Ужасный Большой Пожар в Усадьбе

Между тем старик продолжал потягивать виски, и то, как спокойно и непринужденно он это делал, отбросило поджигателей в глубины Дублинского залива, где они начали тонуть. Пока Кейси не сказал:

— Ваша честь, вы слышали о Неприятностях? Я имею в виду не только войну с кайзером за морем, но наши собственные большие Неприятности и Восстание, которое добралось теперь и до нас, до нашего города, нашей пивной, а теперь и до вашей усадьбы.

— Многочисленные тревожные события свидетельствуют, что настали тяжелые времена, — сказал его светлость. — Я полагаю, чему быть, того не миновать. Я хорошо знаю вас всех. Вы на меня работали. Мне кажется, я вам неплохо платил.

— В том нет никаких сомнений, ваша светлость. — Кейси сделал шаг вперед. — Просто «старый порядок меняется», и мы слышали о больших домах в Таре и особняках в Киллашандре, которые были сожжены ради празднования свободы и…

— Чьей свободы? — кротко спросил старик. — Моей? От тягот содержания этого дома, в котором моя жена и я стучим, как кости в стакане, или… Ладно, продолжайте. Когда бы вы хотели сжечь усадьбу?

— Если это вас не слишком затруднит, — ответил Тимулти, — то сейчас.

Старик, казалось, еще глубже погрузился в свое кресло.

— О боже, — пробормотал он.

— Конечно, — быстро сказал Нолан, — если вам неудобно, мы можем прийти позднее…

— Позднее! Это еще что за разговоры? — спросил Кейси.

— Мне ужасно жаль, — сказал старик. — Пожалуйста, разрешите мне объяснить. Леди Килготтен сейчас спит, скоро за нами приедут гости, чтобы отвезти нас в Дублин на пьесу Синга…

— Чертовски хороший писатель, — заметил Риордан.

— Видел одну из его пьес год назад, — сказал Нолан, — и…

— Помолчите! — повысил голос Кейси.

Все примолкли.

Его светлость по-прежнему тихо продолжал:

— В полночь мы планировали дать у нас званый обед на десять персон… Нельзя ли отложить сожжение до завтрашнего вечера, чтобы мы могли подготовиться?

— Нет, — отрезал Кейси.

— Подождем, — сказали все остальные.

— Сожжение — это одно, — заметил Тимулти, — а билеты в театр — совсем другое. Я хочу сказать, что театр там, и было бы ужасно глупо пропустить пьесу и позволить куче еды пропасть. А гости, которые к вам придут? Как их предупредишь?

— Именно об этом я и думал, — сказал его светлость.

— Да, я знаю! — закричал Кейси. Закрыв глаза, он провел ладонями по щекам, челюстям и губам, а потом сжал руки в кулаки и разочарованно отвернулся. — Нельзя откладывать сожжение, такие дела не переносят, как вечеринки, черт возьми, так не делают!

— Именно так и делают, если забывают принести спички, — тихонько проговорил Риордан.

Кейси развернулся — казалось, он сейчас ударит Риордана, но потом сообразил, что его приятель сказал правду, и немного остыл.

— Не говоря уже о том, — добавил Нолан, — что миссис — замечательная леди и нуждается в последнем вечере развлечений и отдыхе.

— Вы очень добры, — сказал его светлость, снова наполняя стаканчик гостя.

— Давайте проголосуем, — предложил Нолан.

— Проклятье! — Кейси мрачно посмотрел по сторонам. — Я вижу, что голоса уже подсчитаны. Значит, завтра вечером, черт побери.

— Да благословит вас Бог, — сказал старый лорд Килготтен. — На кухне будет оставлен холодный ужин, вы можете зайти сначала туда, наверное, вам захочется перекусить, поджог — тяжелая работа. Так мы договариваемся на завтрашний вечер, часов на восемь? К тому времени леди Килготтен будет благополучно доставлена в отель в Дублине. Я не хочу, чтобы она раньше времени узнала, что ее дом перестал существовать.

— Господи, вы настоящий христианин, — пробормотал Риордан.

— Ну, не будем грустить, — сказал старик. — Я считаю, что это уже в прошлом, а я никогда не думаю о прошлом. Джентльмены…

Он встал. И, как слепой пастух-святой, вышел в коридор вместе со стадом, которое двинулось вслед за ним.

Уже почти подойдя к двери, лорд Килготтен увидел что-то краем своего усталого глаза. Он повернул назад и в задумчивости остановился перед большим портретом итальянского аристократа.

И чем больше он на него смотрел, тем сильнее становился тик, а его губы начали беззвучно шевелиться.

Наконец Нолан спросил:

— Ваша светлость, в чем дело?

— Я тут подумал… — наконец отозвался лорд, — вы ведь любите Ирландию?

— Видит бог, да! — сказали все. — Разве нужно спрашивать?

— Как и я, — мягко продолжал старик. — А любите ли вы в ней все, землю и ее наследие?

— Тут тоже не может быть никаких сомнений, — заявили посетители.

— Я беспокоюсь о подобных вещах, — сказал его светлость. — Это портрет кисти Ван Дейка. Очень старый, очень хороший, очень важный и очень дорогой. Это, джентльмены, сокровище национального искусства.

— Ах вот оно что! — сказали все и столпились вокруг.

— О господи, — проговорил Тимулти, — замечательная работа!

— Сама плоть, — добавил Нолан.

— Обратите внимание, — подал голос Риордан, — как его маленькие глаза следят за тобой, где бы ты ни стоял.

— Поразительно, — согласились все.

И собрались уже двинуться дальше, когда его светлость произнес:

— Вы понимаете, что это сокровище, которое в действительности не может принадлежать мне одному или вам, а только всем людям, как драгоценное наследие будет потеряно навсегда завтра вечером?

Все разинули рты.

— Спаси нас, Господь, — сказал Тимулти. — Нельзя так поступать!

— Сначала мы вынесем картину из дома, — предложил Риордан.

— Подождите! — закричал Кейси.

— Благодарю вас, — сказал его светлость, — но куда вы ее денете? На открытом воздухе под воздействием ветра, дождя и снега картина быстро погибнет. Может быть, лучше ее сжечь…

— Нет, мы этого не допустим! — воскликнул Тимулти. — Я сам возьму ее домой.

— А когда великие разногласия закончатся, — заключил лорд Килготген, — вы доставите этот бесценный дар Искусства и Красоты, пришедший к нам из прошлого, в руки нового правительства?

— Э-э… все будет так, как вы говорите, — заверил его светлость Тимулти.

Но Кейси, не сводивший взгляда с большого холста, заявил:

— А сколько эта огромная штука весит?

— Полагаю, — слабым голосом ответил старик, — от семидесяти до ста фунтов.

— Ну и как, черт возьми, мы доставим ее в дом Тимулти? — поинтересовался Кейси.

— Мы с Брэннэхемом отнесем это проклятое сокровище, — ответил Тимулти, — а если потребуется, ты нам поможешь, Нолан.

— Потомки вас отблагодарят, — пообещал его светлость.

Двинулись дальше по коридору, и снова лорд Килготген остановился перед двумя картинами.

— Эти полотна, на которых изображены обнаженные женщины…

— Да уж, так оно и есть! — сказали все.

— Принадлежат кисти Ренуара, — закончил старик.

— Значит, их нарисовал французский джентльмен? — спросил Руней. — Если мне будет позволено так выразиться.

— Да уж, так мог нарисовать только француз! — воскликнули все.

— Они стоят несколько тысяч фунтов, — сообщил старик.

— Я не стану с вами спорить, — заявил Нолан, поднимая палец, по которому сердито стукнул Кейси.

— Я… — начал Блинки Уаттс, чьи рыбьи глаза под толстыми стеклами очков были всегда наполнены слезами. — Я готов забрать домой этих французских леди. Думаю, я смогу взять под мышки оба эти произведения искусства и отнести к себе.

— Договорились, — с благодарностью кивнул лорд.

Они подошли к большому пейзажу, на котором были изображены многочисленные люди-чудовища, скачущие и топчущие фрукты и обнимающие роскошных, как дыни, женщин. Все подошли поближе, чтобы прочитать надпись на медной табличке: «Сумерки богов».

— Сумерки, проклятье, — проворчал Руней, — это больше похоже на полдень!

— Я полагаю, — пояснил благородный старик, — здесь скрывается некая ирония — в названии и в самом предмете. Обратите внимание на сверкающее небо и на страшные фигуры, скрывающиеся за облаками. Увлекшись своей вакханалией, боги не замечают, что им грозит гибель.