Короткая пятница и другие рассказы (сборник)

Как и обещал, Хурмиза стал приходить к ней дважды в неделю. Он быстро сумел успокоить бедную женщину, боявшуюся понести от него и родить какое-нибудь чудовище с рогами и когтями, дав слово, что не допустит этого. К тому же он сказал, что, так как на демонов не распространяются законы Шулхан-аруха, ей вовсе не обязательно ходить в ритуальные бани после нечистых дней.

Как говорят гоим: «Спаси нас, Господи, от того, к чему мы можем привыкнуть». Это как раз и случилось с Тойбеле. Она привыкла к своему гостю. Сначала ее еще пугало, что он демон, а значит, может заставить ее лаять по-собачьи или пить мочу или вдруг вызовет ужасные нарывы по всему телу. Но постепенно все эти страхи прошли. Хурмиза ни разу не обидел ее, даже не ущипнул, наоборот, он был ласковым, шутил, шептал на ухо нежные слова. Иногда его истории о проделках демонов были такими смешными, что Тойбеле казалось, она вот-вот умрет от смеха. Он дергал ее за мочку уха и нежно покусывал плечи, а с утра она находила на своем теле следы его зубов. Он уговорил ее отрастить волосы и укладывать их в косы. Он научил ее разным заклинаниям и чарам и рассказал о других демонах, вместе с которыми летал над древними развалинами и кладбищами, над соляной пустыней, где когда-то стоял Содом, и над навечно замерзшим морем. Конечно, у него были и другие жены, но все дьяволицы, а не женщины. Их звали: Наама, Махласа, Яфа, Хулда, Змуха, Нафка и Хайма. Всего семь.

Наама была черной как смола и очень злой. Когда она сердилась, то плевалась ядом, а из ноздрей у нее вырывались огонь и клубы дыма.

У Махласы было лицо пиявки, и каждый, к кому она прикасалась своим языком, чернел.

Яфа любила украшения и всегда ходила обвешанная серебром, изумрудами и бриллиантами. Ее бедра покрывал слой золота, а на лодыжках позвякивали браслеты с колокольчиками. Когда она танцевала, все вокруг сотрясалось от их звона.

Хулда походила на кошку, она мяукала, и у нее были зеленые, как крыжовник, глаза. В постели — ведь постели есть и у демонов — она всегда грызла медвежью печенку.

Змуха нагоняла страх на невест. Она крала у женихов мужскую силу, а если невеста выходила ночью, чтобы прочесть Двенадцать Благословений, подхватывала ее и кружила так, что та теряла дар речи.

Нафка часто путалась с другими демонами, и Хурмиза оставался с нею только потому, что его забавляло, как она сквернословит.

Хайма, несмотря на свое имя, была неправильной демоницей. Она всегда совершала добро: помогала замешивать тесто больным женщинам и приносила хлеб в дома бедняков.

Так Хурмиза описывал Тойбеле свою жизнь, рассказывая о всяческих проделках и пакостях, которые он совершал, чтобы досадить людям. В обычной жизни женщины ревнуют мужчин к другим женщинам, но нельзя же ревновать к демоницам! Скорее уж, наоборот. Тойбеле нравились эти рассказы, и она всегда задавала множество вопросов. Иногда Хурмиза открывал ей те тайны, которые простому смертному знать не полагалось: о Боге, Его ангелах и серафимах, о том, где Он живет, и о Семи Небесах. Рассказывал о тех мучениях, которые терпят грешники в Аду: о том, как их бросают в бочки с кипящей смолой, на ложа, утыканные гвоздями, и в ямы, полные снега, о том, как Черный Ангел бьет их своим огненным бичом.

Самое страшное наказание, говорил Хурмиза, это щекотка. Есть в Аду бесенок по имени Лекиш, так вот, когда он щекочет пятки какому-нибудь прелюбодею, смех этого несчастного слышен даже на далеком Мадагаскаре.

За такими историями и проходили у них почти все ночи, и вскоре Тойбеле с нетерпением стала ждать приходов своего демона. Не только летние ночи, когда петухи кричат уже через несколько часов после заката, но и зимние казались им слишком короткими. Тойбеле полюбила Хурмизу и, хотя знала, что женщина не должна любить демона, думала о нем день и ночь.

2

После того как Алхонон овдовел, брачные маклеры долго еще не оставляли попыток женить его вновь. Чаще всего ему предлагали или девушек из бедных семей, или вдов и разведенных, ведь помощник учителя — должность не Бог весть какая, да к тому же и сам он имел репутацию бездельника. Но от новой свадьбы он отделывался, как только мог. Одна невеста, видите ли, некрасива, у другой скверный характер, третья неряха. «Откуда у человека, который получает девять грошей в неделю, такие замашки? — удивлялись люди. — И сколько можно жить одному?» Но, очевидно, не было в мире такой силы, которая могла бы заставить Алхонона снова встать под брачный балдахин.

Целыми днями он бегал по городу — высокий, тощий, в помятой рубашке, с взъерошенной бородой и скачущим вверх-вниз кадыком. Он все ждал, когда же наконец умрет свадебный шут, реб Зекиль, чтобы можно было занять его место. Но реб Зекиль умирать не торопился, он продолжал сыпать шутками, и сыпать смешными шутками, совсем как в дни своей молодости. Алхонон попытался было давать уроки на дому, но никто не хотел доверять ему своих детей. Поэтому и пришлось ему удовлетвориться должностью помощника учителя: утром отводить детей в хедер, а вечером разводить их обратно по домам. Все свободное время проводил он во дворике учителя, реб Итчеле, где от нечего делать выстругивал стрелы из деревяшек, вырезал бумажные декорации, которые используют раз в год, на Шавуот, или лепил из глины разные фигурки. Время от времени Алхонон приходил к колодцу, что располагался рядом с лавочкой Тойбеле. Он так жадно пил воду из жестяной кружки, что его рыжая борода становилась после этого мокрой почти насквозь, и искоса посматривал па женщину. Тойбеле жалела его: «Как долго мужчина может жить один?» А Алхонон думал: «Если бы ты только знала правду!»

Жил Алхонон на чердаке в доме старой вдовы, почти глухой и слепой. Она часто ругала его за то, что, в отличие от других евреев, он не ходит в синагогу, но с тех пор, как Алхонон ушел из родительского дома, а было это много лет назад, он предпочитал ограничиваться короткой молитвой перед сном. Иногда старухе казалось, что она слышит, как посреди ночи помощник учителя встает и куда-то уходит. Когда она рассказывала ему об этом, он неизменно отвечал, что все это ей приснилось. Женщины, вечерами сидевшие на лавках, вязавшие носки да сплетничавшие, поговаривали, что ночью Алхонон превращается в волка. Некоторые даже утверждали, что ему является суккуб. А иначе почему мужчина столько лет живет один? Из-за всех этих слухов богачи не желали, чтобы он сопровождал их детей в хедер. Оставались только бедняки, а что с них возьмешь? Вот и получилось, что редко когда Алхонон мог позволить себе на обед суп или мясо. Чаще всего ему приходилось перебиваться сухими кусками.

Казалось, что чем больше Алхонон худел, тем длиннее становились его ноги. Когда он переходил улицу, перепрыгивая через лужи и стараясь не запачкать и без того грязные башмаки, можно было подумать, что кто-то забрался на ходули. Судя по тому, сколько раз он появлялся у колодца, его постоянно мучила жажда. Иногда ему удавалось заработать там пару грошей, помогая торговцам или крестьянам напоить лошадей. Однажды, когда Тойбеле заметила, какой у него старый и изношенный кафтан, она позвала его к себе в лавку. Алхонон насторожился и слегка побледнел.

— Я смотрю, твой кафтан совсем износился, — сказала Тойбеле. — Хочешь, я дам тебе несколько локтей ткани на новый? Заплатишь, когда сможешь.

— Нет.

— Почему нет? Я же не собираюсь заставлять тебя клясться у раввина? Заплатишь, когда будут деньги.

— Нет, — снова сказал Алхонон и поспешно вышел из лавки, боясь, как бы Тойбеле не узнала его голоса.

Приходить к Тойбеле летом было легко. Алхонон набрасывал на себя кафтан и пробегал задами. Зимой же приходилось одеваться и раздеваться в холодных сенях, и на это уходило много времени. Но тяжелее всего приходилось в те дни, когда шел снег: Алхонон боялся, что сама Тойбеле или кто-нибудь из ее соседей заметит его следы, и долго заметал их. Он простудился и начал кашлять. Однажды он так замерз, что очень долго не мог согреться и дрожал почти всю ночь. Опасаясь, как бы его обман не раскрылся, Алхонон придумывал все новые и новые объяснения. Но Тойбеле ничего странного в его поведении не замечала или не хотела замечать. Она уже давно поняла, что привычки и слабости у демонов те же, что и у простых смертных. Хурмиза потел, чихал, икал и зевал. Иногда от него пахло луком или чесноком. Его тело было таким же, как у Хайма Носсена, костлявым и волосатым, с адамовым яблоком и пупком. Иногда он был весел и сыпал шутками, а иногда молчал всю ночь напролет. У него были ноги с мозолями и ногтями, а совсем не гусиные лапы. Когда Тойбеле спрашивала его об этом, он отвечал коротко: «Когда демон спит с женщиной, то, чтобы она не умерла от ужаса, он принимает человеческий облик».