкой, 14-лѣтней проституткой, замерзшимъ отставнымъ солдатомъ и нашей жизнью, а между тѣмъ связь эта должна бы рѣзать намъ глаза. Мы можемъ сказать: «Но не мы лично защемили хвостъ въ лещетку», но отрицать того, что не будь защемленнаго хвоста, не было бы нашего веселья, мы не имѣемъ никакого права. Мы не видимъ, какая связь между прачкой и нашей роскошью, но это не отъ того, что нѣтъ этой связи, но отъ того, что мы поставили передъ собой ширмы, чтобы не видѣть. Если бы не было ширмъ, мы бы видѣли то, чего нельзя не видѣть.

<Какія же это ширмы?>

Ниже читаем в рукописи еще два абзаца, в печатном тексте отсутствующие:

[1] Если еще были бы какія-нибудь отговорки для того, чтобы заставить всѣхъ этихъ людей нести этотъ постылый и тяжелый трудъ. А то никакихъ. Весь трудъ этотъ понесенъ людьми въ нуждѣ для того, чтобы онѣ, безстыдно оголенныя, могли, обнявшись съ молодцами, кружиться по комнатѣ.

[2] Я привелъ свое воспоминаніе о балѣ именно потому, что въ этомъ безобразномъ явленіи бала, болѣе уродливомъ въ наше время, чѣмъ циркъ съ мучениками во времена Августовъ, поразительнѣе этотъ обманъ, представляющій покупку и наемъ, т. е. употребленіе для себя денегъ, какъ что то самое естественное и безвредное.

Рукопись заканчивается примером драки собак (см. гл. XXIV окончательного текста), после которого следует еще такое заключение:

Вѣдь бархатъ и папироски дѣлаютъ, во-первыхъ, отъ того, что ты съ другими ихъ любишь, а во-вторыхъ, отъ того, что ты съ другими своимъ пріобрѣтеніемъ тѣхъ денегъ, на которыя ты покупаешь, привелъ съ другими людей на фабрику, или за папироски, или къ корыту за мытье рубашекъ.

Что касается стилистических и более мелких фактических отличий текста рукописи от окончательного печатного текста, то они встречаются не так уж часто и существенного интереса не представляют. Следует лишь отметить, что в тексте рукописи эпизод с набивкой папирос двумя женщинами, рассказанный в конце главы XXIV окончательного печатного текста, происходит не в комнате «одного знакомого», а в комнате сына Толстого.

22. Рукопись ГТМ на 12 нумерованных по четвертушкам листах в 4° (нумерация от 283 до 293 включительно), состоящая из пяти несшитых полулистов обыкновенной писчей бумаги, согнутых пополам, и двух четвертушек. Три страницы чистые и не нумерованы. Написана с обеих сторон рукой С. А. Толстой, с поправками Толстого. Мы имеем тут дело лишь с остатком большой рукописи, которая, судя по типографским пометам, была в наборе. Начало:«Я прошелъ мимо покойницы». Конец:«своимъ заработкомъ» для больной». На основании целого ряда текстуальных совпадений нужно думать, что с этой рукописи набирались самостоятельные отрывки из «Так что же нам делать?», напечатанные в «Русском богатстве» за 1885 г. под заглавием: «Жизнь в городе», «Из воспоминаний о переписи» и «Деревня и город». Уцелевшая часть рукописи заключает в себе частично текст, легший в основу статьи «Жизнь в городе». Текст рукописи не вполне совпадает с печатным текстом (последний между прочим значительно сокращен). Очевидно, в авторской правке корректур, до нас не дошедших, сделаны были Толстым соответствующие изменения. В самом начале рукопись воспроизводит исправленную Толстым последнюю страницу второго оттиска сверстанной корректуры, описанной под № 19, от слов «Я прошелъ мимо покойницы въ уголъ хозяйки и разспросилъ ее обо всемъ». Далее воспроизводится незачеркнутый конец приписки Толстого к этой странице корректуры и продолжение этой приписки, в корректуре не уместившееся, написанное, видимо, на отдельном утерянном листке. Вся эта приписка рукой Толстого зачеркнута. Воспроизводим ее: